– Цепи, что удерживали Хозяина Зимы все это время, лопнули. Осталось последнее звено. Последний вздох. Последняя Песнь.

«Не пой ее, – иступлено сыграла Сольвейг. – Прошу тебя, не пой!»

Летта лишь улыбнулась. На этот раз улыбкой знакомой – понимающей, нежной, всепрощающей. Последним отголоском прошлого, потерянного, кажется, навсегда.

– Однажды ты все поймешь.

«Тебя – возможно, его – никогда!»

Летта собиралась ответить – может, мягко укорить, может, защитить свою любовь к сверхсуществу с ледяным сердцем. Льдинка ее опередила, громким шепотом сказав: «Ветра летят». А позже, встрепенувшись: «Прости… слишком быстро. Упустила».

Сольвейг опустила руку со скрипкой, не чувствуя страх. У нее был иной, куда более весомый повод для страха, нежели встреча лицом к лицу с духами зимы.

Они влетели в зал – три сестры-метелицы в снежных одеяниях и поземка, которая, как всегда, едва обозначила свое лицо, а полупрозрачное тело превратила в закрытый плащ. Все четверо застыли, увидев Сольвейг рядом с Леттой. Но прежде, чем с их губ слетели обвинения, Льдинка сказала:

– Чудесно играет. Я слышала. Решила порадовать… нашу госпожу.

– Сольвейг и впрямь чудесно играет, – ослепительно улыбнулась Летта. Повернувшись к ней, сказала: – Я буду рада, если на балу ты мне сыграешь.

Сольвейг нахмурилась. Летта видела, что голос скрипки стал ее голосом. Неужели Летта совсем не видела в ней угрозу, пускай для тех же духов зимы? В голове сестры дурман, она это понимала. Но не кроется ли здесь подвох, некий невидимый капкан?

«Летта может быть обманута кем угодно. Самим Хозяином Зимы, его дочерьми или исчадиями… но она никогда меня не предаст».

Сольвейг верила в это. Верила. А потому, вымученно изобразив радость, кивнула. Она будет рядом с сестрой, и возможно…

Возможно, сумеет каким-то неведомым образом это безумие остановить.

На этот раз дверь открыл сам Бьерке.

– Я хотел спросить вас об одном из существ Крамарка… – с порога заявил Эскилль.

– Все, что я знал, написано в моих книгах.

– Нет, не все, – запротестовал он. – Вы не любите пересказывать в них предания, я заметил. Только сухие факты.

– Я охотник, исследователь, а не затейливый сказитель.

– Я понимаю. Вас интересует лишь настоящее, и все же… Что, если в качестве исключения вы немного расскажете о прошлом?

– Чье прошлое тебя интересует?

– Вендиго.

Бьерке вздрогнул, словно от удара. В какой-то момент показалось, что все, о чем он мечтает – захлопнуть перед незваным гостем дверь. Вместо этого охотник открыл ее пошире. Эскилль, удивленный, вошел.

– Не самый приятный из исчадий льда, с которыми я имел дело, – неохотно признался Бьерке.

– Но ведь вендиго – не просто исчадие, он бывший колдун. Собственно, это все, что написано в вашей книге о его прошлом. Но я уверен – вам известно больше. Перед каждой охотой на исчадие льда вы узнавали всю его подноготную. «Я могу убить тварь десятью ударами вслепую, но зачем мне тратить силы, если я могу сделать это одним, но точным»? – процитировал Эскилль.

Польщенным Бьерке не выглядел, но взгляд его чуть оттаял.

– Зачем тебе это, малец? Разве у тебя других забот не хватает? Ты же из Огненной стражи, так иди и защищай нас, – буркнул он.

– Нас? А с каких пор вы перестали быть охотником?

Он спросил с искренним недоумением, но Бьерке явно счел его слова попыткой уязвить. Чтобы исправить ситуацию, Эскилль торопливо сказал:

– Я спрашиваю не из простого любопытства. Я хочу убить вендиго.

Бьерке раздраженно скривился.

– Ты хоть представляешь, сколько тебе потребуется огня, чтобы изгнать из него весь холод?

– Давайте заключим сделку: одна история в обмен на другую. Моя в обмен на историю колдуна, который превратился в вендиго.

Хмыкнув, Бьерке отошел к столику у окна и плеснул себе что-то в приземистый стакан.

– На кой ляд мне сдалась твоя история?

