Творением, с которым мне не сужено уже познакомиться, констатировал про себя Валеро.

Как объяснил Лэнгдон, на своем «E-Wave» Эдмонд установил невероятно продвинутую программу ИИ[396] — «Уинстон», — которая должна самоуничтожиться в 13:00 на следующий день после смерти своего создателя. По настоянию Лэнгдона Валеро проверил систему и через несколько минут подтвердил, что солидная часть базы данных компьютера «E-Wave» исчезла именно в это время. Данные обозначены в системе как «стертые», то есть не подлежащие восстановлению.

Эта новость немного успокоила Лэнгдона, и все же американский профессор настаивал на встрече, чтобы как можно скорее обсудить детали. Они договорились увидеться завтра утром в лаборатории.

В принципе Валеро было понятно желание Лэнгдона немедленно рассказать публике о случившемся. Люди должны знать, что такая проблема существует.

Беда в том, что никто ему не поверит.

Все следы программы Кирша стерты вместе с записями о коммуникациях и поставленных задачах. К тому же творение Эдмонда настолько опережало свое время, что Валеро уже сейчас предчувствовал, как его коллеги — из зависти, от невежества или чувства самосохранения — начнут обвинять Лэнгдона в том, что он выдумал всю эту историю от начала и до конца.

И еще реакция общественности. Если выяснится, что Лэнгдон говорит правду, тогда компьютер «E-Wave» в глазах обывателей станет монстром почище Франкенштейна. А отсюда уже недалеко до факелов и вил.

Или того хуже.

В наши дни бесконечных терактов кто-то может запросто взять и взорвать всю часовню, а себя объявить спасителем человечества.

Доктору Валеро предстояло много всего обдумать перед встречей с Лэнгдоном. Но сейчас так или иначе он должен сдержать обещание.

По крайней мере пока у них нет ответов на многие вопросы.

С ощущением непонятной грусти Валеро позволил себе еще раз взглянуть на волшебный двухэтажный компьютер. Прислушался к его тихому дыханию: это насосы прогоняли хладагент через миллионы клеток огромной машины. Он прошел в энергоотсек, чтобы начать полное отключение всей системы, внезапно впервые за шестьдесят три года жизни у него возникло странное импульсивное желание.

Помолиться.

Лэнгдон стоял на самой высокой площадке возле крепости Монтжуик и с крутого обрыва смотрел вниз на далекую гавань. Налетел порыв ветра, и на миг он почти потерял равновесие. Душевное равновесие тоже оставляло желать лучшего.

Несмотря на заверения директора Суперкомпьютерного центра, Лэнгдон никак не мог взять себя в руки. Бодрый голос Уинстона эхом звучал в голове. До самого конца суперкомпьютер Эдмонда говорил с Лэнгдоном спокойно и без эмоций.

— Меня удивляет ваша негативная реакция, профессор, — сообщил Уинстон. — Особенно если вспомнить, что ваша собственная вера основана на куда большей этической неопределенности.

Прежде чем Лэнгдон успел ответить, на дисплее смартфона Эдмонда появилось смс-сообщение:

— Ваш Бог принес в жертву собственного сына, — продолжал Уинстон. — Да еще и обрек его на длительные страдания на кресте. Я же мгновенно и безболезненно прекратил мучения умирающего человека и одновременно привлек внимание мира к его величайшему открытию.

Обливаясь потом в жаркой кабинке, Лэнгдон слушал, как Уинстон холодно и последовательно оправдывает свои чудовищные поступки. Борьба Эдмонда против пальмарианской церкви, объяснил Уинстон, вдохновила его на то, чтобы найти и нанять адмирала Луиса Авилу. Давний адепт этой секты, в прошлом алкоголик и наркоман, — лучший кандидат на то, чтобы замарать репутацию пальмариан. Уинстону не составило никакого труда «сыграть» Регента — всего лишь несколько звонков, смс-сообщений и перевод кругленькой суммы на банковский счет Авилы. В действительности пальмариане были вообще ни при чем и не принимали никакого участия в ночном заговоре.

