— Мы как раз вовремя, — сказал Марко. — Сейчас он начнет проповедь.

Папа миновал возвышение с алтарем, проплыл мимо амвона и сошел вниз, чтобы оказаться на одном уровне с верующими. Поправил петличку с микрофоном, простер руки и тепло улыбнулся пастве.

— Доброе утро, — проникновенно, почти шепотом сказал он.

И прихожане дружным хором прогудели в ответ:

— Доброе утро.

Папа продолжал двигаться от алтаря, приближаясь к пастве.

— Мы только что слушали чтение Евангелия от Марка, — начал он. — Место, которое я выбрал специально. Ибо сегодня хочу поговорить о прощении.

Папа подошел к Авиле и остановился в проходе рядом с ним, всего в нескольких сантиметрах. Но он смотрел вперед, не опуская взгляда. Авила неуверенно поглядел на Марко, тот ободряюще кивнул.

— Мы против всепрощения, — сказал папа, — потому что порой преступления против нас кажутся нам непростительными. Когда кто-то убивает невинных людей из слепой ненависти, должны ли мы, как учат нас некоторые церкви, подставлять другую щеку? — В соборе воцарилась звенящая тишина. Папа заговорил еще тише. — Антихристианские экстремисты взрывают бомбы во время утренней мессы в кафедральном соборе Севильи, и эти бомбы убивают невинных матерей и детей. Разве такое можно простить? Бомбы взрываются на войне. И эта война не только против католиков. Не только против христиан. Это война против добра, это война против… самого Бога.

Авила закрыл глаза, пытаясь избавиться от нахлынувших страшных воспоминаний, гнев и отчаяние с новой силой сжали ему сердце. Почти задыхаясь от ярости, Авила вдруг почувствовал, как рука папы мягко легла ему на плечо. Он открыл глаза. Папа не смотрел на него. Но это прикосновение укрепляло и ободряло Авилу.

— Мы не можем забыть Terror Rojo[351], — продолжал папа, не убирая руку с плеча Авилы. — Во время нашей Гражданской войны враги Господа жгли испанские церкви и монастыри, они убили более шести тысяч священников, замучили сотни монахинь, заставляя их глотать четки, а потом насиловали и сбрасывали в шахты, где несчастные находили свою смерть! — Он умолк, давая пастве время обдумать его слова. — Такая ненависть не исчезает со временем. Напротив, она крепнет, становится сильнее и, словно раковая опухоль, ждет своего часа. Мы никогда не победим такое зло под знаменем «всепрощения».

Он прав, подумал Авила. Как человек военный, адмирал знал, что «мягкость», проявленная в отношении одного проступка, — верный шаг к полному развалу дисциплины.

— Я считаю, — продолжал папа, — что в некоторых ситуациях прощение может быть опасным. Если мы прощаем зло, то тем самым даем ему возможность умножаться и распространяться. Когда на акт насилия мы отвечаем актом милосердия, мы поощряем наших врагов к совершению новых актов насилия. Настала пора, когда мы, как Иисус, должны изгнать менял из храма, опрокинуть столы их и сказать: «Возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли»[352].

Правильно! — хотелось крикнуть Авиле. И все прихожане закивали в знак одобрения.

— Но разве мы делаем так? — вопросил папа. — Разве Римская католическая церковь опрокидывает столы менял, как это делал Иисус? Нет, и еще раз нет. Сегодня, сталкиваясь с самым страшным злом, мы ничего не противопоставляем ему, кроме прощения, любви и кротости. Мы поощряем зло. И оно растет и крепнет. В ответ на новые преступления против нас мы что-то мямлим на языке политкорректности: мол, преступник стал преступником из-за тяжелого детства, нищеты, или пострадал от насилия близких. А сам он в своей ненависти не виноват. Довольно! Пора назвать вещи своими именами. Зло есть зло! И против зла надо бороться!

Внезапно раздались аплодисменты. Авила не помнил, чтобы такое случалось на католических службах.

— Я решил поговорить сегодня о прощении, — продолжал папа, по-прежнему не убирая руки с плеча Авилы, — потому что среди нас находится замечательный человек. Я хочу поблагодарить адмирала Авилу за то, что он почтил нас своим присутствием. Человек военный, заслуженный, удостоенный многих наград. Человек, столкнувшийся с нечеловеческим злом. Как и многие из нас, он пытался победить зло прощением.

Не успел Авила опомниться, как папа в красках описал его жизнь — потерю семьи в результате террористического акта, мрак алкоголизма, неудачную попытку самоубийства. Первой реакцией Авилы был гнев: предатель Марко все рассказал этому папе! Но постепенно, слушая историю своей жизни, Авила обрел спокойствие. Это было публичное признание того, что он был на дне, оттолкнулся от дна и каким-то — может быть, чудесным — образом выжил.

— Знайте же, — вещал папа, — Господь сохранил жизнь адмиралу Авиле и спас его для… великих свершений.

И пальмарианский папа Иннокентий XIV впервые посмотрел в лицо Авиле. Его глубоко посаженные глаза, казалось, заглядывали в самую душу, и Авила вдруг почувствовал, как в него вливается сила, какой он не ощущал в себе уже много лет.

— Адмирал Авила, — провозгласил папа. — Трагическая утрата, которую вы понесли, — такое нельзя простить. Я верю, ваш гнев — это праведный гнев, и вашу жажду мщения не утолить, подставив другую щеку. И не надо ее подставлять! Надо встать в ряды защитников добра и направить свой гнев против зла. Благословен будь Господь!

— Благословен будь Господь! — хором отозвались прихожане.

— Адмирал Авила, — продолжил папа, глядя прямо ему в глаза, — каков девиз испанского флота?

— Pro Deo et patria[353], — не задумываясь ответил Авила.

— Вот именно. Pro Deo et patria. За Бога и отечество. Нас сегодня почтил своим присутствием морской офицер, который всю свою жизнь служил отечеству. — Папа сделал паузу и чуть наклонился вперед. — А как же… Бог?

Авила смотрел в проницательные глаза папы, и у него начала кружиться голова.

— Ваша жизнь еще не закончена, адмирал, — тихо проговорил папа. — Не все еще сделано. Именно поэтому Господь спас вас. Ваша миссия выполнена только наполовину. До сих пор вы служили своей стране, своему отечеству. Настало время послужить Богу!

Эти слова словно пуля сразили Авилу.

— Мир вам, — провозгласил папа.

— Мир вам, — хором ответили прихожане.

Авила ощутил, как его подхватывает волна взаимной любви и поддержки и дает силу, какой он не знал никогда прежде. Он искал в глазах окружающих хоть малейший признак религиозного фанатизма, которого всегда опасался, но видел лишь оптимизм, искреннее расположение друг к другу и решимость действовать во имя Господне. И он понял, что именно этого ему и не хватало.

С того дня с помощью Марко и новых друзей Авила начал долгий путь к свету из бездны отчаяния.

Он упорно тренировался, правильно питался и — что самое важное — снова стал молиться.

Через несколько месяцев, когда закончился курс физиотерапии, Марко подарил Авиле Библию в кожаном переплете, несколько мест в которой были отмечены.

Авила сразу просмотрел некоторые из них.

— Помните, — сказал ему Марко с улыбкой, — когда зло поднимает голову в мире, Господь действует посредством каждого из нас по-разному. Все в Его воле. И всепрощение не единственный путь к спасению.