Ноябрьский прием в советском посольстве в Дагосе по своему размаху, многолюдности, вложенным в него силам и средствам представляется в городе событием, несомненно, примечательным. Посольств в Асибии немного, большие приемы устраивают здесь только великие державы, а большой прием — это возможность в течение двух часов мужчинам поговорить с кем нужно, попытаться узнать, выяснить, выведать в беседах то, что требуют служебные обязанности, завести новые нужные знакомства, женщинам же стряхнуть с себя расслабляющую леность медлительных тропических будней, притупляющих и ум и желания, продемонстрировать свои женские достоинства и, разумеется, свои новые наряды. Прием отличное средство непринужденного общения, вернее сказать, вроде бы непринужденного.

В канун приема на совещании у посла снова уточняли обязанности. Каждый должен знать свою роль с актерской точностью — кто встречает гостей у ворот, кто в саду, кто следит за обеспечением выноса напитков и закусок, кто занимает гостей.

В целях экономии местных поваров из ресторана не приглашали. К тому же посол любил в приготовлении закусок самодеятельность: закуски тоже политика, они должны придавать приему нужный национальный колорит. Под руководством Мочкина и Малюты, завхоза посольства, мастера на все руки, посольские женщины-добровольцы будут печь пирожки с капустой, луком и по совету Малюты с креветками, жарить шашлыки по-кавказски из баранины, за которой специально посылали машину в Монго.

При распределении обязанностей посол вспомнил и о Веснянской.

— Передайте Ольге Андреевне, что, кроме всего прочего, я ей поручаю еще и китайцев. На прошлом приеме китайский поверенный маячил в стороне ото всех. Это нехорошо.

— Поверенный, кроме китайского, других языков не знает, — вставил Демушкин. — Да и не очень жаждет общения с нами.

— Все равно, внимание проявить надо! — В голосе посла звучали непреклонные нотки. — В этот раз китайский поверенный, видимо, будет в компании советника, который знает английский. Вот я и поручаю их Ольге Андреевне. Ей, как женщине, будет легче разбить китайское молчание.

Посол провел по лицам сидевших на совещании строгим взглядом, пожевал губами.

— Общаться с китайцами обязательно! Где возможно, искать пути к взаимопониманию…

В этот раз прием готовили особенно тщательно — надеялись, что прибудет президент, который на приемах в посольствах не бывает, но в этот раз, возможно, сделает исключение.

Приглашение главе государства было послано заранее, но пока из президентской канцелярии не поступало информации: прибудет или нет. Надежду вселил неожиданный приезд в посольство двух молчаливых, с непроницаемыми лицами офицеров из личной охраны главы государства. Офицеры тщательно осмотрели парк при резиденции посла, где должен был проходить прием, саму виллу, особенно ее балконы, и, ничего не сказав завхозу Малюте, который их сопровождал, уехали.

Для всех советских участников приема железное правило: быть на месте действия минимум за полчаса до съезда гостей. Антонов с Ольгой явились за пять минут. Демушкин не удержался от едкого замечания, хотя отлично знал, почему опоздал консул.

А опоздал Антонов из-за того, что именно в этот день на попечение посольства неожиданно свалилась группа транзитников, возвращавшихся в Союз через Дагосу. Это был самодеятельный ансамбль из Запорожья, приезжавший на гастроли в Котону — главный город Народной Республики Бенин, — пятнадцать парней и девчат. К тому же накануне почему-то не прибыл рейсовый самолет из Москвы, и в аэропорту оказалось еще десятка два не улетевших транзитников. От такого нашествия пассажиров представитель Аэрофлота Кротов растерялся: где их размещать? Бросился за помощью в посольство, и посол дал распоряжение Антонову «включиться», помочь прежде всего запорожцам, на которых особые виды: пусть выступит на приеме с небольшим концертом. «Только пускай покажут лучшее, в саду особенно не толкутся и не горлопанят. Знаю я этих самодеятельных!» — проворчал Кузовкин.

