По плану в половине десятого у фонтана должны были выступать запорожцы. Заранее установленные в саду громкоговорители объявили о предстоящем концерте, и все потянулись к фонтану. Антонов искал габонского консула, куда он делся? Надо «подтолкнуть» визу корреспонденту ТАСС. Только что голова габонца мелькала в толпе и вдруг затерялась, гостей сегодня невпроворот, наверняка больше, чем приглашали. Взгляд Антонова задержался на рослой африканке, стоящей в плотном окружении черных и белых мужчин. Он сразу узнал ее. Это была Уми Нвибе — первая в истории этой страны эстрадная певица, первая дикторша местного телевидения, которое недавно начало действовать в Дагосе. Нвибе была одета в свободного покроя европейское платье, обнажавшее спину с такой бархатистой коричневой кожей, что хотелось до спины дотронуться, как до экзотической невидали. Видимо, в ее жилах была примесь европейской крови, которая чуть осветлила кожу, удлинила и выпрямила волосы, что позволило Уми соорудить европейскую прическу с большим пучком на затылке. В лице ее торжествовала женственность — нежный овал щек, крупные, детски кроткие глаза, которые вопиюще противоречили ярким греховным губам. В одной из местных газет писали, что со дня начала работы асибийского телевидения Уми Нвибе вторглась во многие семьи, имеющие телевизоры, разрушительницей семейных основ, злой разлучницей, заставив мужчин бросать на три вечерних часа все дела, все семейные заботы. Недаром сейчас на приеме вокруг Уми Нвибе толклось столько мужчин всех мастей и возрастов.

— И ты тоже! — услышал Антонов голос за спиной. — Ну и бабник! Прямо-таки пожираешь глазами певичку.

Это был Камов.

— А я и не отрицаю, — весело отозвался Антонов. — Да, бабник! Только не волокита, а эстет. Встретить по-настоящему красивую женщину — редкая удача. Это же все равно что дар природы. Ты же сам говорил.

Камов шутливо погрозил пальцем.

— Говорил, не отрицаю! Сегодня на приеме три красавицы: твоя жена, вот эта Нвибе и, конечно, Екатерина Иннокентьевна. Я только что ее видел. Глаз отвести нельзя.

— Почему ты опоздал? — перевел разговор Антонов. — Я уж волноваться начал.

Камов погасил улыбку, склонил большую голову, задумчиво взглянув на свои ботинки.

— Дела были…

— Серьезные?

Камов вынул изо рта недокуренную и давно погасшую сигарету, бросив ее в траву.

— Вполне серьезные. Помнишь, по моей просьбе ты наводил справки в Алунде о коллекторе бывшей французской экспедиции?

— Конечно, помню. Его зовут, кажется, Квеку Ободе.

— Звали…

— Что?

— Звали! — повторил Камов. — Я только что из министерства. Вчера Ободе нашли в кювете на дороге из Алунды. Он был раздавлен колесами машины…

Они помолчали.

— Действуют! — подытожил Антонов.

В той стороне сада, где фонтан, раздались аплодисменты. На площадку перед фонтаном вышли запорожцы и своих броских, невиданных в этих краях украинских нарядах.

— Ты что-нибудь ел сегодня? — спросил Антонов. — Только честно.

Камов мотнул головой:

— Не ел и не хочу! — Он снял очки, широкой пятерней медленно, будто с натугой, провел по лбу, щеке, подбородку, словно стягивал с лица что-то липкое, тесное, чужое. — Не хочу! — Взглянул куда-то в сторону, поверх людских голов. — Понимаешь, Андрей Владимирович…. Как тебе растолковать… Не по себе мне что-то. Хотя я и ни при чем, но косвенно человек погиб… по моей вине.

Антонов положил руку ему на плечо:

— Вот уж глупость. Ты это выбей из головы. Так можно бог знает что на себя навесить.

Камов поднял голову:

— Знаешь что, я, пожалуй, пойду выпью рюмку водки.

Тихая музыка, которую источали запрятанные в ветвях деревьев громкоговорители, вдруг прервалась, раздался щелчок и вслед за ним молодой, по-петушиному напористый голос Войтова:

— Мадам и мосье, товарищи…

Концерт начинался. Гости еще плотнее сгрудились возле травяного газона у фонтана, который служил артистам сценой. К микрофону подошла круглолицая девушка с уложенными вокруг головы тяжелыми косами, профессионально бойко прокричала:

— Здравствуйте, дорогие хозяева и дорогие гости! Поздравляем вас с праздником Великого Октября! Начинаем наш концерт исполнением старой русской революционной песни «Смело, товарищи, в ногу!».

