В это самое время взятый напрокат седан, оставив позади Соборную площадь, ехал по улице Панзани на север — к вокзалу Санта-Мария-Новелла.
Рядом с водителем сидел доктор Феррис, а сзади, полулежа на сиденье, Сиена и Лэнгдон. Идея заказать рейс на NetJet принадлежала Сиене. Направив охотников по ложному следу, они выгадают достаточно времени, чтобы не встретить помех на вокзале, который иначе был бы забит полицейскими. К счастью, до Венеции всего два часа поездом, а для местных поездок паспорт не требуется.
Лэнгдон повернулся к Сиене — она смотрела на доктора Ферриса с беспокойством. Видно было, что ему нехорошо, он дышал с трудом, как будто каждый вздох причинял ему боль.
Надеюсь, она не ошиблась насчет его болезни. Лэнгдон поглядел на его сыпь и представил себе, сколько микробов носится в тесном салоне «фиата». Даже кончики пальцев у доктора, похоже, покраснели и распухли. Лэнгдон отогнал неприятную мысль и поглядел в окно.
По дороге к вокзалу они проехали мимо гранд-отеля «Бальони», где часто проводились конференции по искусству, — Лэнгдон посещал их ежегодно. Он посмотрел на отель и вдруг осознал, что поступает сейчас так, как ни разу не поступал в жизни.
Уезжаю из Флоренции, не навестив Давида.
Он молча извинился перед Микеланджело и обратил взгляд на вокзал впереди… а мыслями устремился к Венеции.
Глава 61
Лэнгдон летит в Женеву?
Туман в голове не рассеивался, и доктор Элизабет Сински чувствовала себя все хуже на тряском заднем сиденье фургона, мчавшегося из Флоренции на запад, к частному аэродрому.
Женева? В этом нет никакого смысла, сказала себе Сински.
Единственной причиной могло быть то, что в Женеве штаб-квартира Всемирной организации здравоохранения. Лэнгдон там меня ищет? Нелепость. Лэнгдон знал, что Сински здесь, во Флоренции.
Пронзила другая мысль.
Боже… Зобрист нацелился на Женеву?
Зобрист был неравнодушен ко всяческой символике, и если он выбрал исходной точкой заражения штаб-квартиру ВОЗ, в этом была бы даже игра ума, учитывая его долгую войну с Сински. С другой стороны, если Зобрист искал самое эффективное место для вспышки чумы, то Женева отнюдь не лучший вариант. По сравнению с другими метрополисами она географически изолирована, и в это время года там прохладно. Обычно чума распространялась из перенаселенных и теплых мест. Женева расположена на высоте более трехсот метров над уровнем моря — не самый подходящий источник пандемии. Несмотря на всю его ненависть ко мне.
Так что вопрос оставался: зачем туда летит Лэнгдон? Этот непонятный маршрут американского профессора был еще одним звеном в цепи его странных поступков начиная с прошлого вечера, и сколько ни старалась Сински, она не могла найти им разумного объяснения.
На чьей он стороне?
Правда, Сински познакомилась с Лэнгдоном всего несколько дней назад, но она неплохо разбиралась в людях и не могла поверить, чтобы такого человека соблазнили деньгами. И все же вчера вечером он прервал с нами всякие контакты. А теперь казалось, Лэнгдон носится между городами, словно какой-то шпион. Или решил, что правда на стороне Зобриста?
От этой мысли ее обдало холодом.
Нет, убеждала она себя, я слишком хорошо знаю его репутацию, он на такое не способен.
Сински познакомилась с Робертом Лэнгдоном четыре дня назад в транспортном самолете «С-130», переоборудованном под мобильный координационный центр Всемирной организации здравоохранения.
В начале восьмого самолет приземлился на аэродроме Хэнскомфилд в двадцати с небольшим километрах от Кембриджа, Массачусетс. Сински не знала, как выглядит знаменитый профессор, с которым она связалась по телефону, и была приятно удивлена видом человека, уверенно поднявшегося по трапу в хвостовую часть самолета. Он вошел с беспечной улыбкой.
— Доктор Сински, я полагаю? — Лэнгдон крепко пожал ей руку.
— Профессор, ваш приход — большая честь для меня.
— А для меня — ваше приглашение.
