Лелька никак не могла переварить то, что выяснилось. Она, и вправду, совсем забыла о том, что пропустила все сроки, не обратила внимание на цикл. Ей, скатившейся в любовные страдания, было не до того. А между тем и задержка была, и все сопутствующие физиологические признаки.

Лельку охватил ступор и страх. И нет, вроде бы не 16, но не такой она представляла свою жизнь — остаться матерью-одиночкой, совсем как сестра. Вспомнилось о том, как, когда Лелька узнала о том, что вскорости станет тетушкой, она обрадовалась, конечно, но вместе с тем промелькнула в ее юной головке осуждающая Таньку мысль. У нее, Лельки, точно должно было быть иначе. Она тогда пристыдила саму себя за подобные мысли, но вот прошло время и с ней случилось то же самое. Танька в итоге замуж вышла, правда ненадолго, а ей, Лелька уже точно это понимала, стать Ольгой Алимовой вряд ли суждено.

А потому ее одолевали самые разные чувства. Порой хотелось явиться к нему и все рассказать. Ведь, именно та ночь на лестнице стала точкой отсчета ее теперешней, другой жизни. Может, тогда он изменит свое решение? Будущий ребенок, который крохотной точкой растет где-то под Лелькиным сердцем, — это же весомый аргумент выбрать ее, их, а не договорной брак с дочерью Гаджи Хасанова.

Но потом ее охватывала паника. Как сказать Рустему об ее положении? Просто прийти, постучать в дверь и сказать, мол, у меня для тебя новости? Снова выглядеть дурой, а еще меркантильной дамочкой, которая решила пойти на шантаж ребенком. Тьфу ты… Мерзко. И Лелька решала ничего ему не сообщать.

Как себя вести, что делать? Дома не сказала ничего, объяснившись тем, что в фитнесе ей просто стало плохо от того, что она слишком долго не ходила на занятия. Катька, казалось, поверила тоже.

Общее состояние ее можно было охарактеризовать одним словом — отупение. Будто пыльным мешком по голове ударили. Полное ощущение прострации.

***

Обручение было все ближе и Алимов, казалось, совсем съехал с катушек. Загулы его продолжались, но воспринималось это родными, как этакое «прощание» с холостяцкой жизнью. Даже отец не высказывал ему ничего, разрешив взять несколько дней, чтобы отдохнуть.

Рустем потерял счет дням и ночам, запутался в числах. Все чаще рядом с ним стала появляться Марина. Сначала в больших компаниях, где было много друзей, а позже и в более камерной обстановке. Она проявляла недвусмысленный интерес к его персоне, но Рустему давно это было известно. Удивительно, что от Дато не было никакой реакции. Может быть, Марина ему просто надоела, а может, у них была какая-то своя договоренность. Рус не вдавался в подробности. Он принимал знаки внимания Марины как должное, не торопясь завязать с ней некое подобие отношений. Все-таки он знал её прошлое, и прошлое это слегка напрягало.

Марина же была на удивление терпелива и действовала целеустремлённо. Каждый раз, когда Рустем уезжал с попойки, не взяв её с собой, она мило улыбалась окружающим и терпеливо ждала следующей встречи.

Обручение откладывалось, было не готово платье Амины. Все вокруг словно с ума сошли с этим платьем. Рус уже не мог больше гулять. Ему хотелось очнуться: чтобы все уже закончилось, и он осознал себя женатым, отправился с молодой женой в Питер возглавлять новую сеть. Подальше от Москвы, от родственников. Подальше от Лельки. Сентябрь коротал дни проливными дождями, рискуя сорвать праздник. Амина очень хотела, чтобы Обручение было проведено в солнечный день. Её можно было понять — все эти приготовления имеют безумную важность для девушек. Она хотела быть самой красивой нареченной, самой прелестной невестой. И поэтому Рус ждал.

***

Каждый новый день приближал Лельку к какой-то неведомой доселе черте, после которой, она четко это понимала, все изменится и назад пути не будет. Она старательно гнала от себя всякие мысли, но перспектива родить в одиночестве с прочерком в свидетельстве о рождении её угнетало до состояния паническое страха. Нет, она так точно не хотела! Но что делать, никак понять не могла.

