— Гудок?! — изумился капитан. — Зачем?

Комиссар взглянул на капитана с сожалением: человек не понимает элементарного!

— Как зачем? Нужно для дела! — Он потряс перед собой сжатым кулаком. — Сейчас нужен гудок. На полную мощь, чтоб слышали во всей Дагосе: на «Арктике» начинается разгрузка рыбы!

— Но мы же пришвартованы… — неуверенно возразил капитан. — Не положено давать гудки…

— Дайте! — с раздражением посоветовал Рябинкин. — Жалко, что ли, вам?

— Хорошо! — неохотно подчинился капитан. — Дам! Но это…

— Нужно! — подтвердил Антонов, оценивший замысел комиссара.

Через несколько минут над бухтой, над всем портом, а казалось, что и над всей Дагосой, раздался долгий, величественно басовитый гудок «Арктики», в котором в этот момент, казалось, воплотилось все: и торжество, и тревога, и усталость от дальних скитаний, и неизбывная тоска по далекому, давно покинутому родному причалу.

— Как жалко, что заболел Богма! — вздохнул Рябинкин. — Ему бы сейчас взглянуть на все это!

Антонов вспомнил о бинокле, который висел у него на шее, и направил его на то место, где стоял красный «рено». Катя вышла из машины и стояла, опираясь рукой о крыло. Антонов вдруг испытал прилив радости от того, что эта женщина не уехала в трудный момент и сейчас здесь, на пирсе, где решается сегодняшним утром нечто очень важное для Асибии, для посольства, для него, Антонова.

Кто-то осторожно потянул Антонова за рукав. Он обернулся: рядом с ним сиял солнечной улыбкой Коффи. На голове мальчика была видавшая виды морская фуражка с лакированным козырьком, а в руке огромная, в метр длиной рыба-сабля, поблескивающая, как стальной клинок.

— Откуда это у тебя?

— Моряки подарили!

Осторожно неся на вытянутых руках рыбу, Коффи направился к трапу и в этот момент оказался в поле зрения Сураджу. Глаза комиссара азартно сверкнули. Он вдруг обхватил Коффи одной рукой, в мощном рывке приподнял сжимающего рыбу мальчика над фальшбортом, а другой приблизил ко рту мегафон и рявкнул в толпу, теснившуюся на пирсе:

— Как видите, товарищи, разгрузка рыбы уже началась!

С пирса взлетела волна радостного гула, вспугнув над гаванью птиц.

— Поздравляю! — сказал Камов Рябинкину. — Это победа!

Обычно анемичное, влажное, словно распаренное, лицо Рябинкина сейчас полыхало вдохновением, почти что мальчишеским восторгом — ну точно как у Коффи.

— Спасибо! — бормотал он и часто кивал головой, будто его поздравляли с днем рождения. — Спасибо! Большое спасибо!

Глядя на него, Антонов улыбнулся: Сураджу вселил свой революционный азарт даже в экономического советника, которому раньше снился только покой.

— Поздравляю! — сказал Антонов и тоже протянул Рябинкину руку.

Антонов и Камов спустились по трапу на причал. Красного «рено» уже не было…

Толпа на причале исчезла — шла разгрузка. Люди работали споро, весело, дружно. Грузовые стрелы опускали в трюмы деревянные платформы, и там, в глубинах судна, на них ставили большие картонные паки с замороженной рыбой, извлекали их на свет божий и осторожно опускали в кузова грузовиков. Над машинами клубился морозный пар, и было странно видеть, как в нем мелькали фигурки полуобнаженных грузчиков.

Они уже дошли до своей машины, когда их догнал Коффи.

— Мосье! Мосье! — кричал он издали. — Подожгли нашу деревню!

— Что?!

У ворот их ждал Арман Беко и еще трое из деревни.

— Вы нас подвезете?

Невероятно, но все умудрились втиснуться в машину, и она поползла, почти касаясь асфальта брюхом. В кабине стоял тяжелый запах натруженных работой тел.

— Я послал Коффи на мол взглянуть, а он прибегает и говорит: над деревней дым! — объяснил Беко. И, помолчав, грустно добавил: — Они все-таки сделали свое!

— Кто это «они»? — спросил Камов. — Вы знаете их?

— Знаю… — неохотно протянул шкипер, и по тону его было ясно, что в подробности вдаваться он не намерен.

— Не могу понять, зачем надо жечь бедную рыбацкую деревушку? — удивился Камов.

