Дверь на крышу оказалась открытой, и Лелька вышла на плоскую, устланную столетним рубероидом кровлю. Она никогда раньше не бывала на крыше многоэтажного дома. Оказалось, что это — довольно большое пространство по периметру опоясанное бортиком из кирпича высотой сантиметров в 40–50.

Ветер здесь был сильнее, нежели внизу, и Лелька поежилась, курточка продувалась насквозь.

Она всегда боялась высоты. А за два месяца жизни в квартире Рустема на 33 этаже привыкла. И уже спокойно любовалась городскими пейзажами на фоне заката из его высотки.

Вот и сейчас Лелька замерла, рассматривая вид. Перед ней раскинулся город — уставший, шумный, её город. Солнце садилось на горизонте, где-то за парком и прудами, бросая лучи на дома, плавя стекла окон. Лельку вдруг охватило чувство невесомости. Закружилась голова. Качнуло, то ли от слабости в ногах, то ли от захватывающего дух вида. В этом чувстве была какая-то легкость, парение. Прямо как в детских снах, когда разбегаешься и одним толчком отрываешься от земли, взлетая. В реальной жизни люди так не могут. Они могут только упасть — с высоты или с небес на землю, когда их мечты рушатся.

Ветерок трепал выбившуюся прядь волос, и Лелька машинально убрала ее за ухо и сделала шаг к бортику. Двор сверху смотрелся не так буднично. Прямоугольник спортивной площадки, на которой в конце весны она качала пресс. Лавочка у входа, где любили сидеть пенсионерки, и кусты чубушника и сирени за ней, по весне пахнущие до одурения. Асфальтовая змея проезжей части и далее злосчастная парковка ресторана. Именно там началась эта история.

А ведь, если сделать всего несколько шагов вперед — все закончится. Эта боль, которая не уходит. Это чувство вины, которое не отступает. Наверное, кто-то погорюет. Но в глобальном смысле ничего не изменится. Так же будут светить солнце и плыть облака, деревья в сентябре оденутся в багрянец, а на детской площадке станут играть дети. И он, тот, кого Лелька любила до умопомрачения, ничего не заметит. Женится, будет счастлив, Амина родит ему детей.

— Лель! — Услышала она вдруг знакомый голос и поняла, что стоит у самого края. Стоит и плачет навзрыд, оплакивая свою несчастную жизнь. И только один шаг отделяет ее от вечности. Реальность вернулась, и Лелька узнала того, кто ее позвал. Это был Виталик. Он уже стоял рядом, прямо за ее спиной.

— Лель, если ты прыгнешь, я тоже прыгну, поняла? — Голос его был тверд и решительный. — Мне тут делать нечего, если тебя не будет.

Лелька сглотнула, переваривая мысль. А ведь, он прыгнет. Так же как она любила Рустема, ее любил тихий, невзрачный сосед Виталя — друг ее детства. Ей стало страшно. Стать причиной гибели еще кого-то — ну, уж нет! Видать, такова ее доля — жить и помнить о своей несчастной любви и загубленной маленькой жизни.

— Да я просто, Виталь. Я дышу тут. Дома душно и все орут. — Сказала она, уставившись в пустоту перед собой.

Виталик взял ее за руку — неожиданно крепко, сильно. Так сильно, что, если бы она вдруг рванулась вперед и повисла над пропастью, он бы ее удержал и поднял обратно.

«В жизни каждого наступает момент, когда нужно понять, что старого больше нет. Оно было там, в прошлом, а сейчас развалилось окончательно и безвозвратно. Так мы учимся отпускать время».

Эльчин Сафарли

Солнечный луч скользнул по раме мансардного окна, пробежался по дощатому полу, взобрался на широкую двуспальную кровать. Преодолел лужайку из смятых простыней и возвышенность из пухового одеяла и добрался, наконец, до цели. Взгромоздился на маленький, аккуратный носик, пощекотал его, мазнул по сомкнутым векам. Девушка на простынях завозилась, зажмурилась и открыла глаза. Каждое утро, если была солнечная погода, луч приходил к Ольге в гости и будил её. Вот уже почти десять лет. Это был своего рода ритуал, устоявшаяся с годами привычка. И если вдруг в горах было пасмурно, а такое здесь случалось, Ольга скучала по своему другу-солнечному зайчику. Макс смеялся с их "дружбы" и, если луч по объяснимым причинам не приходил в маленькую спальню на мансардном этаже домика, муж целовал ее в нос сам.

