Русый шёлк рассыпается по плечам, и Лелька замирает, глядя Рустему в глаза. Смотрит прямо, смотрит с доверием.

— Так давно хотел распустить их. — Шепчет ей Рус и целует.

Лелька закрывает глаза и чувства затапливают её. Каждое прикосновение, каждый поцелуй рождает миллиард мурашек, обжигает. Он запускает руку в её тяжёлые волосы, ведёт к затылку, целует горячее, глубже и она совсем теряется, плавится и тает в его руках, под его пальцами.

Она не замечает даже, как оказывается на его руках, как он переносит её в спальню. Закрытые глаза, прохладная ткань постели, его губы везде, где только можно и нельзя. Что-то происходит с ней, и вот уже нежные прикосновения Руса не только приятны, они рождают в ней вихрь, лавину обжигающих ощущений. Ей и самой уже хочется дойти до конца. Желание закручивается в тугой узел внизу живота. Но Рус не спешит, наблюдая за ней. Ему нравятся эти метаморфозы. Лелька дышит шумно, с придыханием, реагирует на каждую ласку так естественно, что заводит его еще больше. Куда уж больше, кажется? Почти два месяца он ждал, но он не жалеет о том. В награду он получил невероятную, космическую, фантастическую женщину. Он уже понял это, нужно было просто пробудить в ней весь спектр чувств, чтобы она раскрылась. Превращение куколки в бабочку. Он вдруг понял, что она идеальна для него — её нежная фарфоровая кожа, её упругая грудь, её круглые бедра и длинные ножки — все это его, все это превзошло все его ожидания. То, как она отдавалась ему, как дышала, как тянулась к нему, какой искренней была — все это было лишь для него.

И когда все нарастающее напряжение вдруг лопнуло, словно туго натянута струна, Булочка вдруг распахнула глаза, отдаваясь взрыву эмоций. И Рус совсем, окончательно и бесповоротно потерял голову…

… - Ты очень красивая, — говорил Рустем, любуясь нежным профилем Лельки. Провёл пальцем по прямому носику, коснулся маленькой, едва заметной родинки слева у носа, накрутил на палец тонкую прядку шелковистых волос.

— Да ну, — засмущалась девушка, — обычная я.

Нега затопила все её тело. Но если б только тело. И душа её порхала, вознося Лельку куда-то под небеса. Разве ж может быть так хорошо? Разве можно быть такой счастливой?

В окна, большие, панорамные, заглядывала ночь и только яркие огни, видимые с высокого этажа, доказывали, что город не спит. Москва никогда не спит.

Лелька лежала на кровати. Рядом с ней устроился Рус. Он то играл с её волосами, рассыпавшимися рекой по белым простыням, то касался нежно-нежно, а то вдруг начинал щекотать, отчего Лелька хохотала и билась в его руках. Она жутко боялась щекотки.

Они выпили уже по две чашки кофе, съели какие-то нехитрые припасы из холодильника и болтали-болтали. Лелька делилась своими историями из жизни НИИ и вообще метеорологии. Рус подшучивал над ней на тему погоды и её прогнозирования, а Лелька смешно злилась и доказывала важность и нужность этой, по мнению Рустема, самой бесполезной службы в науке. Рус рассказывал ей об учебе в частной гимназии, а потом и в престижнейших универе, вспоминал детство.

— Тебе не было страшно? — Распахнув широко свои голубые, словно лёд горного озера, глаза воскликнула Лелька. — Как ты сам взобрался на эту гору?

Рус рассмеялся.

— Забираться было не страшно, страшнее было спускаться. — Он сидел перед ней с голым торсом, едва прикрытый простыней, и рассказывал о случае из своего детства. Глаза его затянуло поволокой, он словно был не здесь даже. — Ох, и задал же мне отец за то, что ослушался.

Рус словно вновь очутился в том дне, когда десятилетним мальчишкой впервые столкнулся с отцовским гневом за ослушание.

Погода в тот день стояла пасмурная. Серая туча, плотная и тяжелая, зацепилась за гору и повисла над ущельем, где раскинулось небольшое село. Здесь Рус проводил лето у бабушки. Здесь собиралась вся родня, множество его братьев и сестёр, родные и двоюродные. Слетались со всех городов, как птенцы к родному гнезду, чтобы повидаться, наговориться, решить семейные дела и проведать бабушку — статную еще женщину с копной еще черных волос обязательно покрытых, и деда, настоящего кавказского аксакала. Дед был строг и степенен и не терпел суеты. К нему часто обращались за советом, его уважали.