Только благодаря своим связям Антонову удалось поместить ребят на ночь в третьеразрядную гостиницу на окраине города. Мотаясь полдня по пыльным улицам, Антонов с досадой думал о том, что занимается совсем не своим делом, а те, кто должен отвечать за устройство ансамбля — Кротов, завхоз Малюта, Борщевский, — оправдываются тем, что у них нет нужных связей… Так пусть налаживают эти связи, черт возьми!

Гости стали прибывать в первые минуты восьмого. За высокими, засыпанными бледно-лиловыми цветами бугенвилиями, плотно ограждающими территорию виллы, все звучнее становился рыкающий, урчащий, воющий поток автомашин, который медленно двигался по улице, ведущей к вилле, замирая на мгновение у ворот одним из своих звеньев — очередной автомашиной, — выбрасывал из нее в ворота очередную порцию гостей и снова с четкостью и размеренностью заводского конвейера двигался дальше. Едкий чад выхлопных газов ветер разносил по всему саду. Кроны деревьев были обвешаны гирляндами разноцветных ламп, и там, в гуще листвы, ошалело галдели взбудораженные празднеством пернатые.

Посол, советник-посланник, торгпред, экономический советник, военный атташе, все с женами, по старшинству стояли в начале пальмовой аллеи, ведущей от виллы к воротам, и встречали прибывающих гостей. В этом ряду своей солидностью, монументальной значимостью выделялась фигура посла. Торжественность его облика подчеркивал черный, шитый золотом парадный мундир с орденскими колодками в четыре ряда, свидетельствующими о боевых и трудовых заслугах Кузовкина.

Среди листвы деревьев были спрятаны репродукторы, и из них сочились «Подмосковные вечера» в фортепьянном исполнении. Анна Ивановна, которая когда-то преподавала музыку в школе, сама составляла программу музыкального оформления приема.

В свете электрических гирлянд особенно эффектно и неожиданно для тропиков гляделись наглухо застегнутые строгие вечерние костюмы, столь же строгие, неброских тонов длинные платья жен дипломатов и высших правительственных чиновников. Среди приглашенных было немало людей не сановных, не претендующих на парадную, престижную служебную позу — профессора из университета, художники, артисты, недавние рабочие, ставшие профсоюзными лидерами, военные. Антонов добился пригласительного билета и для Армана Беко, шкипера из рыбацкой артели, с которым вдруг связала его судьба. Беко прибыл одним из первых, разумеется, не на лимузине — пришел пешком, и его тщательно начищенные ботинки покрывала густая дорожная пыль. Наряжен он был в свежую, на совесть выглаженную белую рубашку, белые же полотняные штаны, поношенные и застиранные. Зорким шкиперским глазом он углядел Антонова в другом конце сада и торопливо, сосредоточенно, опасливо петляя среди смокингов и мундиров, словно лодку вел среди рифов, пробился к единственному своему знакомому в этом чуждом, пугающем его обществе.

— А где жена? — поинтересовался Антонов. — Вас пригласили с женой.

Беко махнул рукой:

— Убоялась! Куда ей, дуре, в эту знать! Она в городе даже в кино ни разу не была, не решилась. А то в посольство!

— Но вы-то не убоялись?

Беко сосредоточенно наморщил лоб:

— Я — другое дело! Я рыбак. В жизни мне приходилось видеть вещи и пострашнее.

Антонов не выдержал и расхохотался.

Внезапно он заметил, как во взгляде Беко, обращенном куда-то в сторону, промелькнуло недоумение. Антонов обернулся и увидел молодого дагосца, вызывающе небрежно одетого — мятая, расстегнутая чуть не до пупа рубаха, брюки заношенные, шлепанцы на босу ногу и висящее, как рюкзак, брюхо. Глаза быстрые, наглые. Знакомая личность! Снова мосье Арма собственной персоной, здешний внештатник агентства Ассошиэйтед Пресс, болтун и клеветник. Пишет всякую чепуху о «советском вмешательстве в Асибии», а недавно в своей корреспонденции заявил, что русские в Асибии действуют заодно с южноафриканскими расистами. Антонов по-дружески говорил с британским консулом, чтобы тот поумерил пыл этой вонючки. Но консул только руками развел — мы его сами опасаемся.