Спустя несколько дней Саак, взяв грамоты католикоса Мелкисета и Амиргуна-хана, поехал ко двору шаха для утверждения за ним патриархии.

А католикос Мелкисет остался в Эчмиадзине. Заимодавцы очень строго требовали с него возврата ссуженных ими денег: каждый день приходили и предупреждали его и, беспокоя, требовали долг, а у него не было ничего, чтобы отдать, а также никого, кто бы поверил ему и ссудил бы его [деньгами], и неоткуда было ему ждать чего-либо. Поэтому он принес и заложил все оставшиеся в святом Эчмиадзине сосуды, какие только нашлись, а также десницу патриарха Аристакеса, сына святого Григора, просветителя нашего, и еще десницу святого Степаноса из монастыря Ахджуцванк; все, что я перечислил, он [принес и заложил] у иноплеменников-магометан и, взяв деньги, отдал заимодавцам и таким образом отослал их от себя.

Затем католикос Мелкисет стал в душе опасаться, как бы не пришли и не стали притеснять его и другие заимодавцы. И еще из-за царской мугады (в душе он понимал и точно знал, что не может внести ее), и из-за других неприятностей, /228/ нависших над ним, задумал тайно убежать куда-либо. Поэтому однажды, по наступлении вечера, под предлогом отъезда в Ереван он с одним из прислужников выехал из Эчмиадзина и, когда прошел половину пути, повернул коня прямо к стране Саада[178], расположенной по ту сторону реки Ерасх, в сторону Кохба; оттуда поехал в Кахзван, а оттуда в Эрзерум. Вот такими тайными и воровскими переходами католикос Мелкисет убежал в одну из областей страны османской. И, выехав из города Карина, медленно продвигаясь, добрался до великого города Константинополя. Но и там тогдашнее население и вардапеты почему-то не признали его. Тогда, выехав оттуда, поехал он в город Львов, а прихожане города Львова приняли его с большими почестями и славой; пробыл он там недолго, почил и преставился к праотцам своим в 1075 году нашего летосчисления (1626); там почил и там же был погребен. Но пока Мелкисет был жив, он рукоположил в епископы над львовянами человека по имени Николайос, родом из того же города Львова. Спустя немного времени этот Николайос доставил много неприятностей народу, подробности о них ты узнаешь из истории, которую мы изложим позднее.

Как мы выше рассказали, Саак получил сан католикоса, а вместе с ним челобитную от Мелкисета и Амиргуна-хана к шаху. Амиргуна-хан написал еще одно письмо — к сыну своему Тахмасп-Кули-хану, который все время находился на службе у шаха, ибо был мохрдаром шаха. (Это тот самый Тахмасп-Кули, который по приказу шаха извлек камни эчмиадзинские и отправил их в Исфахан.) А в это время он находился на службе у шаха; к нему и написал Амиргуна-хан, мол, представь этого Саака государю, расскажи ему обо всех его просьбах и попроси [шаха] пожаловать ему сан католикоса. И Саак взял эти письма и отправился в Фахрабад, ибо шах в то время находился там. Когда он прибыл к Тахмасп-Кули-хану, то услышал от него много обнадеживающих речей, мол, /230/ не тревожься нисколько, все, о чем попросишь государя, — все исполню. Несколькими днями позже Саак был представлен государю, и шах, расспросив, справился о нем, прочел грамоты Амиргуна-хана и католикоса Мелкисета, и еще шах узнал, что Саак — племянник Мелкисета. [Кроме того], сам Саак в соответствии со своими возможностями, преподнес шаху кое-какие дары, в том числе и одного благородного коня. Когда принесли к царю приношение Саака, царь спросил, берет ли на себя [Саак] остаток долга, который должен еще выплатить католикос Мелкисет в счет долга. И Саак согласился платить, поэтому государь остался доволен, склонился к просьбе его и пожаловал ему власть католикоса. И молвил: «Поздравляю тебя с саном патриаршим», а еще пожаловал ему подаренного Сааком коня вместе с его дарами. И повелел шах написать рагам, который и был написан, но не успели поставить печать и зарегистрировать его, ибо царь и его кархане, выехав из Фахрабада, отправились в Казбин. В те дни Саак начал собирать нвиракский сбор, и Тахмасп-Кули-хан сказал Сааку: «Дай мне рагам, я возьму с собой и дам скрепить печатью, а ты оставайся в Фахрабаде и собирай свои сборы, а затем приезжай, и я отдам тебе [рагам]». Саак так и сделал: остался в Фахрабаде, а Тахмасп-Кули взял рагам с собой в Казбин. Но шах со своей ордой поехали оттуда в Султанию, [затем] в Ардебиль, а [оттуда] снова в Султанию. И еще до того как Саак собрал [нвиракский] сбор в /231/ Фахрабаде и приехал в Султанию, Тахмасп-Кули-хан уехал в Ереван, ибо Амиргуна-хан заболел от раны, полученной в сражении с грузинами, поэтому Тахмасп-Кули был послан в Ереван, управлять страной. После отъезда Тахмасп-Кули-хана Саак прибыл в Султанию и, не найдя [там] Тахмасп-Кули-хана, стал расспрашивать его слуг и попросил у них рагам, но те сказали, что не знают [ничего].