В то лето в гости к бабушке приехали дальние родственники, они жили далеко, не в Баку, не в их селе в предгорье, а где-то на границе Азербайджана с Ираном. С этим братом Рус и поспорил, что сможет в одиночку взобраться на гору, что высилась с той стороны, где ежедневно заходило солнце. Парвиз раззадоривал, давил на то, что Рус испугается, что не рискнет лезть по скалистому, крутому взгорью. Он был старше и уже понимал опасность этих шуток, однако распалял Рустема все больше.

Рано утром, взяв с собой, как ему казалось, необходимые вещи — верёвку, спички, зеркало и стянутые у бабули сухари и горсть кураги, Рус отправился на гору с братом. Моросил мелкий дождь. Скалы были влажные и скользкие, но это не остановило спорщиков.

В доме их хватились лишь к обеду, когда пришла пора собираться за одним столом. Родители и Руса, и брата подняли на уши весь посёлок — от соседей до участкового. О том, куда подевался сын Шамиля Алимова и наследник их гостей, поведала младшая сестра Руса. Время перевалило за полдень и скорый, а самое главное, быстрый закат, неумолимо приближался. Находиться в горах ночью, да еще и под дождем, в темноте, двум сопливым мальчишкам было бы опасно для жизни и потому взрослые подняли на уши всех, кого смогли поднять.

Парни между тем шли вверх, поднимаясь к облакам и даже не представляя, сколько шуму наделали в селении. Уже давно осталась позади седловина, уже почти исчезли растительность, что буйствовала внизу. И гора все больше напоминала скалы. Каменистые уступы от дождя скользили. Рус несколько раз поскользнулся и чуть не упал, от чего сам напугался, но виду не подал. Сцепил зубы и шел вверх. Уже и заносчивый братец был не рад спору. Им казалось, что они взойдут на гору легко и быстро, между тем время все шло, дождь не отступал, будто бы даже становился сильнее, а они так и не дошли до вершины. Выходит, он так и не доказал, что сможет дойти до конца? Отец всегда учил его стойкости. Если дал слово, всегда доведи до конца!

Усталость брала своё. Первым сдался Парвиз. И вот они даже решили, что пора возвращаться, позабыв про предмет спора. И Рус помнил отчётливо потом весь тот ужас, что обуял его, когда он собрался идти вниз. Это оказалось гораздо страшнее, а сил уже не было. Русу хотелось заплакать от бессилия, но он не смог при брате. Слишком стыдно. Мужчина не должен плакать. Мужчина должен решать свои проблемы, а не ныть.

А потом он увидел ниже на тропе группу людей и узнал по походке своего отца, который вместе со спасателями и мужчинами-местными жителями поднимается им навстречу. Радость охватила Руса, а вместе с ним и понимание близкой расплаты за дрянной поступок. Отец тогда был очень зол, но при людях он держал себя в руках.

Когда процессия спустилась в долину, совсем стемнело. Рустем уже представлял, что за наказание ждет его и готовился его принять, но прямо у калитки отец вдруг остановился и посмотрел ему прямо в глаза.

— Зачем пошел?

— Я хотел доказать Парвизу, что не трус, что я могу добраться до вершины, что не испугаюсь.

На секунду ему показалось, что в глазах отца промелькнуло одобрение, но на голосе это не отразилось. Строго и сухо отец лишь сказал ему:

— Мужчина всегда должен держать слово. Но с дураками не спорь никогда.

Эти слова отпечатались в сознании Рустема, в его памяти. Мужчина должен держать слово. Всегда…

— А меня никогда не наказывали, — вырвала его из воспоминаний Лелька. — Мамка пару раз тряпкой кухонной отходила, да дурындой называла, и все.

Лелька прыснула от смеха, и он вновь очутился в московской квартире, вернулся к этой смешливой девчонке. Рус представил, как мать ругается на Булку и той прилетает от родительницы хлопок тряпкой, и сам чуть не подавился от смеха.