Сегодня луч навестил Ольгу, зато Макса рядом не оказалось. Она открыла глаза и увидела пустую половину постели. Надо же, снова он встал бесшумно и Ольге даже стыдно стало. Мужа положено провожать на работу. Он же уходил так тихо, что она никогда не просыпалась.

Через минуту после солнечного зайчика, когда она уже не спала и лежала, вслушиваясь в звуки за окном и в доме, зазвенел будильник. Пора вставать. Легко спрыгнув с постели, Ольга потянулась, раскинув руки, даже на цыпочки поднялась, подставила лицо солнцу. Выглянула в окно, рассматривая ставший до боли знакомым пейзаж. Справа, прям у домика находилась площадка, где заканчивался один канатный подъемник и начинался другой, поднимающий туристов ещё дальше, на высоту свыше 3000 метров. Впереди перед ней раскинулось Баксанское ущелье. Зимнее солнце освещало крыши отелей внизу, в долине у основания горы. Горизонт закрывала горная гряда с ледником «Семерка», приткнувшимся справа. Там за грядой была уже граница. Слева же торчала своей верблюжьей спиной двойная вершина Эльбруса, круглый год укрытая снегами.

Новый солнечный день в горах начинался.

На сегодня у Ольги было запланировано множество дел. Нужно сделать недельные замеры и отвезти их вниз, в республиканский центр. И раз уж она выбралась из своей горной хижины, как называл их домик Макс, то неплохо было бы не только зайти на работу в Геофизический институт, где Ольга числилась старшим научным сотрудником метеорологической станции, построенной на вершине одного из отрогов горы Чегет, но и зайти в любимый рукодельный, а еще прикупить продуктов, которых не завозили к ним в поселок. У подножия пика, где приютились лишь несколько гостиниц, кафе и маленький рынок с сувениркой, не было ни хозяйственного, ни вещевого, никаких других магазинов. За всем необходимым приходилось мотаться или в село за 15 километров от горнолыжного комплекса, или ездить в республиканский центр, дорога до которого занимала почти два часа по узкой дороге через ущелье.

В горы пришла зима, укрывая склоны снегами. И, хотя в долине часто бывали оттепели, дожди здесь, на высоте почти три тысячи метров над землей, где и болталась одиноко метеостанция, с октября уже во всю лежал снег.

Ольга прошлепала босыми ногами в маленькую ванную, наполняя домик жизнью и звуками. Полилась вода из душа, зашумел электрический чайник, приготовившись вскипятить хозяйке воды. Ольга напевала под нос какую-то немудренную мелодию и улыбалась себе. Вот уже много лет каждый день ее жизни был наполнен размеренностью, порядком и солнцем. На высокогорье кружилась голова от чистейшего кислорода. Дух захватывали просторные пейзажи, окружающие ее, люди все были сплошь отзывчивые и доброжелательные. А ещё у нее был Макс — главный по ее хорошему настроению.

Овсянка в чашке распарилась, кофе струился ароматной дымкой над белой и легкой, из костяного фарфора, чашкой. Кайф!

Мурлыка потерся рыжей спиной о голые ноги Ольги.

— Есть хочешь, подлиза? — Рассмеялась она. — Папочка не покормил тебя?

Достала с верхней полки банку с кормом и отсыпала коту порцию галет.

— Ешь, лежебока!

Вспомнилось, как однажды в позапрошлую зиму она открыла утром дверь и увидела рыжий комок на снегу. Он жался к деревянному крылечку домика и жалобно попискивал. Откуда взялся здесь, на высоте? Как попал сюда? Не иначе, как провидение, решила. Ольга поскорее занесла малыша в тепло, налила в блюдечко молока, чтобы он поел. Отправила Максу фото смешного котенка. Тот уже отогрелся, наелся и лежал сейчас на диване, мурча и засыпая. Муж ответил, что это судьба, раз кот сам их нашел. Так и зажили они с того дня втроем — Мурлыка стал частью их маленькой семьи.

Мобильник звякнул, и Ольга отвлеклась от воспоминаний. Зная наверняка, от кого сообщение, она открыла послание. "Доброе утро одной маленькой девочке. Внизу ветер, оденься потеплее. Буду поздно". Макс. Ольга улыбнулась. За что ей привалило такое счастье в виде мужа?