Итак, так или иначе, но достоверно и точно на католикоса Мелкисета была наложена мугада в сто туманов, которую он платил из года в год. Из-за него на святой Эчмиадзинский Престол свалилась мугада и престол попал в кабалу.
Это было несправедливое, необоснованное и тяжкое бремя, невыносимое иго и неизбывное ярмо для святого Эчмиадзинского престола /222/ и безутешное горе и неуемная скорбь для всех армян — духовенства и мирян.
Католикос Мелкисет после освобождения из заключения и получения католикосской власти [прилагал] огромные усилия, чтобы избавиться от обещанного налога, старался уплатить его. Он начал объезжать армян с целью сбора [денег] и отправился в первую очередь в Тифлис, оттуда в Тавриз, а оттуда в Исфахан.
И когда год кончился, шах удержал в памяти и не забывал об этом, поэтому послал к Мелкисету четырех начальников из своих царских слуг, чьи имена были Зиал-бек, Асад-бек, Чрах-бек и Баграм-бек, мол, отдай мугаду, что обещал уплатить в государев диван, царским слугам — для раздачи им жалованья. И было это злым бедствием и несчастьем и неизбывным ярмом для католикосата, ибо бремя пало на бремя: не было на руках готовых денег, чтобы дать гулам, поэтому гулы вместе со своими слугами и скотом остались и сели [на шею] католикосу и брали у католикоса все, что им было нужно, как для питания, так и для прочего.
А католикос и из-за царской мугады, и из-за требований этих гулов выезжал обходить армянское население. И куда бы ни поехал католикос — ездили вместе с ним и гулы, и обременяли народ разными требованиями для [удовлетворения нужд] своих и скота своего. За столом они никогда не обходились без /223/ вина, расходов на них было немало, а времени [у них] на пьянство было бесконечно [много].
Во время скитаний католикоса по всей стране, [когда он обходил] прихожан, где по закону имел он доход, получал его, а когда этого было недостаточно, чтобы [покрыть] расходы свои и гулов и [уплатить] мугаду, тогда хватал невинных людей, не провинившихся и не согрешивших ни в чем — будь то епископ, монах, иерей или мирянин, возводил на них необоснованный поклеп, взыскивал [с них] деньги, а самих отдавал в руки воинов-гулов, которые вешали их за ноги и били дубинами до тех пор, пока, как и хотели, брали у них деньги, и тогда только отпускали их.
По этой причине вкралось в среду армян множество беспорядков и нарушений закона: рукоположение недостойных за взятку как в епископы, так и в священники, и за взятку же отторжение собственного удела одного монастыря и пожалование его другому монастырю, и открытое разрешение на женитьбу несовершеннолетним, грешникам, разведенным и двоеженцам. Множество таких и им подобных безобразий творили католикос и его епископы и всеми силами старались правдами или неправдами собрать хоть столько, чтобы хватило на расходы им и гулам и на уплату мугады; однако [задуманное] не получилось, ибо задумали они исполнить дело не с богом, а при [помощи] человеческого разума, и поэтому [оно] не осуществилось, согласно свидетельству псалтыря: «Если господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его»[176].
Однако католикос не уставал и не прекращал /224/ странствий, с тем чтобы как-нибудь уплатить обещанное. Поэтому, выехав из Исфахана, направился в Фахрабад и оттуда вернулся [опять] в Исфахан. Затем, так как [слишком] много было у него забот (ибо гулы теребили католикоса и требовали у него денег), католикос прошением уведомил шаха о своих горестях, но шах пренебрег словами католикоса, отчего он впал в отчаяние и исступление. И тогда он пошел, ввалился в шахский хлев и дал знать шаху, мол, [уже] заплатил восемьсот туманов, но больше не в состоянии уплатить. А шах сказал: «Я из этих ста туманов мугады не уступлю ни единого гроша; я взыскал бы, даже если осталась бы одна старая вдова».