«Ничего себе начало! Как раз для дипломатического приема, на котором половина буржуев!» — усмехнулся про себя Антонов. Толкаться у площадки ему не хотелось, вести деловые беседы тоже — по горло было у него сегодня деловых бесед. Он отошел в сторону, оглянулся, услышав сухой шелест травы на газоне под чьими-то торопливыми шагами. К нему подходила Катя.

— Я искала вас. Я хотела…

Он перебил:

— Почему вы уезжаете? Так внезапно! Ведь вы, кажется, собирались оформлять визу в Советский Союз. Что-нибудь случилось?

Лицо Кати было печально. Он подумал, что такое выражение ей идет больше всего, лицо тогда нежнее, женственнее.

— Видите ли… Андрей Владимирович. — Она почему-то оглянулась и вдруг заговорила необычной для нее скороговоркой, словно боялась, что разговору помешают: — Так у нас складываются обстоятельства… Я потом, потом как-нибудь все вам расскажу. Вы поймете. Словом, мы уезжаем. Вернемся лишь в январе, может быть, тогда и попросим у вас визы. А сейчас мы должны ехать…

— Должны?

— Да! — Она снова оглянулась, видимо, опасаясь, что их кто-то может подслушать. — Мне нужно сказать вам, Андрей Владимирович, еще кое-что… Только давайте подойдем к тому дереву, там нас не так будет видно…

— Как хотите! — согласился он, удивленный ее тревожным тоном. — Вы чего-нибудь боитесь?

— Боюсь!

В тени густого мангового дерева они надежно были скрыты от посторонних взоров. «Спрятались, будто любовники», — подумал Антонов. Но на них никто не смотрел, к ним были обращены только спины, из-за которых мощно и призывно доносилось:

Стараясь говорить тихо, она приблизилась к нему, и он почувствовал теплоту ее дыхания и нежный запах волос.

— Я бы предпочла другое место, чтобы вам все это сказать, обстановка приема не для таких разговоров. Но выхода нет, завтра утром мы уезжаем. А вы должны знать…

Катя перевела дыхание:

— Беру на себя странную миссию. И, право, не знаю, почему это делаю. Но я не могла не сообщить это вам. Именно вам! — Катя прижала руки к груди, сделала паузу. — Особенно после того, что вы мне рассказали про эту страну, про ее беды, после того, как… побывала в порту возле «Арктики».

— Я вас видел там, — вставил он.

Ее лицо на мгновение оживилось:

— В самом деле? Как вы догадались, что это я?

— Почувствовал.

Катя благодарно кивнула:

— Так вот, я решила… Только не спрашивайте, где все это слышала. Слышала случайно. Поверьте, говорили между собой лица вполне осведомленные. Сказано было вот что. Повторяю почти дословно: «Главная ставка теперь на действия не изнутри, а извне. Хорошо организованный рейд — и здешние верные силы немедленно выступят с поддержкой. При первом же сигнале! Когда? Надо ждать с недели на неделю. Во всяком случае все произойдет до начала сезона дождей». — «Это реально?» — спросил один. «Это уже решено!» — уверил другой. Вот что я слышала своими ушами.

По учащенному дыханию Антонов чувствовал, как она волнуется.

— Вы понимаете, как мы с дядей рискуем?

— Понимаю…

В полумраке Катины глаза отражали желтые и красные искорки праздничных огней. Она вдруг порывисто схватила его руку, крепко сжала и тут же выпустила, вроде бы отбросила испугавшись.

— Обещайте, что вы не будете собой рисковать! А? Обещаете?

— Обещаю… — тихо и серьезно ответил он.

Ему захотелось снова ощутить прикосновение ее холодных пальцев, но уже другим, не терпящим возражения тоном Катя произнесла:

— Пойдемте!

Они вышли в поток праздничного света, и сразу же их разделила невидимая преграда, любому наблюдающему со стороны было ясно, что советский консул и канадская гражданка просто ведут ничего не значащий легкий разговор.