— Вениамин Петрович, можете быть спокойны… — начинает Корсаков, но я его перебиваю.

— Дедуль, наши отношения на стадии «держимся за руки и выносим друг другу мозг». Второй пункт, кстати, происходит намного чаще. Так что, даже не переживай!

Саша кивнул, будто в подтверждении моих слов и своей благонадежности. И смерил меня каким-то трудно читаемым взглядом.

«Работничка года» после недолгих совещаний нарядили в старую одежду моего деда, от чего вид у Корсакова стал максимально комичным. Но долго над ним смеяться, пока я качалась с книжкой в гамаке, у меня не получилось. Дед и Саша явно спелись, и помимо военной службы вовсю обсуждали строительные работы. Дедуля у меня практически сам построил дом и сейчас вовсю грезил пристроить к нему большую веранду. А ещё он мечтал о просторном гараже, который планировал начать строить уже этим летом. Корсакову, как генеральному директору строительного холдинга и архитектору, тоже было что сказать. А я смотрела на эту идиллию и тихо закипала от злости.

Если бы Саша действительно, что-то чувствовал ко мне, то его поступок был бы мне приятен. Да что говорить — я бы гордилась тем, какой мужчина рядом со мной. И была очень рада тому, как его приняли дед с бабулей. Но всё наше общение — сплошной фарс. В который я не хотела втягивать своих родных. Вот что я им скажу, когда спустя пару недель товарищ Корсаков красиво уйдет из моей грешной жизни, а?!

— Не руби с плеча, — попросила бабушка, кивая в сторону почётного трудяги всея Подмосковья. — Мальчик вон как старается.

Да уж, мальчик. Старается он, конечно, ага.

Я лишь сильнее сжала зубы и уткнулась в книгу, сюжет которой воспевал известную всем фигу.

После завершения трудов праведных от предложенной баньки Корсаков отказался. Быстро освежившись и переодевшись в свои обычные вещи, Саша поспешил ко мне. Чтобы стоять над душой и всем своим видом взывать к моей совести, жалости и человеческому состраданию. И ведь реально смог их расшевелить! Долго игнорировать его не получилось. Тяжело вздохнув, я приподнялась из гамака.

— Чёрт с тобой, пошли к пруду. Поговорим.

До пруда идти всего ничего, минуты три от силы. Но весь путь проходил в гнетущем молчании. Саша шёл рядом, но на расстоянии. Я тоже сосредоточенно смотрела под ноги, чтобы ненароком не упасть об какой-нибудь камень.

Пруд и небольшой понтон, который местные соорудили, чтобы удобнее причаливать на лодках, предсказуемо были безлюдны. Для вечно занятых дачников было не так уж жарко для купаний, а ребятня ещё училась. Солнце красиво разливалось в тихой глади воды, простирая к нам свои последние ускользающие жёлто-красные лучистые объятия. В кустах кто-то отрывисто стрекотал: то ли кузнечики, то ли первые сверчки, а шелест листвы приятно ласкал слух.

А мы всё молчали.

Собрав волю в кулак, я всё-таки отвернулась от воды и вопросительно посмотрела на Сашу. Который как оказалось всё это время внимательно смотрел на меня. И наконец решился заговорить.

— Я понимаю, что одной фразой «извини меня» сложно что-то исправить… Но сказать я это должен. Лиз, прости меня. За то, что поверил сразу в самое худшее. За то что не захотел ничего слушать и разобраться в ситуации. За то, что втянул в тебя в эту проверку отношений… и всё испортил.

— Три раза.

— Что?

— Три раза ты уже косячил и передо мной извинялся. Сейчас уже четвёртый.

— Признавать свои ошибки — это нормально. Особенно, когда не прав, — Корсакова ничуть не смутили подобные цифры.

— Да толку-то в этом? — не выдержала я. — Каждый раз у тебя появляется какой-то новый повод. Так, если подумать, у нас половину общения складывается из того, что ты передо мной извиняешься. То вспылил, то заработался, то приревновал…

— Со мной действительно бывает не просто. — соглашается Александр третий, склонив голову. — Но я работаю над собой.

— Саш, это со мной не просто! И я тебя об этом предупреждала, что так будет. — возразила я. — Но ты зачем-то решил устроить этот дурацкий тест-драйв. Завоевать моё доверие. Но как это вообще возможно, если ты сам не доверяешь мне?!

