— В смысле? — Не поняла доктор.

— В смысле я ошиблась, простите. Я не должна была приходить. Извините.

Лелька вскочила со стула, на котором сидела, и пулей вылетела из кабинета. Вслед ей несся поток недовольства.

— Сами не знают, что хотят! То аборт им, то нет!

Эти слова припечатали Лельку. Словно пощечину ей отвесили — звонкую и хлесткую. Она бросилась по коридору, мимо рецепции, на улицу, забыв даже бахилы снять. Вылетела на улицу, вдохнула свежий осенний воздух. Голова кружилась, ноги тряслись. Кое-как она добралась до сквера неподалеку и плюхнулась на лавочку. Никогда она не пойдет на это! Никогда. Коснулась живота. Словно в ответ на ее движение, желудок свело спазмом. Наверное, от страха и от пережитого. Ну, и дура она — поперлась в эту клинику, послушала Элеонору. Да вырастят, куда денутся!

Приступ боли повторился, аж слезы выступили на глазах. Лелька не на шутку испугалась. Слишком много переживаний выпало на ее долю. Надо ехать домой. Рассказать все мамке, поплакать на ее плече. Девушка встала, решив идти к метро, но приступ не заканчивался. Дико ныла спина, живот хватало спазмами. А потом произошло вообще что-то невероятное. Белье стало мокрым. Она опустила глаза и вдруг увидела, как вокруг паха расплывается на джинсах огромное кровавое пятно.

***

Рустем увидел смс от Лельки гораздо позже, когда застолье уже было в разгаре. Он только что вернул Амину на место, закружив ее в танце. Телефон мигнул, оповещая о том, что скопились неотвеченные сообщения. Рус пролистал ленту из уведомлений. Один цепкий взгляд на сообщение от Лельки и обдало горячей волной. Надо держать себя в руках, ведь, рядом Амина. Показалось, она даже замерла в ожидании, глядя на него. Три слова полоснули по сердцу ножом. Рустем сделал над собой усилие:

— Ерунда. — Улыбнулся ей и отложил телефон. — Положить тебе что-нибудь?

Амина облегченно выдохнула.

— Нет, спасибо. Не хочется.

Он смог незаметно уйти с праздника лишь через полчаса. Оставил Амину на сестру и ускользнул, чтобы покурить. Стоял на крыльце, вчитывался в смс. Рустем потерял счет времени. Сигарета дотлела, обожгла пальцы. На сердце было неспокойно. Но он не мог пойти в дом напротив. Что он скажет? Уже поздно. Слишком поздно.

***

Белый потолок квадратом повис перед глазами. Лелька, очнувшись, даже не поняла сначала, что с ней и где находится. Но память подбросила воспоминаний. Вот она корчится от боли, вот видит кровь на джинсах. Трясущимися руками включает телефон. Паника, страх и ужасающее чувство вины. Она звонит в скорую. Кто-то подходит к ней. Лелька вспомнила только берет изумрудного цвета и морщинистое лицо. Женщина объясняет оператору адрес, усаживает Лельку обратно на лавку. Новый приступ боли и Лелька вновь корчится на лавочке, проклиная себя. Это она виновата. Во всем виновата лишь она.

А потом в памяти только скорая, вой сирены, носилки и периодические приступы боли. Приемный покой остался в памяти как длинный коридор. Испуганный и сочувствующий взгляд молоденькой медсестры.

— Можно сохранить? — Спросила встревоженно молоденькая сестричка в кипено-белой шапочке.

— Ты лужу видела под ней? — Цинично заметил доктор, что осматривал девушку в приемном покое. И добавил чуть слышно, но Лелька все равно услышала. — Девку бы спасти.

Операционная. Белые, стерильные стены и такой же потолок.

— Сейчас посчитаю до десяти, и ты уснешь. — Говорит ей спокойный, властный голос. Лелька кивает. — Не плачь. Раз, два, три…

Белый потолок дрожит перед глазами. Она лежит в кресле и из глаз ее льются слезы. Душу разрывает горечь и обида. В вене капельница. Лелька моргает синхронно, в такт словам анестезиолога.

— Пять, шесть… — Сознание расплывается.

Потолок надвигается, и она проваливается в тишину, погружается в белую безмятежность.

Состояние, с которым Лелька очнулась в больнице, можно было описать двумя словами — безразличие и вина. И если ко всему внешнему миру она чувствовала полное равнодушие, то изнутри её пожирала вина.