– Она заставит вас поверить в то, что я, возможно, единственный, кому под силу убить вендиго.

Залпом осушив стакан, Бьерке дал Эскиллю отмашку.

Странно было рассказывать почти чужому человеку непростую историю собственной жизни. Чуждость немного притуплял тот факт, что Эскилль знал о Бьерке с самого детства и с той же поры восхищался им. И все же признаваться, что внутри него горит Пламя не только родителей-серафимов, но и брата-близнеца, который так и не появился на свет, было непросто.

Рука Бьерке замерла, не донеся до рта вновь наполненный стакан, а после со стуком опустила его на столешницу. Охотник развернулся к гостю. В душе его шла борьба, которую Эскилль понять не мог. Наконец Бьерке с шумом выдохнул и заговорил:

– Хорошо, парень, ты меня убедил. Я расскажу то, что знаю, но учти: я не менестрель, красиво говорить не умею.

Эскилль кивнул. Не дожидаясь разрешения хозяина дома, уселся в кресло, заслужив неодобрительный взгляд.

– Сорок лет назад в Атриви-Норд жил колдун по имени Хольгер. Темный колдун, из тех, что шептались с духами предков, а род у него и состоял из одних колдунов. Однажды те надоумили Хольгера, что он может получить небывалую колдовскую силу от духов иного сорта – духов зимы. И стать одареннее, чем кто-либо из живущих – и почивших тоже. Но для этого ему нужно прийти к Ледяному Венцу, к самой его Сердцевине. Так Хольгер и сделал. Он нашел духов зимы и заключил с ними сделку: они дают ему силу, вливают магию в его кровь, а он им, вечно голодным, помогает находить драгоценное тепло.

– Что это значит? – нахмурился Эскилль.

– Колдун пообещал духам зимы провести к сердцу Ледяного Венца тропинку из обманных темных чар – морока. Лесоруб, страж или охотник, угодивший в начертанную на льду невидимую ловушку, попадал под власть помрачающих рассудок чар. И, забыв обо всем, покорно шел в расставленные для него сети. И вели они его к Ледяному Венцу.

– Но зачем это им?

Бьерке невесело хохотнул.

– Духи зимы, при всем своем превосходстве над людьми и исчадиями льда, одиноки. Представь себе маленькую дочку какой-нибудь венценосной особы – злую, капризную и избалованную, которой каждый день новые игрушки подавай. Вот и духи зимы такие. Только играют они людьми.

Эскилль в тысячный, наверное, раз вспомнил скрипачку, что танцевала в ледяном лесу. Так вот зачем у нее отобрали память и волю? Духи зимы навели на нее морок, чтобы она их развлекла.

Злиться на тех, кто населял Крамарк десятилетиями, тех, кого невозможно убить, бесполезно. И все же огненный серафим позволил себе чувствовать злость.

– В былые времена заманить людей в Ледяной Венец было легко, они-то об опасных сущностях Крамарка толком ничего не знали. Но шли года, и куколок для забавы духов зимы становилось все меньше. И все больше – тех, что опускались на землю мертвыми телами, а поднимались исчадиями льда. Ведомые лишь инстинктами, они отбирали теплых игрушек у духов зимы. Во времена Хольгера не одаренные от природы люди уже вовсю постигали магическую науку. Они научились изобретать защитные обереги. Заманить их в Ледяной Венец было все сложней – как и духам зимы находиться среди жгущих их символов на улицах Атриви-Норд.

– И тогда им на помощь пришел колдун, – с ненавистью выплюнул Эскилль.

Бьерке кивнул. Подошел к камину, разворошил угли, заставляя пламя запылать ярче.

– Желание власти, наверное, затмило Хольгеру глаза. Он не понимал, с какими силами играет. Духи зимы, так или иначе, духи. Мертвые. А он приносил им кровавые жертвы. Такая близкая связь со смертью навсегда его изменила. Потеряв остатки человечности, он превратился в вендиго.

– И что, всевидящие и всезнающие духи предков не смогли этого предусмотреть? Разве они не знали, на что способны духи зимы?

– Да не было никаких духов предков, – устало сказал Бьерке. – Духи зимы увидели все изъяны Хольгера: и слабость, и коварство, и готовность пойти на все ради цели. Готовность жертвовать – но не собой. Другими. И дурили ему голову, не насылая морок, но говоря то, что он хотел услышать. Предлагая ему то, чего он больше всего желал.