— Лиз, какая ещё на хрен эмоциональная неполноценность? Да для меня бл**ь за этот месяц открылся весь спектр эмоций! О чём ты вообще говоришь?! Да я лучшего друга избил из-за ревности! Я в Москву мчался по трассе так, как никогда ещё в жизни не гонял даже на треке, и клялся и матери, и Ярику, что никогда больше так делать не буду!

— Да нет, всё-таки не весь спектр, — горько бросаю я, обхватывая себя за плечи и отвожу взгляд в сторону. Прикусываю губу, чтобы заглушить рвущиеся наружу слова и не сказать той самой фразы, о которой я точно пожалею. Хотя казалось бы — о самом важном можно было с лёгкостью прочитать между строк. Но мужчины не владеют этим даром.

О самом главном, о любви, Корсаков конечно же не скажет. Это не в его правилах, не в его принципах, которые он вбил куда-то себе в подкорку и неукоснительно им следует. К чему мне его жалость? И если нет любви, то хочется хотя бы сохранить остатки гордости и уйти достойно.

— Саш, в какой момент ты понял, что я тебя не обманываю?

— Наверное… когда ты раскрыла тайну порядковых номеров в своём телефоне для имени «Александр». И рассказала причину, почему ты решила нас так обозначить.

— Значит, когда получил доказательства, что я тебе не вру. А не потому, что вдруг понял, что можешь мне довериться. Я права?

— Лиз…

— Черт, тебе все это время было просто весело… все это время ты пытался вывести меня на чистую воду. А я… а я тебя, — последние слова вырвались неосознанно на грани шепота, который я окончательно попыталась заглушить, уткнувшись в свои ладони. Казалось, еще немного или выложу ему все, что на самом деле к нему чувствовала за последнее время или просто скачусь в истерику.

— Лиз, это было по началу, но потом…

— Что потом? Саш, хватит! Ярик тебе советовал найти какой-то проходной вариант, чтобы встряхнуться. Я думаю, после всего того, что ты пережил, это правильно. Только вот я не хочу быть тем самым проходным вариантом, — из меня невольно вырывается печальный, полуистеричекий смех. Пропускаю сквозь пальцы волосы у висков и скрещиваю их в замок у груди, в отчаянной попытке унять неконтролируемую дрожь. — И мне очень жаль, что моё искреннее отношение оставило в твоём сердце менее глубокий след, чем предательство твоей бывшей…

— Господи, да при чем тут Яна!

— Знаешь, многие уверены, что твое внимание ко мне — это такой ловкий тактический ход, чтобы позлить свою бывшую, — кратко пересказываю я послание Скворцовой. — Люди из твоего окружения задаются вопросом, почему мы вообще с тобой вместе…

— Плевать я хотел, кто что говорит и придумывает…

— А ведь действительно, Саш, если задуматься — почему? — поднимаю я на него глаза, полные слёз. — Если спора на самом деле не было… Ответ на все твои сомнения и загадки ты получил. А что дальше?

— Дальше? Дальше мы выдыхаем, успокаиваемся и едем в Казань! Вместе!

— Саш, назови мне хоть одну причину, почему я должна остаться после всего того, что сейчас узнала? — тихо прошу я.

Вот и всё. Момент истины. Сердце пропускает очередной удар.

Корсаков замирает, прекращая своё бесконечное хождение по кругу и с какой-то растерянностью и отчаянием смотрит на меня. Каждая секунда равна бесконечности. Так и не дождавшись ответа, я горько усмехаюсь и подхватываю свою сумку с земли.

Не признался.

— Можешь не стараться что-то придумать. Ответ на свой вопрос я уже получила.

Разворачиваюсь и бросаюсь прочь, куда глаза глядят. К новой безрадостной странице в своей жизни. Где больше нет никаких тайн, но и счастья тоже больше нет.

Иногда жизнь становится похожей на какой-то вакуум. События, разговоры, эмоции долетают лишь отголосками, не проникая ни в душу, ни в сознание. И навсегда стираются из памяти уже на следующий день.

Я точно помню, что делала то, что должна была делать. И выполняла всё неукоснительно.

Отдраить на выходные квартиру, потому что уже давно откладывала «на потом» генеральную уборку.

Написать статью в блог для журнала, потому что взяла на себя ответственность вести колонку.

Удалить номер Корсакова, потому что так было правильно.

