Внизу у трапа опять блеснули отполированные залысины Арма. Он совал под нос невозмутимому вахтенному аккредитационную пресс-карту и громко требовал, чтобы его немедленно пустили на борт «Арктики» взять интервью. Матрос взглянул вверх, отыскивая у борта капитана.

— Не пускайте! — посоветовал Антонов стоящему рядом капитану.

Капитан кивнул и крикнул вниз дежурному:

— Не пускать!

Антонов снова направил бинокль в сторону пакгаузов, где стоял красный «рено». Автомобиль находился на том же месте, но Кати рядом с ним не было. Ему с трудом удалось разглядеть через окошко кабины желтое пятнышко ее комбинезона. Догадалась хотя бы не торчать на глазах у толпы! На крыше одной из машин стоял человек и, приладив на треноге камеру, целил длинным стволом объектива в очередного оратора на ящике.

Оратор, худющий парень в белой панаме, не говорил, а вопил благим матом, при этом дергал угловатыми плечами, вихлял тощими бедрами, словно пританцовывал под грохот тамтама.

— Эг… у… у… у! — несся над толпой его вопль.

И толпа отвечала ему долгим и гулким, как слоновий зов, криком:

— Эг… у… у… у!!!

Рядом с Антоновым прислонился к перилам борта капитан.

— Что-то вроде боевого клича! — заметил он.

Антонов кивнул:

— Так оно и есть. На местном языке это призыв к действию. Сейчас будет финал.

Он бросил быстрый взгляд на красный «рено» и рванулся к трапу.

Рыхлый вопль толпы рассек пронзительно острый, как нож, вой сирены. От портовых ворот прямо к «Арктике» мчались на большой скорости два зеленых «джипа». Взвизгнув тормозами, они картинно замерли перед самыми людьми. Из первого «джипа» вышел рослый человек в лихо сдвинутом набок берете и в пятнистом комбинезоне парашютиста. Антонов сразу узнал его — такие усы были только у комиссара экономики Яо Сураджу.

Лицо мосье Кулу озарилось счастьем.

— Приехал! Приехал! — бормотал он, чуть ли не хлопая в ладоши. — Теперь все будет в порядке!

— Наконец-то! — проворчал приободрившийся Рябинкин и вздохнул, погладив рукой влажную лысину. — Чуть инфаркт не получил.

Оставив сопровождавших его офицеров у «джипов», комиссар решительно шагнул в толпу, и толпа покорно расступилась перед ним. Он шел спокойным, мерным солдатским шагом, подкованные армейские ботинки цокали по асфальту железом. Приблизился к импровизированной трибуне, ленивым, пренебрежительным движением руки столкнул с ящика сразу же притихшего оратора, легко вспрыгнул на его место. Непонятно откуда в руке его вдруг оказался раструб мегафона.

— Товарищи! — рявкнул он в мегафон, и его голос полетел к океан к стоявшим на рейде судам. — Товарищи, слушайте, что буду говорить вам я, комиссар революционного правительства Асибии!

Первые фразы он произнес по-французски, затем перешел на язык даго, понятный большинству.

— Переводите! — попросил Рябинкин мосье Кулу.

Тот покорно закивал:

— Пожалуйста! Пожалуйста! С удовольствием!

Хлипкий голос мосье Кулу едва поспевал за мощным рыком комиссара. Комиссар говорил о положении в стране, о трудностях с продовольствием, о зловредном действии как тайной реакции, так и открытой — горлопанов-паникеров, которые, в сущности, тоже враги народа. Говоря о последних, он уничижающе ткнул пальцем в стоящих внизу возле ящика, среди которых уныло торчала на длинной худой шее голова в белой панаме бесцеремонно свергнутого предыдущего оратора. «И вот, — говорил комиссар, — на помощь пришли наши верные друзья. — Сураджу протянул руку в сторону «Арктики». — Наши советские братья. Они нам привезли нашу рыбу. Здесь она, здесь — в трюмах этого судна, и вы сейчас своими глазами ее увидите. И отдают они нам ее бесплатно! За свой нелегкий труд они не берут с нас ни гроша. — Комиссар оглядел толпу и снова рявкнул в мегафон: — Вам ясно? Ни гроша! Каждый из вас получит свою долю, и завтра вашим женам не придется считать, как раньше, жалкие свои монеты, чтобы купить рыбий хвост. Слышите, что говорю вам я, комиссар революционного правительства? Слышите? А?»