И, попав в безвыходное положение из-за рагама, католикос Саак, вынуждаемый несчастьем, снова подал шаху прошение, однако же хитро задуманное: мол, заболел и потерял указ. А шах сказал: «Пойди к диван-беку». Диван-бек же из корыстных соображений грубо отвечал Сааку, пока не удовлетворил корысти своей, а затем написал новый рагам, но печати не приложил. И пока это продолжалось, царь снова собрался и поехал в Багдад. Поехал вслед за ним и Саак. И так как сановники не исполняли просьбы Саака, он был вынужден еще раз подать шаху прошение. Царь, увидев прошение, сказал: «Я уже дал тебе халифство и рагам». Саак отвечал: «Да, государь, ты дал, но рагам не претворяют в жизнь, ибо требуют [с меня] много [денег], а так как у меня нет возможности [платить], они и мешкают, не скрепляют печатью и не регистрируют [рагам]». Тогда шах призвал к себе одного из слуг-батожников[179] и сказал: «Сегодня же закончишь все дела и околичности, [связанные] с рагамом, а завтра вручишь ему». И воин по приказу царя позаботился обо всех околичностях грамоты и отдал рагам католикосу Сааку. Саак взял грамоту и поехал в Исфахан /232/ к джугинцам, но джугинцы не признали его: не только не дали нвиракского сбора, но не оказали ему даже мнимых почестей.

В то время католикос Давид находился в Исфахане. Джугинцы сказали ему: «Мы не желаем, чтобы [Саак] был католикосом, а [желаем] тебя; пойди ты ко двору шаха и получи католикосскую власть, а во всех расходах мы тебе товарищи». Католикос Давид склонился к этой мысли, собрался поехать в Багдад ко двору шаха. Тогда, узнав об этом намерении, католикос Саак тоже собрался поехать ко двору шаха посмотреть, как решится дело. И Саак заговорил об этом деле с Давидом, мол, почему замышляешь распрю и чинишь зло? А Давид придумал предлог, мол: «Еду не из-за разногласий с тобой, а по делам своим: с селения Чутлук, пожалованного мне шахом, кто-то из власть имущих силою под каким-то предлогом взимает налог в его пользу; вот поэтому я еду ко двору шаха, чтобы получить грамоту освобождения для Чутлука».

И когда достигли они Багдада, сначала пошел и представился шаху Саак, и на вопрос шаха о том, чего он желает, Саак сказал: «Приказ царя не признали». Шах спросил: «Кто?» И Саак от страха не упомянул имени, но сказал лишь: «Царю известно». И шах понял, что это ходжа Назар, поэтому сказал: «Знаю, это слепой». (А слепым шах называл ходжу Назара.) Спустя несколько дней пришел и представился шаху и католикос Давид, но о католикосской власти он не сказал ни слова, ибо в глубине души он чувствовал, /233/ что [ничего] не получится, поэтому даже не заикнулся [об этом]. Он заговорил о Чутлуке и получил приказ о владении им и об освобождении [селения] от казенных податей. И после этого католикос Саак и католикос Давид выехали из Багдада и снова приехали в Исфахан, но джугинцы и на сей раз не признали католикоса Саака. После отъезда обоих католикосов из Багдада шах спустя несколько дней выступил из Багдада и тоже приехал в Фахрабад.