Область представлений средневековых монголов о шаманах остается недоступной для адекватного понимания, поскольку все известия на эту тему принадлежат авторам, имеющим иную культурную и религиозную ориентацию. Вот, например, сведения Рашид-ад-дина о правителе найманов, доившем дивов: «У большинства государей найманов титулом было кушлук-хан, либо буюрук-хан. Смысл [слова] кушлук — "весьма сильный" и "владыка". Найманы твердо убеждены в том, что Кушлук обладал такой властью над дивами и пери, что выдаивал их молоко и приготовлял из него кумыс, такую же [власть] он [имел] и над прочими дикими животными. Впоследствии эмиры найманов сказали: "Суть сего греховна", — и запретили [доение]. По этой причине он перестал их доить» (Рашид-ад-дин. Т. I. Кн. 2. С. 112).
Содержание этого сообщения абсолютно загадочно. О. М. Муродов полагает, что здесь воспроизводится образ могущественного государя из тюрко-монгольского эпоса с использованием элементов персидской мифологии (дивы и пери), а также наличествует идея греховности контактов с воображаемыми духами[323]. На мой взгляд, в сообщении Рашид-ад-дина воспроизводится совершенно чуждый наблюдателю мир, с трудом адаптируемый в рамках иного сакрального опыта. Вопреки О. М. Муродову, это не сочетание тюркских и персидских элементов, а полное искажение смыслов.
Согласно поздним преданиям, герой, столкнувшись с женщиной-дэвом, знает как себя вести. Он сосет молоко из ее грудей и таким, символическим, образом между ними устанавливается родство: дэв-женщина волей-неволей должна уже помогать своему «названному сыну»[324]. В якутском олонхо герой сосет молоко из груди старухи (существа нижнего мира), явившейся ему во сне, что удесятеряет его силы[325], и, наоборот, у горных таджиков, считалось, что если ал-масти дает пососать свою длинную грудь младенцу, то он умирает[326]. Сосание груди входило в цикл испытаний, связанных с получением шаманского дара. Посвящаемый находился в состоянии галлюцинаций: «Его били веревками и ремнями, в тело его впивались гады. Его обмакивали в кровяные сгустки, он захлебывался в крови, должен был сосать грудь ужасной старухи, ему выкололи глаза, просверлили уши, тело его разрезывали на куски и укладывали в железную люльку»[327]. В русских волшебных сказках яга рисуется женщиной с гипертрофированными грудями. Как показал В. Я. Пропп, яга является матерью и хозяйкой лесных зверей и имеет над ними неограниченную власть[328].
В дополнение к найманскому сюжету в изложении Рашид-ад-дина приведу еще один пример. В средневековой персидской космографии отражены магические практики горцев Болора — ныне Нуристан (сев.-вост. часть современного Афганистана)[329]. Они связаны с представлением о благодетельном женском божестве, которое наделяет все живое молоком жизни. С позиции мусульманских наблюдателей женское божество выглядит как идол. «В пределах Булура есть местность, где три месяца в году видят солнце, [в течение] девяти месяцев сверкает молния и гремит гром. Климат умеренный. Там есть капище, а в нем — идол в образе женщины. У идола сделаны огромные соски. Больных, которые бывают в той местности, везут туда. Руку больного подставляют к соску идола, и в нее стекает две-три капли молока. Их смешивают с водой и дают больному выпить. Ему сразу становится лучше. Если же больной должен умереть, он умрет» (Чудеса мира. 29).
Идея греховности присуща не найманскому преданию о Кушлуке, а мусульманскому интерпретатору. Мне кажется, что сюжет о Кушлуке, доившем пери и приготовлявшем кумыс, таит в себе иронию.
Согласно ал-Бируни, «[существование] джиннов и шайтанов признавало большинство мудрецов, как, [скажем], Аристотель, который приписывает им воздушность и огненность и называет их человеческими существами, или, например, Яхья-грамматик, который признавал [джиннов]» (ал-Бируни. Хронология, с. 258; Яхья-грамматик — яковитский епископ и переводчик VII в).