Рядом была напуганная мама, её сменяла Татьяна. Иногда в палате появлялась Катька, но от неё и теперь было столько шуму, что Лелька морщилась. И тогда, видя реакцию дочери, Галина Ивановна попросила подругу не приходить в больницу, мол, врачи ругаются, что они устроили из Лелькиной палаты проходной двор. Катька надулась, но ненадолго. К счастью, ей нужно было на работу в фитнес центр, поэтому на два дня она из больницы исчезла.

На третий день Лельку выписали. Все показатели пришли в норму. Таблетки она пила вовремя, за этим следила мама. И доктор решил, что нечего ей занимать нужное кому-то место.

— На больничном посидишь недельку, другую. Гинеколог даст легко. — Отдал замотанный доктор её выписной лист.

В свою комнатку Лелька вошла со странным чувством. Будто она здесь ненадолго. Даже вещи из больницы разбирать не стала. Легла на свой топчан и уставилась в потолок. За эти дни потолок стал её точкой опоры. Белое полотно без изъянов не отвлекало. Лелька пялилась в потолок и думала.

Кто она и зачем живёт на свете? У мамы есть они, у Таньки есть сын. А у неё ничего нет отныне. Любви её лишил Рус. Отказался от неё. А ребенка она лишила себя сама. Могла бы быть с ним вдвоём маленькой семьей, а теперь? А кто виноват? Только одна она. И ребенок почувствовал, что он не нужен и не любим, что Лелька возненавидела его, как часть Рустема.

Это чувство не отступало. Мама убеждала, что все забудется и Лелька будет еще счастлива. Она кивала, глотать слезы и не верила. Она не заслужила счастья. Она убила малыша. Пусть в клинике отказалась от аборта, но косвенно виновата именно она. Зачем вообще поехала в клинику? Зачем взяла визитку Элеоноры? Зачем?

Ей нет прощения. И какое после этого счастье? Как она будет радоваться жизни, помня о том, что сделала?

Дома постоянно кто-то был, словно они ее сторожили. Работал телек, играл Вадик, заходила Танюха, мама смотрела свои сериалы на кухне. Несколько дней прошло, сливаясь в один бесконечный поток времени. Лелька хотела тишины. Не слышать, как шипит масло на сковороде, как крутит машинка вещи в ванной, как капает кран. Приходила Катька и шума становилось ещё больше. Она садилась на край кровати и что-то рассказывала. Она перепрыгивала с темы на тему, кажется, так и не договорив до логического конца ни одной мысли.

Лелька хотела тишины, и как назло тишины не было. Она потеряла счёт времени, то засыпала, то просыпалась.

Когда она очнулась в очередной раз, дома было тихо. Кто-то едва слышно переговаривался в соседней комнате. Лелька выдохнула. Кажется, её оставили в покое.

Захотелось подышать, глотнуть свежего осеннего воздуха, но спускаться вниз не было сил. Там опять заседает женсовет во главе с Надеждой Петровной. Лелька сунула ноги в сланцы, в которых мама выносила мусор, набросила на себя старую куртку и бесшумно вышла на лестничную клетку.

Ослабленными ногами дошла до лифта и нажала кнопку "вверх". Лифт приехал на удивление быстро. Последний раз Лелька была на последнем этаже три месяца назад, когда поднялась туда с Рустемом. Их последняя встреча, последний разговор, последний секс. Грудь сдавило тяжестью. Лелька вышла на лестницу. Широкий подоконник приковал к себе ее взгляд. Завороженно смотрела на крашенную деревянную поверхность, зависая, вспоминая ту их близость. Безумие, волшебство, закончившееся так прозаично, так пошло.

"Не могу. Теперь уже не могу. Никак." — Слова Рустема возникли в её ушах произвольно, сжигая душу.

Больно! Как больно!

Она сама разрушила свою жизнь. Свою бестолковую, наивную жизнь. Она залипла в нём, заболела им, хотя знала, догадывалась, что им не суждено счастье. Слишком разные они. Словно из разных миров. Ведь, она всегда это чувствовала. Просто верила в иное.

Лельке не хватало воздуха. То ли на лестнице было затхло, то ли от слез, которые душили. Надо на воздух — подышать. Один пролет и за ним технический этаж, а там выход на крышу. Можно вдохнуть кислорода, а иначе она грохнется прям здесь в обморок от недостатка свежего воздуха.