Коварный шах Аббас схоронил тогда в душе своей эти слова, но спустя несколько дней послал одного из князей своих, [приказав] или обратить дидопалу в магометанство, или предать ее жестокой смерти. /145/ И князь отправился в город Шираз и, став неподалеку, позвал дидопалу через дверь и, не видя ее, заговорил с нею из-за двери и сказал: «Тебе необходимо перейти в магометанство — таков приказ царя; если согласна — хорошо, а если не согласна — прими хоть на словах его, а в душе придерживайся веры своей; на глазах у людей притворяйся, будто перешла в веру Магомета, а тайком исповедуй свою веру, чтобы и нас избавить от угрызений совести из-за тебя». Такие речи произносил князь и плакал, подобно палачу Ироду, идущему отрубить голову Иоанну Крестителю.

А дидопала сказала из комнаты: «Брат мой и сын мой, почему тайком говоришь со мной? Иди скажи мне [все] в лицо, ведь я — дочь царя, жена царя, мать царя и сама лично, пока сын мой не вырос, правила царством после мужа своего. Однако величие в этом мире преходяще и суетно; если государь твой [даже] станет владыкой всего сущего и даст мне все царство свое, я не отрекусь от бога моего Христа и не изменю любви, которую я питаю к нему. А ты поступай как знаешь».

Жили с дидопалой двое грузинских священников и другие слуги и служанки. Дидопала обратилась к ним и сказала: «[Даже] если меня растерзают на куски, любовь моя к Христу не ослабеет и не отрекусь от веры его, а вы выбирайте сами, что вам выгоднее». /146/ Те громко заплакали, горюя о том, что лишаются своей славной госпожи.

Затем приезжий князь долго убеждал и угрожал [дидопале], но видя твердость ее намерений, приказал разодрать ее тело железными крючьями и нанести глубокие раны. Она же воссылала хвалу богу и со слезами [на глазах] просила у господа терпения себе.

Потом накалили медный шлем и надели его ей на голову, но и это тоже не убедило ее.

После этого принесли железный заступ, которым роют землю, и, докрасна накалив заступ, положили его меж персей дидопалы — на грудь и сердце. С тем и вверила она свою благоуханную душу богу. Там же вместе с нею принял мученическую смерть один из священников, а другие рассеялись [кто куда].

Дидопала сперва велела: дескать, когда меня убьют, не выбрасывайте тело мое на обозрение простому люду. Но затем, передумав, сказала: «Когда я приму мученическую смерть за веру Христову, пусть сделают с телом моим что хотят». И когда ее убили, славные останки тела ее выбросили на съедение собакам и зверям. Но бог прославил ее небесным Знамением; поэтому находившиеся в городе франкские патеры[133] выкрали останки ее, завернули половину в чистую холстину с ладаном и мирром и послали во Франкстан[134]. Там они почитаются и [пользуются] большой славой. Другую половину тоже завернули в чистую холстину с ладаном и мирром и повезли в Грузию, к сыну ее Теймуразу, и он, исполненный невыразимой радости, с великой благодарностью воздавал хвалу Христу, богу нашему, /147/ за то, что он сподобил мать его мученической смерти, и сказал: «При заступничестве ее бог да сохранит царство наше непоколебимым», и с почетом отдал [останки] церкви своей. Память о ней да будет благословенна, и благодаря молитвам ее господь да помилует всех христиан. Мученичество дидопалы во славу вечно благословляемого Христа, господа нашего, имело место в 1074 году нашего летосчисления (1625). Аминь.

Армянский народ сам своими перстами ослепил себя, ибо необузданностью и непокорностью своей погубил он царство свое, его стали попирать ногами, он стал рабом и пленником иных племен и царей; а когда его настигала какая-нибудь беда, когда, оказавшись в безвыходном положении, не видел помощи ниоткуда, он становился беженцем и разбегался в разные стороны.