— Понятно зачем. Чтобы напугать правительство. Вот, мол, сами бедняки недовольны, даже деревни свои жгут от отчаяния. А в нашей деревне есть и такие, кто охотно готов поджечься. Разумеется, за мзду.

— Кто же эту мзду им дает? — спросил Антонов.

— Имеются такие… — неопределенно ответил Беко. — Им хорошие деньги сулили, чтобы устроить на берегу костер поярче. Пусть весь город видит: вон рыбаки протестуют! Чего жалеть наши дырявые хибарки? Они только и годятся, что в огонь! А денежки приличные.

— Но вы-то лично как будто против пожара? — не сдавался Камов. — Или сейчас едете погреться у огня и получить свои деньги?

В тоне Камова проступила неприязнь, но голос Беко по-прежнему звучал ровно и спокойно:

— Мы против пожара. Мы привыкли зарабатывать деньги своим трудом, а не подлостью.

Деревня находилась в километре от последних окраин города. От шоссе к ней вела короткая боковая дорога, проложенная через прибрежные пески, скрепленные корнями сухой колючей травы. Стоило Антонову свернуть на эту дорогу, и его хотя и мощный, но перегруженный «пежо» тут же застрял в песке по самые оси. Рыбаки выскочили из машины и побежали в сторону деревни. Над пальмами морской ветер трепал черный шлейф дыма.

— Оставим машину пока здесь, — решил Антонов после некоторого колебания. — Пойдем взглянем, что у них тут стряслось.

Он знал, что в подобные истории дипломату ввязываться не стоит, но взглянуть, хотя бы издали, не мешает.

Они миновали лес и уже на подходе к деревушке поняли, что пожар вовсе не там — гарью тянуло с той стороны, где был мол.

На берегу все стало ясно. За стрелкой мола вблизи берега темнела туша лежащей на боку «Флоры». Над ней плотным столбом, похожим на смерч, стоял дым. На судне горели палубные надстройки, видимо, пожар захватил и машинное отделение, потому что дым был черным, копотным и до берега долетал тяжкий запах жженой резины.

На берегу против «Флоры» робко теснились жители деревни, в основном женщины и дети. Вдруг из пальмовой рощи выскочило пятеро. Оставляя босыми пятками глубокие вмятины на прибрежном мокром песке, мужчины мчались к судну, и у каждого в руках было по ведру. Впереди бежал Беко. Подняв ведра над головой, они бросились в воду, но волны, которые разбивались о борта «Флоры», мешали людям передвигаться. Наконец рыбаки добрались до накренившегося в сторону берега судна, один за другим ловко забрались на палубу по свисавшей с борта веревочной лестнице и ринулись на борьбу с огнем.

— Дохлое дело — с пятью ведерками на пожар! — вздохнул Камов. — Тем более ветер с океана. Капут «Флоре»!

— А помнишь, что говорил о ней президент?

Камов кивнул:

— Жаль суденышко! Им бы оно пригодилось!

По беспокойному, подвижному лицу Камова, по его нервному топтанию на хрустящем под подошвами песке было ясно, что у геолога чешутся руки.

— Все не так делают! — возмущался он. — Бестолочь! Не с того борта надо лить воду, с противоположного. Против ветра льют, и половина воды снова за борт! Я к ним пойду! А? — Камов взглянул с надеждой на Антонова. — Ты не ходи, тебе нельзя, а я пойду. Подскажу им, как действовать правильно. Мне приходилось тушить пожары. А?

Антонов покачал головой:

— Не ходи! Это уж совсем не наше дело. К тому же ничем не поможешь — ведрами судно не потушить. Ты же сам сказал.

К первой пятерке присоединилось еще с десяток добровольцев, прибежавших из деревни с ведрами и даже кувшинами, но борьба их выглядела безнадежной.

— Ты прав… — с грустью согласился Камов. — Самое обидное, когда ничем не можешь помочь.

Возвращаясь обратно, они подошли к брошенной у леса машине и замерли в оцепенении: машина лежала брюхом на песке. Все четыре колеса были проколоты.

Во всей представительской деятельности посольства прием седьмого ноября — событие важнейшее. Не просто дань большому государственному празднику, но еще и генеральная проверка связей посольства, его отношений с правительством, общественными кругами, интеллигенцией, иностранными представительствами. По тому, кто приглашен на прием, кто на него пожаловал или не пожаловал, можно судить об авторитете посольства в этой стране, а в конечном счете и об авторитете страны, которую оно представляет.