Вассаф описывает битву между войском Берке и Хулагу в образах войны джиннов, дэвов и пери в иранской мусульманской традиции, «…войско монгольское [которое было] отвратительнее злых духов и бесов да многочисленнее дождевых капель, по приказанию Берке-огула точно огонь и ветер прошло по этой замерзшей реке. От ржания быстроногих [коней] и от бряцания [оружия] воинов поверхность равнины земли наполнилась грохотом ударов грома и сверканием молнии. Распалив огонь гнева, они дошли до берега реки Куры. Для отражения искр злобы их Хулагу-хан выступил навстречу со сняряженным войском» (Сборник материалов. Т. II. С. 163).
В описании коронации Менгу есть эпизод, который, на мой взгляд, не соответствует монгольским представлениям о мире. Где и в какой традиции правитель выказывает заботу о минералах, проточной воде и диких животных и птицах? На мой взгляд, речь идет о комбинации различных элементов персидских праздников, о которых можно судить по трактату ал-Бируни «Памятники минувших поколений».
«В год кака-ил, который является годом свиньи, павший на месяц зу-л-када 648 г.х. (25 января — 23 февраля 1251 г.), в Каракоруме, что был столицей Чингис-хана, Менгу-каана посадили на престол верховной власти и трон царствования. Эмиры и войска, [стоявшие] вне ставки, также вместе с царевичами девять раз преклонили колени. Когда он счастливо воссел на государственный трон, то от полноты высоких благородных помыслов [своих] захотел, чтобы в тот день был отдых всем людям и тварям. Он издал указ, чтобы в этот счастливый день ни одно создание никоим образом не вступало на путь спора и ссоры, а [все] бы занимались развлечениями и удовольствиями, и так же, как разных чинов люди справедливо требуют от судьбы наслаждения и удовольствия, чтобы и все виды тварей и минералов не были в том обездоленными. Домашних животных — верховых и вьючных — не позволять изнурять верховой ездой, грузом, путами и охотой; не проливать крови тех [животных], кои согласно справедливому шариату могут быть употреблены в пищу, дичь — пернатая и четвероногая, водоплавающая и степная — дабы была в безопасности от стрел и силков охотников и вольно летала и паслась; земной поверхности не беспокоить ударами кольев и подков, проточную воду не осквернять грязью и нечистотами» (Рашид-ад-дин. Т. II. С. 132).
Акт коронации Менгу приравнивается к акту рождения мира. «Ученые персы говорят, что в день Науруза есть час, когда духи движут сферу Фируза ради создания тварей <…> К числу обычаев Хосроев, [которые соблюдались] в эти пять дней [принадлежало такое установление]: в день Науруза царь начинал [празднество] и объявлял [простым] людям, что будет сидеть для них и окажет им милость. Во второй день он принимал тех, кто стоял ступенью выше, то есть дихканов и членов [знатных] семей; в третий день царь сидел для всадников и для высших мобедов <…> Ардибахишт — ангел огня и света, и эти два [элемента] однородны с ним. Аллах поручил ему [наблюдать] за этими элементами, а также устранять недуги и болезни при помощи лекарств <…>. Харуза — это ангел, на которого возложено попечение о тварях, деревьях и растениях и удалении нечистот от воды. <…> Шахривар-Мах. В четвертый день этого месяца, то есть в день Руз-и-Шахривар — праздник. Он называется Шахриваратаи, вследствие совпадения названий, и это означает: "семя" и "любовь". Шахривар — это ангел, которому поручены семь драгоценных металлов, то есть золото, серебро, а также другие металлы, благодаря которым существуют ремесла, мир и его обитатели. <…> Бахмаи-Мах. Во второй день этого месяца, то есть Руз-и Бахман — праздник, называемый Бахманджане вследствие совпадения наименований. Таково имя ангела, которому поручена [охрана] животных, необходимых людям для земледелия и для использования ради своих нужд» (ал-Бируни. Хронология, с. 225, 229, 233, 242).
