Сольвейг призвала бурю.

Из окон вылетели стекла, дверь с силой ударилась о стену, впуская ледяной шторм. Он бушевал, ураганным ветром сдувал книги с полок, опрокидывал вещи, срывал со стен картины и зеркала. Он превращал порядок вещей в хаос. По обе стороны от Сольвейг стало белым-бело из-за кружащегося в доме снега. Они втроем – три героя немой сцены – оказались в эпицентре бури. Дыхание Смерти задрожало, забилось, словно в лихорадке. Когда Сольвейг уже почти поверила в свою победу, исчадие протянуло к ней свою длинную руку. Дымка окутала шею, проникая под кожу. Сольвейг захлебнулась горечью, пахнущей смертью и пеплом, но петь не перестала.

В горло будто вонзались холодные осколки стекла. Казалось, Дыхание Смерти заново расплетает ее рубцы, заставляя раны на горле открыться. Сольвейг чувствовала во рту соленый вкус крови, но знала, что если замолкнет, исчадие льда победит.

Она пела, сколько хватило дыхания. В первый же миг резанувшей по ушам тишины Дыхание Смерти переметнулось к Летте. Сольвейг бросилась вперед, забыв про жгучую боль в горле, движимая лишь одним желанием – не дать исчадию льда забрать сестру. Схватила ее за руку… а поймала лишь воздух. Летта растворилась в лунном свете – как и тварь, что ее забрала. От Дыхания Смерти осталась лишь кучка серебристого пепла, которую развеял по дому ворвавшийся через разбитые окна сквозняк.

Сольвейг рухнула на колени. Попыталась выкрикнуть имя сестры – отчаянное, бесконтрольное желание. И… не смогла. Силилась позвать на помощь, но с губ не сорвалось ни звука. Она опустошенно смотрела на свое отражение – десятки отражений – через разбросанные по комнате зеркальные осколки.

Ее волосы… Они стали совершенно белыми.

А ее голос пропал.

Что-то неладное творилось в Атриви-Норд.

Вчера утром огненные стражи нашли в лесу мертвую ледяную сирену Фрейдис.Вчера вечером в город пришли Дыхания Смерти? Исчадия льда ворвались в дома через разбитые ими же окна, покрыли стены и мебель тонким ледком. И забрали с собой хозяек.

Ледяных сирен.

По словам стражей, Фрейдис лежала на причудливом и жутковатом ложе из обломков стеклянных ветвей и расколотых на части исчадий. Она будто пыталась стереть Ледяной Венец в пыль. Эскилль бы не удивился. Странный дар ледяных сирен был похож на ветер – то тихий бриз, что успокаивал и даровал исцеление, то сумасшедший ураган, сметающий все на своем пути.

Эскилль догадывался, что заставило Фрейдис отправиться в Ледяной Венец. Ее сын Риг не унаследовал от матери дар сирены – впрочем, ни одному мужчине это не удалось. Однако отсутствие магической силы не отбило у Рига желания изменить мир. Пусть даже такую крохотную его частицу, как Атриви-Норд. Он пошел по стопам известного на весь остров Ларса Бьерке и стал охотником на исчадий льда.

Эскилль порой сталкивался с Ригом во время патрулей. Крепкий, широкоплечий парень всегда был вооружен двумя топориками – мечи он не признавал. Ведомые общей целью, они с уважением кивали друг другу и расходились по разным сторонам.

Неделю назад Рига не стало.

Что-то подсказывало Эскиллю – Фрейдис отправилась в Ледяной Венец, чтобы выплеснуть свою боль и ярость. Чтобы превратить мертвый лес в прах – такой же серебристый, как останки его исчадий. Жаль, что духи зимы и ее Хозяин оказались сильней.

Во время патруля Эскилль был задумчив, а потому особенно молчалив. Из головы никак не выходил образ Фрейдис, а с ним – и вихрей-гончих, снующих по окрестностям Атриви-Норд. Нильс пытался отвлечь друга своей обычной трескотней про прекрасных и юных огненных стражниц. Эскилль хмыкнул.

– Как ты только время на них находишь? Вся твоя жизнь – сплошные патрули.

– Ради общения с красивой девушкой можно пожертвовать и сном, – с достоинством ответил следопыт. – Думаешь, я один такой…

– Любвеобильный? – невинным тоном подсказал Эскилль.

