Коттедж, или, лучше сказать, особняк принца, располагался в тихой сельской местности минутах в сорока езды от Мадрида. С середины восемнадцатого века этот дом служил резиденцией наследников испанского престола. Там в атмосфере уединения молодые люди могли сполна насладиться юностью, прежде чем на их плечи ляжет тяжкий груз власти. Вальдеспино убедил Хулиана, что этой ночью в особняке он будет в большей безопасности, чем в королевском дворце.

Вот только я не собираюсь везти тебя в коттедж. Епископ искоса взглянул на принца. Тот неотрывно смотрел в окно автомобиля, как будто погруженный в глубокие раздумья.

Вальдеспино никак не мог понять, действительно Хулиан настолько наивен или же, как и его отец, виртуозно владеет искусством являть миру лишь ту сторону своей личности, которую хочет показать.

Наручники сомкнулись на запястьях и сжали их слишком туго.

Похоже, парни не шутят, подумал командор Гарза, совершенно ошеломленный поведением собственных агентов. Тем временем они взяли его под руки и вывели из собора на площадь.

— Что происходит, черт возьми? — гневно спросил командор.

В ответ — молчание.

Конвой двинулся к дворцу. Возле ворот толпились демонстранты и репортеры с камерами.

— По крайней мере отведите меня обратно в храм, — потребовал Гарза, обратившись к командиру конвоя. — Не надо устраивать спектакль.

Но агенты, будто не расслышав, повели его через площадь у всех на виду. Спустя несколько секунд толпа у ворот разразилась криками, вспыхнули яркие софиты камер. Ослепленный, в шоке от происходящего, Гарза все же заставил себя изобразить холодное равнодушие. Высоко подняв голову, он шагал под конвоем по площади на расстоянии нескольких метров от вопящих репортеров и операторов. В общем хоре голосов зазвучали вопросы, адресованные лично ему.

— За что вас арестовали?

— Что вы натворили, командор?

— Вы как-то причастны к убийству Эдмонда Кирша?

Гарза был уверен, что агенты постараются провести его мимо ревущей толпы побыстрее. Но, к его изумлению, они остановились прямо перед репортерами. Со стороны дворца к ним быстро шла женщина в брючном костюме.

Моника Мартин.

Командор не сомневался, что она придет в ужас, увидев, в какую передрягу попал шеф. Но, как ни странно, Мартин смотрела на него не удивленно, а презрительно. Агенты мигом развернули Гарзу лицом к репортерам, отдавая своего шефа на растерзание камерам.

Моника подняла руку, усмиряя толпу, и вытащила из кармана небольшой листок бумаги. Поправила очки с толстыми стеклами и начала читать с листа, поглядывая прямо в камеры:

— Заявление королевского дворца. Мы берем под арест командующего гвардией Диего Гарзу в связи с его участием в подготовке убийства Эдмонда Кирша и попытками обвинить епископа Вальдеспино в организации этого преступления.

Не успел Гарза осмыслить эту речь, как агенты Королевской гвардии подхватили его и потащили к дворцу. Он услышал, что Моника Мартин продолжила свое выступление:

— А теперь о будущей королеве Амбре Видаль и американском профессоре Роберте Лэнгдоне. Боюсь, у меня очень тревожные новости.

В подвальной комнате дворца, в центре электронной безопасности, Суреш Бхалла не мог отвести взгляд от экрана телевизора. Шла прямая трансляция импровизированной пресс-конференции, которую устроила на площади Моника Мартин.

Похоже, она сама не совсем понимает, зачем все это.

Пять минут назад у Моники зазвонил личный телефон. Она быстро прошла в свой кабинет, говорила приглушенно и что-то поспешно записывала. Через минуту она вернулась совершенно потрясенная — такой Суреш не видел ее никогда. Без всяких объяснений она взяла листок со своими заметками и вышла на площадь к репортерам.

Не так важно, сказала она им правду или нет. Ясно было одно: человек, который приказал ей сделать такое заявление, поставил профессора Лэнгдона под очень серьезный удар.

Кто же мог отдать Монике такое приказание? — спрашивал себя Суреш, пытаясь понять смысл странного поведения пиар-координатора. Вдруг его компьютер звякнул: на почту пришло новое сообщение. Суреш подошел, посмотрел на экран и замер, увидев, от кого письмо.

Информатор, подумал Суреш.

Именно этот человек всю ночь кормил слухами сеть ConspiracyNet. И вот теперь по непонятной причине решил связаться с ним, Сурешем.

Ощущая слабость в коленях, Суреш сел на стул и открыл письмо:

Встревоженный Суреш перечитал сообщение и тут же его уничтожил. Потом он долго сидел в тишине, раздумывая, что же ему делать.

Приняв наконец решение, Суреш быстро напечатал карточку-ключ к королевским апартаментам и, никем не замеченный, проскользнул наверх в дворцовые покои.

Надо было спешить. Лэнгдон быстро просматривал корешки книг на стеллажах обширной библиотеки Эдмонда.

Поэзия… где-то же здесь должна быть поэзия!

С момента неожиданного прибытия в Барселону агентов гвардии как будто включился таймер, и теперь он громко тикал, отсчитывая убегающие секунды. И все же Лэнгдон не сомневался, что времени хватит. Главное — найти любимую стихотворную строку Эдмонда, остальное дело секунд: ввести код и запустить презентацию, чтобы ее увидел весь мир. Как и хотел Эдмонд. Лэнгдон взглянул на Амбру — она прошла немного вперед и просматривала полки с левой стороны коридора, пока он прочесывал стеллажи справа.

— Что-нибудь нашли? — спросил он.

Амбра покачала головой:

— Только наука и философия. Никакой поэзии и никакого Ницше.

— Продолжайте искать. — И Лэнгдон повернулся к стеллажам с толстыми историческими томами:

Эти названия напомнили ему об одной трагической истории, которой поделился с ним Эдмонд много лет назад. Лэнгдон как-то заметил, что для атеиста-американца Кирш слишком уж одержим Испанией и католицизмом.

— Моя мать была чистокровная испанка, — безучастно проговорил Эдмонд. — И притом ревностная католичка, помешанная на чувстве вины.

И Эдмонд начал рассказывать о своем детстве и матери. Лэнгдон молчал, слушая с величайшим изумлением. Мать Эдмонда, Палома Кальво, родилась в испанском городе Кадис в простой рабочей семье. В девятнадцать лет она влюбилась в Майкла Кирша, преподавателя из Чикаго, проводившего в Испании творческий отпуск. Они сошлись, девушка забеременела. Зная, какая судьба ждет женщину, родившую ребенка вне брака, в строгом католическом обществе, Палома не видела другого выхода кроме того, чтобы принять предложение Майкла. Предложение тот, впрочем, сделал без особого энтузиазма. Вместе с будущим мужем Палома переехала в Чикаго. Вскоре после рождения сына Майкл, возвращаясь с работы на велосипеде, попал под машину и погиб.

Castigo divino — так назвал это происшествие отец Паломы. Божья кара.

Родители не позволили Паломе с ребенком вернуться в Кадис — не хотели позора для семьи. Дочери было сказано, что тяжелые обстоятельства, в которых она оказалась, — знак Божьего гнева и Царствие Небесное никогда не примет ее, если только она не посвятит себя Христу всецело и навсегда, до конца своей жизни.

Палома работала горничной в мотеле, стараясь давать сыну все, что только могла. По ночам в их жалкой квартирке она читала Священное Писание и молила Господа о прощении, но нужда лишь росла, и одновременно в Паломе крепла уверенность в том, что Бог не внемлет ее покаянным молитвам.