Лэнгдон оказался высоким красивым мужчиной с интеллигентной внешностью и низким голосом. Поскольку его забрали прямо из университета и неожиданно, он, вероятно, был в рабочем костюме — твидовый пиджак, полотняные брюки защитного цвета и мокасины. Выглядел он моложе и спортивнее, чем она ожидала, и это лишний раз напомнило ей о ее возрасте. Я гожусь ему в матери.
— Спасибо, что согласились приехать, профессор, — сказала она с усталой улыбкой.
Лэнгдон показал на хмурого помощника, который был прислан за ним:
— Ваш друг не оставил мне выбора.
— Хорошо. За это ему и платят.
— Красивый амулет, — сказал Лэнгдон, глядя на ее ожерелье. — Лазурит?
Сински опустила глаза на голубой амулет в форме змеи, обвившей вертикальный столбик.
— Современный символ медицины. Кадуцей — вы, конечно, знаете его название.
Лэнгдон как будто хотел что-то сказать.
Она ждала.
Но он, должно быть, передумав, только улыбнулся и вежливо переменил тему:
— Итак, почему я здесь?
Элизабет пригласила его к столику из нержавеющей стали, за которым, видимо, происходили совещания.
— Присаживайтесь. Мне надо кое-что вам показать.
Лэнгдон неторопливо подошел к столу, и Элизабет отметила, что хотя профессор явно заинтригован неожиданным вызовом, он не проявляет ни малейшего беспокойства. Вот человек, который живет в ладу с самим собой. Будет ли он так же невозмутим, когда узнает, зачем его пригласили? — подумала она.
Он сел, и Сински без предисловий подала ему предмет, который она с сотрудниками извлекла из депозитной ячейки каких-нибудь двадцать часов назад.
Лэнгдон внимательно рассмотрел маленький резной цилиндр и кратко охарактеризовал его назначение. Ей оно было уже известно. Этот старинный валик использовался для оттисков. На нем было вырезано страшное изображение трехглавого Сатаны и одно слово: saligia.
— Saligia, — сказал Лэнгдон, — это латинское мнемоническое…
— Для семи смертных грехов, — подхватила Элизабет. — Мы осведомились.
— Хорошо… — В голосе Лэнгдона слышалось недоумение. — Вы по какой-то причине хотели показать это мне?
— Да. — Сински забрала цилиндрик и стала энергично его встряхивать. Внутри загремел шарик.
Лэнгдон с удивлением наблюдал за ней и хотел уже спросить, что она делает, но в это время торец валика засветился, и она направила его на гладкий участок стенки фюзеляжа.
Лэнгдон тихо присвистнул и подошел к изображению.
— «Карта ада» Боттичелли, — сказал он. — На сюжет Дантова «Ада». Полагаю, вам это уже известно.
Элизабет кивнула. Она со своей группой нашла это изображение в Интернете, с удивлением узнав, что оно принадлежит Боттичелли, известному в первую очередь своими светлыми, идеализированными образами «Весна» и «Рождение Венеры». Сински обожала обе картины, хотя воспевали они плодородие и жизнетворную силу и были еще одним горьким напоминанием о ее собственном бесплодии. Это было единственным постоянным сожалением в ее жизни, в других отношениях чрезвычайно плодотворной.
— Я надеялась, что вы растолкуете мне символическое содержание этой картины, — сказала Сински.
В голосе Лэнгдона впервые послышалось раздражение.
— Вы за этим меня привезли? Я думал, у вас правда что-то чрезвычайное.
— Снизойдите к старческому капризу.
Лэнгдон тяжело вздохнул.
— Доктор Сински, вообще говоря, если вам надо что-то узнать о какой-то картине, лучше всего обратиться в музей, где хранится оригинал. В данном случае это Апостолическая библиотека Ватикана. В Ватикане есть великолепные искусствоведы, и они…
— Ватикан меня терпеть не может.
Лэнгдон удивился:
— И вас тоже? Я думал, только меня.
Она грустно улыбнулась:
— ВОЗ твердо убеждена, что широкая доступность контрацептивов — одно из ключевых условий здоровья планеты и в смысле предотвращения болезней, передаваемых венерическим путем, и в смысле контроля рождаемости.