Единственным сувениром, оставшимся у нее после этой невыносимо печальной поездки, был амулет из ляпис-лазури. Посох Асклепия — символ медицины, символ лекарств, и, хотя в ее случае лекарства были горьки, она носила амулет не снимая.

Драгоценный мой амулет, подумала она. Прощальный подарок от человека, который хотел, чтобы я родила ему детей.

Что же касается островов близ Венеции, в них она не видела сейчас ровно ничего романтического: изолированные городки на них наводили на мысли не о любви, а о карантинных поселениях, которые там некогда устраивали в попытке уберечься от Черной Смерти.

Когда катер стремительно двигался мимо острова Сан-Пьетро, Элизабет поняла, что их цель — массивная серая яхта, которая, дожидаясь их в глубоком канале, похоже, стояла на якоре.

Свинцового цвета судно казалось чем-то из программы «Стелс» — новейшим произведением американской военной мысли. Название, красовавшееся на борту ближе к корме, не говорило о характере судна ровно ничего.

«Мендаций»?

Они приближались к яхте, и вскоре Сински смогла разглядеть на юте одинокую фигуру — невысокого загорелого мужчину, смотревшего на них в бинокль. Когда катер подошел к широкой причальной платформе у кормы «Мендация», мужчина спустился по трапу им навстречу.

— Добро пожаловать на наше судно, доктор Сински! — Ладони человека с темной от загара кожей, учтиво подавшего ей обе руки, были мягкие и гладкие, отнюдь не моряцкие. — Спасибо, что согласились на эту встречу. Следуйте за мной, пожалуйста.

Минуя по мере подъема одну палубу за другой, Сински мельком приметила нечто похожее на офисы, где в кабинках вовсю трудились люди. На странной яхте было полно народу, но ни один человек не отдыхал — все работали.

Над чем?

Они продолжали подниматься, и Сински услышала, как двигатели судна вдруг усиленно заработали; яхта, мощно вспенивая воду за кормой, двинулась с места.

Куда это мы? — с тревогой подумала она.

— Я бы хотел поговорить с доктором Сински наедине, — сказал загорелый сопровождавшей ее группе и сделал паузу, чтобы взглянуть на Сински. — Если вы не против.

Элизабет кивнула.

— Сэр, — с напором произнес Брюдер, — я считаю, что доктора Сински должен обследовать судовой врач. У нее были некоторые медицинские…

— Благодарю вас, со мной все в порядке, — перебила его Сински. — Можете мне поверить.

Шеф посмотрел на Брюдера долгим взглядом, а потом показал ему на стол с едой и питьем, который накрывали на палубе.

— Передохните, подкрепитесь — не помешает. Очень скоро вам обратно на берег.

Без лишних слов шеф повернулся к агенту спиной и, проведя Сински в элегантную каюту, обставленную как кабинет, закрыл за собой дверь.

— Налить вам чего-нибудь? — спросил он, показывая на бар.

Она покачала головой, продолжая осматриваться в диковинной обстановке. Кто этот человек? Чем он тут занимается?

Хозяин каюты теперь испытующе глядел на нее, сведя под подбородком пальцы домиком.

— Вам известно, что мой клиент Бертран Зобрист называл вас среброволосой дьяволицей?

— Для него у меня тоже есть парочка прозвищ.

Не выказав никаких чувств, мужчина подошел к письменному столу и показал на большую книгу:

— Взгляните, пожалуйста.

Подойдя, Сински посмотрела на том. Данте? «Ад»? Она вспомнила ужасающие образы смерти, которые Зобрист показал ей во время встречи в Совете по международным отношениям.

— Зобрист подарил мне эту книгу две недели назад. Тут есть дарственная надпись.

Сински изучила рукописный текст на титульном листе, подписанный Зобристом.

По спине Сински пробежал холодок.

— Какой путь вы помогли ему найти?

— Понятия не имею. Точнее говоря, несколько часов назад еще не имел.

— А теперь?

— Теперь я сделал редкое исключение в своем протоколе… и обратился к вам.

Сински проделала долгий путь и не была настроена выслушивать загадочные речи.