Итак, как по этой причине, так и по причине великого голода и джалалиев, о которых мы выше рассказали, весь народ армянский, став изгнанником, повсюду ушел из родных домов и земель и, уйдя далеко, куда глаза глядят, разбрелся и рассеялся по всему свету: на Кипр, в Константинополь и города, расположенные вокруг него, в Румелию, Бугдан, в страну Ляхов, на остров /148/ Кафы, на побережье Понта. Многие [переселились] в страну Атрпатакан, в Ереван, Ганджу, Тавриз, Ардебиль и их окрестные гавары.

И всех тех армян, поселившихся в Атрпатакане, персидский царь великий шах Аббас первый, выселив, угнал в Персию: половину — в Фахрабад, а [другую] — в город Исфахан и его гавары.

И не так, чтобы один, два или три раза затевал он это дело — выселение и изгнание армянского населения — и успокоился. Разыскал я множество заслуживающих доверия людей, которые сами были выселены, и, расспросив их, осведомился, а также [узнал] из памятных записей, мною прочитанных, что [шах] семь или восемь раз подряд выселял и изгонял [армян]. И многие из этих жителей, переселенных в Исфахан, устроившись, живут по сей день в Футке[135], то есть в караван-сарае, называемом также караван-сараем Гечгуни. Население это прибыло не сразу, а по частям. Поэтому было [там] два общества; главой и начальником, меликом первого общества шах назначил одного из них же, имя его было Мурад, по прозвищу Кырхеалан; меликом другого общества был назначен некий муж, по имени Иовсеп, прозвище которого было Карабаш Мелик.

Все армянское население, прибывшее в Исфахан, за исключением джугинцев и ереванцев, обнищало, ибо, как всем известно, в городе Исфахане все — как пища, так и одежда и все другое — дорого, и по этой /149/ причине вновь прибывшее население обнищало, потому что все, что было у них, они продали и проели. Особенно сильно обнищал народ упомянутых двух обществ.

Из-за нищеты и голода они разбрелись повсюду и всем, кого встречали, говорили о своей нищете. Особенно часто [говорили они об этом] приставленному к ним персидскому вельможе и его воинам (шах назначил управителем над ними одного из своих вельмож, дабы ведать и знать о всех происходящих там событиях и делах их, а также чтобы [армяне эти] не покидали Исфахана и не уходили в страну Атрпатакан или еще куда-нибудь).

Молва об их нищете через приставленных к ним вельмож (старшего из них звали Ага-Шааб, а второго — Угурлу-бек), которых христиане умоляли сообщить о нищете их шаху и просить его [помочь] чем-нибудь из необходимых продуктов и иного для удовлетворения [их] нужд, дошла до шаха. Вельможи сообщили [ему], поэтому шах призвал меликов обоих обществ и еще кое-кого из них (армян) и сказал им: «Даю вам деньги и имущество из государевой казны, с тем чтобы вы прокормились и выжили; но я ставлю условие и даю [деньги] лишь с этим условием. И условие таково: все, что я даю вам, даю в долг сроком на три года, чтобы спустя три года вы вернули бы нам [все, что получили], и даю долг этот не из-за прибыли и процентов, а без барыша, дабы вы, начав торговлю при помощи взятых денег, получили бы прибыль, а прибыль эта будет вам подарена, чтобы вы не оставались в стесненном положении. Она станет причиной наживы вашей на торговле, и вы проживете за счет прибыли, а по прошествии трех лет сумму долга вы вернете в государеву /150/ казну, ибо это царские деньги и ни одна монета из них не должна пропасть. Выплатив долг полностью, вы получите грамоту о свободе и выплате, то есть кабс. Итак, каждый, кто взял царские деньги, станет свободным, когда вернет взятые суммы и заплатит их в государеву казну. А если кто не вернет взятые деньги, а проест, промотает или потеряет их и не будет у него ничего, чтобы вернуть, он взамен денег либо отречется от веры своей и [примет] магометанскую религию, либо отдаст в услужение царю сына или дочь». И объявил также цену их: за сыновей назначил цену в четыре тумана, а за дочерей — в три тумана, чтобы в случае отсутствия денег для уплаты вместо четырех туманов отдавали сына, а вместо трех туманов — дочь.