— Телефонный звонок в поезде, — сообразил Лэнгдон. — Ваша «прихварывающая мать».

— Говорить с шефом в вашем присутствии я, конечно, не мог и поэтому вышел. Он сообщил мне про видео, и я ужаснулся. У него была надежда, что Сиена, как и он, действовала вслепую, но, когда я сказал ему, что она разговаривала с вами про чуму и при этом не выказывала намерения выйти из игры, он понял, что она разделяет идеи Зобриста. Из союзника Сиена мгновенно превратилась в противника. Он велел мне сообщать ему о том, что будет происходить в Венеции… и сказал, что пошлет группу задержать Сиену. Агент Брюдер и его люди едва не поймали ее в базилике Сан-Марко… но ей удалось скрыться.

Лэнгдон отрешенно смотрел в пол; перед ним и сейчас стояли милые карие глаза Сиены — глаза, которыми она поглядела на него сверху перед бегством.

Простите меня, Роберт. За все простите.

— Она крепкий орешек, — сказал Феррис. — Вы, вероятно, не видели, как она ударила меня в базилике.

— Ударила вас?

— Да. Когда оперативники вошли в собор, я хотел криком дать им знать, где находится Сиена, но она, похоже, это предугадала. И саданула мне прямо в грудь косточкой ладони.

— Что?!

— Я и увидеть ничего не успел. Похоже, какой-то удар из арсенала боевых искусств. У меня имелся там уже приличный кровоподтек, поэтому боль была адская. Более-менее пришел в себя только минут через пять. Сиена увела вас на балкон раньше, чем очевидцы успели сообщить, что она сделала.

Ошарашенный, Лэнгдон вспомнил, как пожилая итальянка закричала на Сиену: L’hai colpito alpetto! — и ударила себя в грудь кулаком.

Нет! — крикнула в ответ Сиена. Искусственное дыхание его убьет! Посмотрите на его грудь!

Проигрывая эту сцену в уме, Лэнгдон понял, как быстро Сиена Брукс соображает на ходу. До чего же ловко она его одурачила с переводом слов итальянки! Пожилая женщина вовсе не предлагала сделать Феррису искусственное дыхание… она выкрикнула гневное обвинение: Ты его в грудь ударила!

В хаосе событий Лэнгдон не обратил на это внимания.

— Вы, наверно, уже поняли, что Сиене Брукс палец в рот не клади, — сказал Феррис с болезненной улыбкой.

Лэнгдон кивнул. Да, понял.

— Люди Сински доставили меня на «Мендаций» и сделали мне перевязку. Шеф попросил меня вылететь с ним в качестве, так сказать, советника: кроме вас, я был единственным, кто общался сегодня с Сиеной.

Лэнгдон снова кивнул, думая, откуда у Ферриса сыпь.

— А что у вас с лицом? — спросил он. — И кровоподтек на груди. Это не…

— Чума? — рассмеялся Феррис и покачал головой. — Не знаю, говорили вам или нет, но я сегодня дважды изображал врачей.

— Что-что, простите?

— В баптистерии вы сказали, что мое лицо вам кажется знакомым.

— Да. Слегка. Глаза, пожалуй… Вы объяснили это тем, что везли меня из Кембриджа… — Лэнгдон приумолк. — Но теперь я знаю, что не везли, так что…

— Мы действительно виделись до того. Но не в Кембридже. — Феррис пристально смотрел на Лэнгдона: догадается или нет? — Я был первым, кого вы увидели, когда очнулись в палате сегодня утром.

Лэнгдон постарался припомнить унылую маленькую палату. Его сознание тогда было затуманено, и воспринимал он все смутно, но он был более или менее уверен, что первым, кого он увидел, прийдя в сознание, был бледный немолодой врач с кустистыми бровями и неопрятной седеющей бородой, говоривший только по-итальянски.

— Нет, — сказал Лэнгдон. — Первым, кого я увидел, был доктор Маркони…

— Scusi, professore[246], — перебил его Феррис с безупречным итальянским выговором. — Ma non si ricorda di me?[247] — Он ссутулился, как пожилой человек, пригладил воображаемые мохнатые брови и провел ладонью по несуществующей сивой бороде. — Sono il dottor Marconi[248].