А время шло. С каждой новой прожитой секундой, с каждым новым днем момент встречи с ребенком был ближе, а потому пугал и удивлял одновременно. Порой ей приходила мысль, что Рустем должен обо всем узнать. Ведь, это же не мозоль на пятке. Это — ребенок, их общий ребенок. Не эгоизм ли это — скрывать от него отцовство? Так и металась она между желанием рассказать Рустему всю правду и диким страхом. Закрыть бы глаза, хлопнуть в ладоши, а когда откроешь их вновь — все вернулось на круги своя. Она снова живет беззаботной жизнью и единственной проблемой в ее мире — как похудеть и что съесть на ужин.

Маме и Таньке она говорить боялась. Знала, к какому решению они её принудят. Мама поохает, выпьет свои капли сердечные, разболтав их в стакане с водой, а потом скажет — одного вырастили, вырастим и другого. И будет права. Вырастят, конечно. Но это будет не её жизнь, а словно чужая кинокартина. И Лелька тянула и скрывала, как будто это как-то решило бы её ситуацию.

На йогу она, конечно, ходить больше не стала. Катька недоумевала, но Лелька как отрезала — не пойду больше и точка. И не ходила.

Однажды уже на излете сентября, Лелька заглянула в фитнес, чтобы вместе с Катериной уйти домой. Они собирались прогуляться, воспользовавшись небольшим просветом между бесконечно дождливыми днями. Пока ожидала подругу, которая переодевалась и сдавала смену, ждала в коридоре. Мимо неё прошла стройная худощавая женщина. Она доставала какие-том мелочи из сумки и не сразу признала Лельку. Да и Иванова, уткнувшись в телефон и листая ленту, с накинутым на голову капюшоном ветровки, показалась ей тенью.

Элеонора, а это была она, остановилась, вглядываясь в девушку.

— Леля? — Окликнула она девушку.

Лелька оторвалась от экрана.

— Привет. — Признала, наконец, свою тренершу по йоге.

— Как твои дела? — Осторожно спросила та.

— Катьку, вот, жду. Домой пойдем.

Элеонора красноречиво посмотрела на Лелькин живот. Девушка нервно сглотнула.

— Сказала? — Только и спросила Элеонора, но Лелька итак поняла.

Нет, она так ему и не сказала. Не могла пересилить себя и написать, позвонить.

— Присядь, — попросила Элеонора и указала рукой на лавку у стены.

Лелька опустилась на сиденье. Настроение стремительно портилось. Оно итак было похоже в последнее время на качели — от безумного счастья, что где-то внутри неё развивается жизнь, маленькая частица её самой, до апатии от того, что перспективы у неё, Лельки не радужные.

Элеонора словно заметила это её состояние. Присела рядом, коснулась едва заметно Лелькиной руки.

— Это не моё дело, конечно, но позволь сказать, дать совет. Не стоит тебе ему говорить. У него свадьба на носу и вряд ли что-то изменит решение его отца. Даже твой… — Элеонора на секунду замолчала, подбирая слова. — … твой аргумент.

— Я понимаю, — выдавила Лелька.

Но она не понимала. Не понимала, как можно жениться без любви? Как можно было так с ней обойтись.

— Я сейчас скажу ужасную вещь, наверное, но ты не отказывайся сразу. Подумай сто раз и может быть, ты тоже придешь к подобному решению. Одной тебе будет сложно.

— Я не одна. — Прервала Лелька тренершу. Надула упрямо губу. К чему клонит Элеонора?

— Конечно, не одна. Но мама твоя уже не молодая. К тому же есть сестра и племянник.

Лелька удивленно подняла глаза: откуда ей все известно? Но озарение было скорым. Вернее всего, болтушка Катька растрепала все о ней всему фитнес-центру.

— Я ни к чему тебя не призываю. Просто знай, если вдруг ты решишь все изменить и начать жизнь с чистого листа, то тут помогут.

С этими словами Элеонора достала из сумки визитку. Как будто специально носила с собой, собираясь встретить её, Лельку.

— В этой клинике работают очень хорошие врачи. В частном порядке помогают решить разные сложности. Если решишь обратиться, скажи, что ты от меня.

Лелька ошарашено глядела на тренершу. Никак не могла сообразить, что та ей предлагает. Молча взяла картонный прямоугольник, повертела в руке. "Нежность" — клиника женского здоровья" — гласила надпись.