— Ну не было ведь никакого спора! — вздыхает Валька, подливая меня вина, но я равнодушно смотрю на полный бокал, к которому почти не притронулась. — Да, не признался в любви. И что теперь? Захотела бы, сказала сама, раз тебе это так важно!

— Признаться первой?! Райкова, ты в своем уме? — казалось ещё немного и Аринка задохнется от возмущения. — Мы и так уже всё за мужчин делаем в двадцать первом веке! Пускай уже в конце концов найдут у себя яйца, начнут использовать их по назначению, и признаются в чувствах первыми!

— Захотел бы, то удержал и без слов о любви, — упрямо поджимаю я губы. — Значит, не так уж я и нужна.

— Мне иногда кажется, что ты просто боишься быть счастливой. Вместо того чтобы решить проблему и выяснить всё до конца, ты опять раздула из мухи слона!

— Валь, ему просто было любопытно вывести меня на чистую воду! Я его полюбила… а ему просто было со мной весело!

— Лиз!..

— Он мне не доверяет! И скорее всего — не любит! Что я должна была закрыть глаза на оба этих пунктах и продолжать встречаться, как ни в чем не бывало?!

— Хотя бы дать человеку шанс доказать, что теперь оба этих пункта не больше, чем твои домыслы, — упрямо возражает Валентина Сергеевна. — Ты вообще собираешься хоть что-то сегодня есть?

Девчонки помимо вина принесли пиццу и сладости. Но при одном только взгляде на так любимые мной вредные продукты, мне становилось плохо.

— Нет аппетита.

И это было правдой. Есть не хотелось. Курить не хотелось. Алкоголь тоже вставал поперек горла, из-за чего я безжалостно избавилась практически от всех своих запасов. А при взгляде на свои любимые кулинарные книги об итальянской кухне меня начинало трясти. И потому все книги были безжалостно убраны в дальний угол шкафа. С глаз долой, из сердца вон. Жаль, так не работает с людьми.

В итоге я докатилась до того, что обнаружила себя у прилавка магазина, выбирающей брокколи.

— Если ты станешь вегетарианцем, я перестану с тобой разговаривать, — пробурчала Сёмина, в очередной раз заглянув ко мне в гости, проверить не лезу ли я на стенку и не сошла ли окончательно с ума. Аринка с неприязнью посмотрела на моё овощное рагу и отклонила все мои попытки накормить её этим блюдом.

В вегетарианцы я не рвалась, но за считанные дни неожиданно для себя уверенно ступила на путь правильного питания. И отказа от вредных привычек. Что в ситуации перманентного нескончаемого стресса было довольно странно. Но иначе на нервах меня просто начинало мутить.

— Могла бы и предупредить, — с укоризной сказала Коваленко, вызвав меня к себе в понедельник «на ковер».

— А что отношения с клиентами у нас строго запрещены?

— Чтобы я не чувствовала себя дурой, когда меня ткнули носом в этот занимательный факт твоей биографии! — рявкнула начальница, не сдерживая своего праведного гнева, и стукнула кулаком по столу. — Тем более такие пигалицы как Скворцова!

Молчу, не находя в себе силы ни оправдываться, ни попытаться что-то объяснить.

— В договоре нет такого пункта. Здесь больше морально-этический вопрос, — продолжает уже в спокойном ключе Татьяна, задумчиво качая головой. И я чувствую в её голосе неподдельную обеспокоенность. И это то немногое за день, что могло проникнуть сквозь стену окружавшего меня вакуума. — Лиз, я не люблю лезть в чужую личную жизнь. Самое главное для меня, как для руководителя — чтобы ваши отношения не мешали твоей работе.

— Не помешают, — уверенно говорю я, поднимаясь с места. — Да и не было там никаких серьёзных отношений…

— Да? Какой интересный фотошоп тогда мне подсунули, — язвит Таня, всем своим видом показывая, что грош цена моим словам. — Лиз?

— Все в порядке, Татьян. Пойду работать.

Не очень любезно с моей стороны, но по-другому в те дни я просто не могла. Это уже потом спустя несколько месяцев я случайно узнала, что Таня не поддалась на провокации Скворцовой и не согласилась уволить меня из журнала. И не поддалась шантажу, что в противном случае, Ника уведёт за собой в «Люкстайм» несколько крупных клиентов.