Лэнгдон разинул рот.

— Доктор Маркони — это были… вы?

— Вот почему вам показались знакомыми мои глаза. Я никогда раньше не носил накладную бороду и брови и, к сожалению, понятия не имел, что у меня сильнейшая аллергия на латексный клей. Кожа воспалилась, стала гореть. Наверняка вы ужаснулись, когда меня увидели… ведь у вас на уме была чума.

Лэнгдон мог только смотреть на него во все глаза; ему вспомнилось, как доктор Маркони чесал себе щеки и подбородок перед тем, как появилась Вайента и он упал с кровавой раной в груди на больничный пол.

— В довершение всех бед, — продолжал Феррис, показывая на забинтованную грудь, — когда наша операция уже шла, детонатор сдвинулся. У меня не было возможности его поправить, и, когда он сработал, пострадало незащищенное место. У меня сломано ребро и большой кровоподтек. Весь день были трудности с дыханием.

А я думал, у него чума.

Феррис глубоко вздохнул и поморщился от боли.

— Пожалуй, мне пора сесть… А вам, я вижу, скучать не дадут, — добавил он, отходя, и движением руки показал Лэнгдону за спину.

Тот обернулся и увидел, что к нему идет доктор Сински; длинные серебристые волосы ниспадали ей на плечи.

— Вот вы где, профессор!

Вид у директора ВОЗ был усталый, но Лэнгдон, к своему удивлению, заметил в ее глазах какой-то свежий проблеск надежды. Она что-то обнаружила.

— Извините, что покинула вас, — сказала Сински, подойдя к Лэнгдону. — Я координировала работу и кое-что пыталась узнать.

— А вас, я вижу, тянет к солнечному свету, — добавила она, показав на открытую дверь кабины.

Лэнгдон пожал плечами:

— В вашем самолете совсем нет иллюминаторов.

Она сочувственно улыбнулась:

— Кстати о свете. Шеф, надеюсь, пролил его на последние события?

— Да; правда, ничего приятного я не услышал.

— Я тоже, — согласилась она и оглянулась, проверяя, нет ли кого в пределах слышимости. — Можете не сомневаться, — сказала она вполголоса, — последствия для него и его организации будут серьезными. Об этом я позабочусь. Но сейчас нам всем надо сосредоточиться на том, чтобы найти вместилище инфекции до того, как пластик растворится и она выйдет наружу.

И до того, как Сиена прибудет на место и ускорит этот процесс.

— Мне надо поговорить с вами о здании, где похоронен Дандоло.

Лэнгдон рисовал себе мысленно эту впечатляющую постройку с тех самых пор, как понял, о каком «мусейоне премудрости священной» идет речь.

— Я только что узнала кое-что очень интересное, — сказала Сински. — Мы связались по телефону с одним местным историком. Я не стала, конечно, ему объяснять, зачем нам понадобилась гробница Дандоло, но спросила, знает ли он, что находится под ней, и угадайте, что он ответил. — Она улыбнулась. — Вода.

— Правда? — удивленно переспросил Лэнгдон.

— Да. Похоже, нижние уровни здания затоплены. Горизонт грунтовых вод под ним столетие за столетием повышался, и как минимум два нижних уровня сейчас погружены в воду. Он говорит, там, безусловно, имеются всевозможные воздушные карманы и частично затопленные помещения.

Боже мой. Лэнгдону вспомнилась диковинно подсвеченная подземная пещера из фильма Зобриста, на замшелых стенах которой виднелись бледные вертикальные тени колонн.

— Это зал, залитый водой, — сказал Лэнгдон.

— Вот именно.

— Но… как Зобрист в него попал?

Глаза Сински блеснули.

— Вот это самое удивительное. Вы не представляете, что мы сейчас узнали.

В ту самую минуту всего в каком-то километре от венецианского берега на узком вытянутом острове Лидо со взлетной полосы аэропорта Ничелли взмыл в темнеющее вечернее небо элегантный сверхлегкий «Сессна сайтейшн мустанг».

Владельца самолета, видного модельера одежды Джорджо Венчи, на борту не было, но он дал пилотам указание доставить обаятельную молодую пассажирку, куда ей нужно.

Древнюю византийскую столицу окутала темнота.