Замершая, оглоушенная грохотом мегафона толпа вдруг колыхнулась, сотни грудей в ней расширились, набирая воздух, и мощно, разом выдохнули:

— Слышим!

— То-то! — торжествующе рявкнул комиссар.

Заканчивая свою речь, он сообщил, что «Арктика» отныне будет работать на Асибию, снабжать страну рыбой, советские моряки обещают учить асибийцев морским и рыбным профессиям.

— Учитесь, осваивайте современную технику, занимайте командные посты! Хватит ловить рыбку по старинке, как ловили наши прадеды. Хватит жить по старинке! Мы вступаем в новую эпоху. Вы теперь хозяева страны, вы!

Толпа радостно вскрикнула, зажженная комиссарской речью. И тут наступила кульминация всего, что сегодня здесь произошло. Ворота порта распахнулись, и на причал выехал большой зеленый армейский грузовик, за ним другой, третий… целая колонна. За рулем каждой машины сидел солдат, солдаты были и в кузовах. Машины подъезжали к судну и аккуратно, с армейской точностью вставали в ряд против борта. Когда на глазах у завороженной толпы последний грузовик занял свое место, Сураджу, простирая в сторону «Арктики» руку, рявкнул в мегафон уже по-французски:

— Спасибо вам, советские товарищи, за щедрый дар! Спасибо за солидарность! Спасибо за дружбу! Да здравствует революция! — Он поднял сжатый над головой кулак. — Они не пройдут! Родина или смерть!

Произошло чудо. Еще полчаса назад толпа, собравшаяся на пирсе, была готова с боевым кличем броситься на штурм «Арктики», и вдруг та же толпа снова вскинула кулаки над головой, но уже в пролетарском салюте и разом выдохнула: «Родина или смерть!»

— Я уверен, что весь этот спектакль с драматическим началом и счастливым концом организовал Сураджу, — наклонился к Антонову Камов. — Это в его духе.

— Если и организовал, то режиссура на самом высоком уровне. Сначала дать поорать горлопанам, а потом на фоне их бессилия взять разом верх, доказать их никчемность, выставить на всеобщее осмеяние. — Антонов не скрывал восхищения. — Вот что значит уметь делать политику!

— Я от его политики сегодня чуть инфаркт не схватил, — снова пожаловался Рябинкин.

Не обратив внимания на его слова, Камов продолжал:

— Удивительный человек Сураджу! Таких надо в музеях показывать. Этой породы политиков с каждым годом на земле становится все меньше и меньше — огнепоклонников.

Он бросил взгляд на Антонова:

— Нравится тебе он?

— В общем, да.

— И мне стал все больше нравиться. А между прочим, ты, Андрей Владимирович, принадлежишь к той же породе, что и Сураджу. Каждодневно огнем полыхаешь.

Камов впервые назвал Антонова на «ты». Принимая новый жест дружбы, Антонов весело отозвался:

— Я думаю, Алексей Илларионович, что и ты из нашей команды. Полыхаем вместе — огнепоклонники!

— Как бы не сгореть по пустякам… — вдруг уже другим голосом произнес Камов.

Сураджу, по-молодому легко спрыгнув с ящика, крупно шагал к трапу «Арктики». Его провожали восхищенные и преданные взгляды людей. Подойдя к трапу, комиссар демонстративно горячо пожал руку стоящему на пирсе у трапа вахтенному матросу с «Арктики», поднимаясь на борт судна, нарочито громко высчитал каблуками все лестничные ступеньки. Сознавая, что за ним следят сотни пар глаз, потряс руку шагнувшему навстречу капитану, дружески обнял за плечо Рябинкина, который стоял следом за капитаном, хватанул в коротком торопливом пожатии кисть Антонова, взглянув ему прямо в глаза, словно проверяя произведенное впечатление от всего происшедшего.

Когда перед комиссаром вдруг возник Камов, Сураджу удивленно и даже недовольно шевельнул мохнатыми бровями: откуда взялся здесь Камов? И совсем неожиданно, демонстрируя осведомленность в классических стереотипах, весело обронил: «И ты, Брут!» И почему-то шутливо погрозил Камову пальцем. Словно спохватившись, порывисто обернулся к капитану и спросил по-английски:

— Можете сейчас дать гудок?