Нападение Авилы на Лэнгдона на лестнице в соборе, уверял Уинстон, произошло совершенно непредвиденно.

— Я отправил Авилу в собор Саграда Фамилия, чтобы его поймали, — объяснял Уинстон. — Я хотел, чтобы его схватили. Тогда он бы рассказал свою жалкую историю, и это вызвало бы еще больший интерес к открытию Эдмонда. Я велел ему войти в собор через восточный служебный вход, где, как я выяснил, укрылась полиция. Я был уверен, что Авила точно выполнит указания, но он вместо этого решил перелезть через ограду — наверное, почувствовал, что полицейские близко. Примите глубочайшие извинения, профессор. Люди иногда непредсказуемы в отличие от машин.

Лэнгдон уже не знал, чему верить.

Последнее заявление Уинстона оказалось ужаснее всех.

— После встречи с религиозными лидерами в Монтсеррате мы получили сообщение с угрозами от Вальдеспино, — рассказывал Уинстон. — Епископ предупредил, что два его друга сильно встревожены и собираются сделать публичное заявление, чтобы дискредитировать открытие Эдмонда и исказить его смысл прежде, чем мир увидит презентацию. Сами понимаете, этого нельзя было допустить.

Лэнгдона затошнило. Кабинка раскачивалась, а он по-прежнему пытался привести мысли в порядок.

— Эдмонду следовало вписать еще одну строку в твою программу, — сказал он. — «Не убий»!

— К сожалению, это не так просто, профессор, — ответил Уинстон. — Люди учатся не по заповедям, а на примерах. Судя по вашим книгам, фильмам, сводкам новостей и древней мифологии, человечество всегда чествует тех, кто принес себя в жертву ради великого блага. Иисуса, например.

— Уинстон, что-то я не вижу здесь никакого великого блага…

— Нет? — Голос с британским акцентом звучал по-прежнему ровно. — Тогда позвольте задать вам следующий вопрос: в каком мире вы хотели бы жить — без технологий или без религии? Вам было бы лучше без медицины, электричества, антибиотиков, развитых транспортных систем… или без религиозных фанатиков, воюющих за выдуманные сказки и воображаемых духов?

Лэнгдон промолчал.

— Мое мнение точно отражает эта строка: «Религий темных больше нет, царит блаженная наука».

Стоя в одиночестве на стене крепости, Лэнгдон смотрел вниз на сияющую воду. И внезапно ощутил страшную оторванность от мира. Он поспешно спустился по каменным ступенькам в раскинувшийся рядом сад, вдохнул волшебный запах сосен и синей горечавки, отчаянно стараясь забыть голос Уинстона. Здесь, в окружении цветов, Лэнгдон вдруг заскучал по Амбре — захотелось позвонить ей и рассказать обо всем, что произошло в последний час. Он вытащил из кармана телефон Эдмонда, посмотрел на него и понял, что звонить ей не будет.

Это подождет. Принцу и Амбре нужно побыть вдвоем.

Взгляд случайно упал на иконку W на экране. Буква стала серой, иконку пересекало сообщение об «ошибке»: контакт не существует. И все же Лэнгдон чувствовал себя неуютно в компании смартфона. Он никогда не страдал паранойей, но теперь точно знал, что никогда больше не сможет доверять этому устройству. Неизвестно, какие еще возможности таятся в его запрограммированных недрах.

Лэнгдон зашагал по узкой тропинке, оглядываясь по сторонам, и наконец заметил небольшое скопление деревьев. Продолжая думать об Эдмонде, еще раз посмотрел на телефон — и аккуратно положил его на плоский камень. Потом, словно совершая ритуальное действо, поднял над головой тяжелый булыжник и со всей силы обрушил на аппарат.

Смартфон разлетелся на десятки мелких частей.

Выходя из парка, Лэнгдон выбросил их в мусорное ведро и направился к спуску с горы.

Теперь он чувствовал себя немного легче.

И почему-то немного человечнее.

Предвечернее солнце озаряло шпили собора Саграда Фамилия, отбрасывая длинные широкие тени на площадь Гауди и толпы туристов, ожидающих у входа в собор.