— Я хочу тебе доверять, — Корсаков подходит ближе, обхватывая меня ладонями за предплечья и с какой-то мольбой смотрит мне прямо в глаза. — Лиз, я очень хочу тебе доверять!

— Но не можешь?..

— Не могу. До конца не могу… Потому что меня уже предавали.

Слова прозвучали глухо, и будто бы тише. По сжатым губам и тяжёлому дыханию я понимаю, что Корсакову непросто в этом признаться. Но его взгляд открыт, и это значит, что могу задать любой вопрос. Он ответит.

— Это… была измена?

— Да.

— Бывшая, как я понимаю? — это не вопрос, а скорее утверждение. Слова Ярика про Шакурову теперь становятся более понятными. Ведь человека, которого так триггерит от измены, может оправдывать только то, что рана ещё свежа.

— Да, — Александр третий кивает в ответ. — Лиз, я расскажу, чтобы закрыть эту тему раз и навсегда. Когда тебе просто изменяют, это одно. Когда тебе изменяют с твоим близким другом… это тебя меняет.

— Что?!

— Знаешь, это было как в типичном анекдоте. Когда в спешке завершаешь дела, чтобы приехать пораньше, хочешь сделать сюрприз… а сюрприз устраивают тебе, — усмехается Корсаков.

— Это же… это ведь не Мереминский был?!

— Нет конечно!

Слава богу. Но какая-то степень недоверия к Ярику у Корсакова видимо тоже появилась. Стоит лишь вспомнить их драку во время стендапа.

— У вас… всё было серьезно? Ты любил её?..

Ну что за грёбанный мазохизм? Зачем мне знать кого он там любил и как сильно страдал из-за предательства? Прикусить бы себе язык, да поздно.

— Знаешь, временами казалось, что да — может вот оно, то самое чувство. Но всё-таки нет, — Саша отрицательно мотает головой, усмехается и подходит чуть ближе. А я облегчённо выдыхаю. Значит, не любил… — Но эта ситуация задела меня сильнее, чем я думал. И общение с тобой, Лиз, это как раз очень сильно проявило. Будь это и правда настоящая любовь тогда, то вообще не представляю как бы я… В общем, может оно и к лучшему, что всё так сложилось. Не самый плохой вариант развития событий.

— К лучшему? По-твоему, лучше вообще не любить, да?

Страх боли за фасадом цинизма. Оправдания и отговорки. Всё это мне было знакомо. Я как будто наблюдала себя со стороны, видя отражение самой себя в другом человеке…

— Лиз, я не очень понимаю, как можно вообще кидаться такими словами, как «люблю». Сегодня «люблю», через два года знать друг друга не хотите, у каждого уже новая любовь. Знаешь сколько я таких повидал в своем окружении? Я понимаю, когда между людьми возникает интерес, привязанность, страсть, влечение, «деловые отношения», когда банально покупают секс взамен на те или иные блага. Но не вот эти одноразовые влюблённости.

— Так вот о чём говорил твой отец, — рассеянно пробормотала я. — Почему ты не веришь в любовь и брак…

— Отец знает мою позицию, но трактует её так, как хочет. Само понятие «любовь», мне кажется, в наши дни как-то очень сильно обесценили. Я верю в любовь, просто считаю, что не надо путать её со всем подряд. Если ты нашёл человека, с которым уверен, что хочешь строить своё будущее, тогда признавайся. Всё остальное это просто сотрясание воздуха ради удовлетворения своих интересов.

Александр третий говорил отрывисто, чётко. Каждое слово точно въедалось мне в подкорку, чтобы остаться там навсегда. Мне казалось, что таким серьёзным, как сейчас, я Сашу никогда не видела. Даже когда он рассказывал о происшествии на стройке. Здесь я снова вижу твёрдую, несгибаемую позицию, и даже больше — убеждение, которое стало его жизненным кредо.

— Понятно, — пробормотала я в ответ, чтобы просто заполнить паузу. Потому что ничего более вразумительного мне сейчас не приходило на ум.

— Понятно? — с досадой переспросил Корсаков, явно не понимая истинных причин моей замкнутости. — Это всё, что ты мне можешь сказать?