Нильс состроил обиженную гримасу, что чужеродно смотрелась на его смешливом лице. Сказал, будто защищаясь:

– Хочешь, чтобы мы всю юность на исчадий льда растратили? Я вот не хочу!

Эскилль, посмеиваясь, покачал головой. Бедные стражи с бурлящей в их венах молодой кровью… С капитаном им определенно не повезло. Улаф Анскеллан считал, что все мысли огненного стража должны быть только о службе. Во время тренировочных боев любые разговоры запрещались. Историю Крамарка, огненные чары и биологию исчадий льда новобранцы и младшие стражи изучали в разных аудиториях – девушки отдельно от парней.

Даже патрульные группы формировались из стражей одного пола. Девушки ходили в патруль исключительно с напарницами, только численность их группы была больше мужской. Помнится, это решение родители молодых стражей долго пытались оспорить. Дошло до того, что они привлекли к делу сам муниципалитет. Но Улаф Анскеллан был человеком, свято верящим в собственные убеждения. А твердость – несгибаемость – характера и умение воздействовать на людей позволяли их отстоять. Так произошло и на этот раз.

Капитан Огненной стражи считал, что «близкое присутствие потенциального романтического интереса» (цитата дословная) будет отвлекать огненных стражей от главной цели – истребления исчадий льда. Само слово «романтика» и все производные от него он произносил с таким видом, будто съел кислый лимон. Годами все это наблюдая, Эскилль задавался вопросом: на что сейчас был похож брак Хадды и Улафа Анскеллан? Больше всего тревожило то, что мать так часто оставалась дома в полном одиночестве.

– Капитана удар хватит, если он узнает, что происходит в крепости по вечерам, – хохотнул Нильс. – И ты бы знал, если бы не запирался постоянно в своем каменном мешке…

Он мгновенно понял, что сказал что-то не то.

– Ох… Прости. Как-то… вырвалось.

Эскилль прекрасно знал, что многие в крепости считали его странноватым и неразговорчивым парнем, который сторонился окружающих. Но истинную причину его отчуждения знал только Нильс.

Они дружили вот уже три года – с того момента, как добровольно-вынужденное заточение Эскилля в каменном подвале крепости закончилось. Но он так и не решился жить в казармах среди остальных стражей – слишком велика была опасность ненароком причинить им вред. Да и отец бы не позволил бросить даже тень на его репутацию.

Нильс присутствовал на посвящении Эскилля в младшие стражи. Тот скользил взглядом по трибунам за ареной, надеясь увидеть мать… а увидел Нильса. И пусть связавшие их узы дружбы были крепки, Эскилль продолжал скрывать от него свою тайну. Старшими стражами они стали в один год, хотя Нильс был на два года старше.

Эскилль хорошо помнил день, когда капитан вызвал к себе их обоих – новоявленных соратников, которые вот-вот должны были отправиться в первый боевой патруль в Ледяной Венец. Прежде Нильс и Эскилль патрулировали только окрестности Атриви-Норд, и только в составе группы.

В компании капитана Нильс чувствовал себя в высшей степени неуютно – переминался с ноги на ногу, обдирал зубами корку на обветренных губах. Помнится, Эскилль тогда засомневался, а не рано ли следопыту отправляться в Ледяной Венец? Как оказалось позже, при встрече с самыми опасными из исчадий льда Нильс сохранял куда большее хладнокровие, чем находясь в одной комнате с капитаном. Эскилль его не винил. Была в отце некая властная сила, что заставляла даже бывалых огненных стражей бормотать что-то бессвязное в попытках оправдаться перед ним.

Виной ли тому тяжелый, кандалами приковывающий к месту взгляд, прорезавшие межбровье морщины, которые придавали отцу неизменно хмурый, будто всегда чем-то недовольный вид… или огненный след в его сердце. Силу Пламени Улаф Анскеллан, по законам стихии, утратил, но память о том, чем он обладал, сохранил. Он помнил о своей редкой природной сущности, о принадлежности к огненной стихии. Это читалось в его горделивой осанке, величественных жестах и властном голосе.

Копилку отца пополнило очередное разочарование: Эскилль не умел быть… таким.