Тогда, выехав из Исфахана, Мелкисет прибыл в Ереван и Эчмиадзин. Вместе с католикосом приехали и шахские гулы, и они требовали свое жалованье, которое по распоряжению шаха католикос должен был выдать им в счет ста туманов мугады. И куда бы ни направлялся католикос, направлялись вместе с ним и гулы и притесняли народ своими нуждами и требованиями, своим расточительством и мотовством уничтожали народное достояние. Это было большим бедствием для народа, ибо вели они жизнь расточительную и распутную. Это надоело всем, и в глубине души они отринули католикоса и его приближенных, отступились от них. Ведь не по праву и существующему порядку, а [при помощи] иноплеменных властей, подобно откупщикам податей, притесняли они народ и незаконно грабили и разоряли население! И как бы ни брали — грабя или по праву — все равно этого не /225/ хватало им на расходы; поэтому из-за нужды в [самом] необходимом и из-за требований гулов обратились они (католикосы) к заимодавцам-барышникам и брали у них [деньги] в долг за большие проценты — чаще у иноземцев, чем у христиан, ибо христиане им не доверяли и не ссужали [деньгами].
И получилось так, что отныне долги стали расти с обоих концов: во-первых, со стороны ста туманов мугады, которых они не могли выплатить, вследствие чего она накапливалась из года в год и достигла в общей сложности шестисот туманов, во-вторых, [со стороны] занятых ими денег, полученных у заимодавцев на свои нужды и [нужды] гулов.
Итак, из-за растущего долга и других несчастий, которые претерпевал католикос [Мелкисет], а также из-за непризнания его народом армянским [католикос] решил в душе отказаться [от власти] и переложить на других сан католикоса, а вместе с ним и долг, поэтому сказал вардапету Мовсесу, жившему в то время в городе Ереване при усыпальнице святого апостола Анании, что на окраине города: «Видишь, народ армянский от мала до велика отвернулся от меня, любит и признает тебя; а тем паче постарел я, подать же казенная числится в недоимке за мной и умножается; так вот, вручаю тебе святой Престол Эчмиадзинский и сан католикосский, отныне управляй католикосатом, как ты того заслуживаешь, а мне из года в год выдавай довольствие и выдели один из монастырей твоих, чтобы я там уединился и доживал дни старости своей». А вардапет Мовсес не согласился и наотрез отказался.
Был у католикоса Мелкисета племянник, /226/ по имени Саак[177], рукоположенный им в епископы и находящийся на службе у него. До католикоса Мелкисета дошли слова его: «патриархия эта принадлежит тебе; если ты будешь править, очень хорошо, управляй, но если ты не будешь править, почему же даруешь ее другим, а не мне — наследнику и сыну твоему?» Слова эти и друзья убедили католикоса. Католикос Мелкисет склонился к уговорам Саака и друзей и с одобрения и согласия своих друзей повез Саака в Эчмиадзин и в воскресенье, в день архангелов, благословил его в католикосы и, взяв [с собой], привез в город Ереван и известил об этом весь народ. А также написал кондак и отдал католикосу Сааку, мол: «Да будет известно всему армянскому народу, что стар я и немощен, поэтому отказался от патриаршего сана, благословил сына моего Саака в католикосы и посадил его на святой Эчмиадзинский Престол; итак, кто повинуется нам и просит нашего благословения, пусть благосклонно повинуется повелениям его».
Таким вот образом он провозгласил [Саака] католикосом перед всем армянским народом, перед вардапетами и епископами. А также повел его к Амиргуна-хану, представил [ему] и сказал, что дал ему [сан] католикоса, и хан тоже согласился [на это], и католикос Мелкисет попросил хана написать прошение шаху, чтобы [шах] пожаловал ему патриарший сан. Сам Мелкисет тоже написал письмо с мольбою к шаху, дескать, постарел я и /227/ не способен управлять католикосатом, а это мой сын, прошу пожаловать ему патриарший сан.
После всего этого, когда Саак был утвержден католикосом и получил указ католикоса Мелкисета и Амиргуна-хана, он стал управлять патриархией, а шахские гулы собрались уже вокруг католикоса Саака и разъезжали вместе с ним.