— Сэр, я не знаю, кто вы и чем, черт вас подери, занимаетесь на этом судне, но кое-что вы объяснить мне обязаны. Почему вы укрывали человека, которого усиленно разыскивала Всемирная организация здравоохранения?

На вопрос, который Сински задала на повышенных тонах, собеседник ответил спокойно и негромко:

— Я понимаю, что мы с вами преследовали очень разные цели, но сейчас предлагаю забыть о прошлом. Оно прошло. Нашего непосредственного внимания, похоже, требует будущее.

С этими словами он достал красную флешку и вставил ее в компьютер, жестом приглашая гостью сесть.

— Этот видеосюжет снял Бертран Зобрист. Он рассчитывал, что завтра я его обнародую.

Не успела она что-либо сказать в ответ, как экран потемнел и послышался тихий плеск воды. Потом чернота начала рассеиваться, место съемок постепенно обретало очертания… внутренность залитой водой пещеры… какое-то подземное озеро. Что странно, вода, казалось, светилась изнутри… излучала необычное темно-красное свечение.

Под неумолкающий плеск камера наклонилась и погрузилась в воду, фокусируясь на подернутом илом дне пещеры. К дну была привинчена блестящая прямоугольная табличка с надписью, датой и именем.

Дата — завтра. Имя — Бертран Зобрист.

Элизабет Сински содрогнулась.

— Что это за место?! — потребовала она ответа. — Где это происходит?!

И тут шеф впервые выказал признак чувства. Он испустил глубокий вздох разочарования и озабоченности.

— Доктор Сински, — сказал он, — ответ на этот вопрос я надеялся услышать от вас.

Километрах в полутора оттуда картина моря с набережной Рива-дельи-Скьявони слегка изменилась. Кто внимательно смотрел, мог заметить огромную серую яхту, только что обогнувшую длинный выступ суши на востоке. Яхта теперь двигалась к площади Сан-Марко.

«Мендаций», подумалось ФС-2080, и накатил страх.

Этот серый корпус не спутаешь ни с чем.

Шеф приближается… и время на исходе.

Держась около воды, Лэнгдон, Сиена и Феррис протискивались сквозь густую толпу на Рива-дельи-Скьявони, чтобы попасть на площадь Сан-Марко с юга, где она подходит к морю.

Тут скопление туристов было почти непроходимым; создавая вокруг Лэнгдона, страдавшего клаустрофобией, трудновыносимую толчею, люди плотной массой двигались к двум могучим колоннам, за которыми начиналась площадь, чтобы их сфотографировать.

Официальные ворота города, подумал Лэнгдон с иронией, зная, что это место не далее как в восемнадцатом веке еще использовали, помимо прочего, для публичных казней.

На одной из колонн высилась странноватая фигура святого Феодора, гордо стоящего над убитым легендарным драконом, который всегда казался Лэнгдону гораздо больше похожим на крокодила.

На другую колонну был водружен вездесущий символ Венеции — крылатый лев. Повсюду в городе можно видеть этого льва, гордо положившего лапу на открытую книгу, где по-латыни написано: «Pax tibi Marce, evangelista meus» («Мир тебе, Марк, мой евангелист»). По легенде, эти слова сказал святому Марку, прибывшему в Венецию, ангел, и он предрек ему еще, что в ней будут покоиться его мощи. Используя этот апокриф как оправдание, венецианцы позднее похитили мощи из Александрии и поместили в базилике Сан-Марко. Крылатый лев доныне остается эмблемой города и красуется чуть ли не на каждом углу.

Протянув руку, Лэнгдон показал путь направо, мимо колонн, через площадь Сан-Марко:

— Если потеряем друг друга, встречаемся у входа в базилику.

Спутники согласились и, обходя толпу, поспешили на площадь вдоль западной стены Дворца дожей. Знаменитые венецианские голуби, которых кормят, несмотря на запрет, и которым эта кормежка, похоже, нисколько не вредит, преспокойно клевали крошки под ногами у туристов, а иные совершали налеты на корзинки с хлебом, оставленные без присмотра на столиках кафе под открытым небом, и докучали официантам в смокингах.