Бьерке стоял, глядя в огонь, что потрескивал в камине. Сгорбился, словно под тяжестью неподъемной ноши. И вдруг, повернув голову в сторону Эскилля, глухо сказал:

– Я могу показать тебе логово этого монстра. Я напал на его след, давно уже…

– Почему же не убили?

Охотник поднял рубаху, демонстрируя шрамы от длинных и, несомненно, острых когтей. Не просто следы – целые борозды.

Эскилль направился к двери, пока Бьерке натягивал на себя тулуп. Не поверх брони, а поверх домашней одежды – охотиться он явно не собирался. Но что-то странное было в его голосе и взгляде, а потому рука Эскилля лежала на рукояти меча.

Из многочисленных упоминаний о Бьерке в голове огненного серафима давно сложился его портрет: грубоватый и острый на язык правдоруб, решительный, временами жесткий и суровый. Он подтвердил это впечатление в первую их встречу, но сейчас… Бьерке говорил глухо, отрешенно, избегал встречаться с ним взглядом. Поведение, совсем не характерное для прославленного охотника на исчадий льда.

И все же по-настоящему терзало Эскилля другое. Если Бьерке уже долгое время знал о логове вендиго, что мешало ему рассказать об этом огненным стражам, которые поклялись жизнь отдать, защищая жителей Атриви-Норд? И ведь они и впрямь, если нужно, отдали бы – только бы попытаться очистить Ледяной Венец от такого опасного монстра, как вендиго.

– Ты не тронешь мальчика, Ларс, – раздался тихий голос за их спинами. – И твой монстр его не тронет.

Спустившись по лестнице, Ранвайг остановилась рядом с мужем. Синюшная бледность ее лица теперь еще больше бросалась в глаза. Под запавшими глазами залегли тени, бескровные губы подрагивали – жена Бьерке куталась в шаль, но у нее все равно зуб на зуб не попадал от сковавшего ее тугими путами холода. И это несмотря на царящую в доме жару.

Сейчас Ранвайг очень сильно напоминала Эскиллю Аларику. Только та пила его огонь потому, что ее собственный отобрали, и оживала, когда ее серафим касался. Нормально мерзнуть, когда Пламя, что питало тебя годами, сменилось пустотой. Но Эскилль своими глазами видел ее возрождение, что оборачивалось румянцем, потеплевшей и порозовевшей кожей, блеском в глазах. Вздумай он коснуться Ранвайг, ее щека будет холодной как лед.

«Твоймонстр? Вендиго?»

– Вы – один из них, – медленно произнес Эскилль.

– Ты о чем? – неприязненно спросил Бьерке, все еще глядя на Ранвайг. Она отвечала ему тем же, но ее взгляд был решительней и тверже.

– Думаю, ваша жена действительно долгое время была больна. Но она все же умерла, и вместо того, чтобы предать ее тело огню, вы вморозили его в зачарованный лед. И отправились в Сердцевину, чтобы… – Он запнулся, не зная, как продолжить. На ум пришли слова Ингебьерг: колдун мертв, но жива его темная сила, сосуд для которой – сам вендиго. – Чтобы сразиться с вендиго за силу, которой он обладал?

Нет, не сходилось. Вспоминая закованные в броню тела в инеевых коконах, многочисленные обереги на них и принесенное в Ледяной Венец оружие, Эскилль предположил было, что эти кровавые игрища были придуманы духами зимы, снедаемыми смертельной скукой. Что Бьерке, пойдя по стопам колдуна Хольгера, решил заключить с ними сделку – чтобы вернуть из мертвых погибшую недавно жену. Но если бы ценой была победа над вендиго, люди бы не продолжили пропадать… и Ранвайг не сказала бы: «твоймонстр его не тронет».

Бьерке совершил сделку с самим вендиго.

Супруги повернулись к нему одновременно. И если Ранвайг была почти безучастна, то охотник определенно был зол.

Его жена слабо улыбнулась:

– Мальчик знает.

– И мальчик может тебя у меня отобрать, – с жаром сказал Бьерке. – Родная, в нем сила трех огненных серафимов! Если он найдет вендиго…

– Он его убьет, да.

На лице Бьерке отразилась мука. Эскилль покачал головой.

– Зная, что он натворил, зная чудовищную, кровавую цену его силе, вы… пришли к нему? Просто потому, что, как и все на этом проклятом острове, когда-то кого-то потеряли?

Бьерке в два широких шага преодолел разделявшее их расстояние, оказавшись с Эскиллем лицом к лицу. Голос его понизился до угрожающего шепота:

– Не говори так легко, парень, о боли, которую никогда не испытывал сам. Ты можешь плакаться мне или другим, убеждая, как ты несчастен, что не можешь коснуться подруги и живешь с необходимостью постоянно носить зачарованную броню. Но истинная боль – когда не можешь прикоснуться к любимым… потому, что их больше нет. И в твоем сердце навсегда селится голодная стужа. Она – как дыра на месте выдранного с корнем зуба. Вот толькоэтойране никогда – кто бы что ни говорил – не зажить.

Эскилль пытался не допустить к сердцу слова Бьерке, не пропускать их через себя. Чтобы ненароком не найти ему оправданий. Ведь огненный серафим и впрямь не знал, какого быть человеком, у которого отобрали самое ценное. Хоть его семья была далека от любящей и сплоченной… она все-таки у него была.

– Отправляясь в Ледяной Венец, шел я не к вендиго. Тогда я ничего о нем не знал, не слышал ничего, кроме туманных слухов, что он когда-то был колдуном. Я и искал колдуна, который умел говорить с духами – чтобы хоть на прощание услышать голос моей Ранвайг… А нашел вендиго. Сначала его дневники, всю его историю – с момента, когда он начал меняться и вел записи, потому что начал забывать, до момента, когда из-за темной трансформации он потерял способность писать. Вендиго застал меня в своем логове. Он мог бы убить меня… но вместо этого мне удалось заключить с ним сделку.

Эскилль резко выдохнул. Слишком много ошеломляющих открытий для одного неполного дня. Но даже перед угрозой опасности – охотника, которому он когда-то поклонялся и который теперь хотел его убить, он не мог оставить правду наполовину прикрытой пологом тайны.

– Сомневаюсь, что все люди, исчезнувшие в лесах Атриви-Норд, отправились в Ледяной Венец для сделки с вендиго. Это вы наводили на них морок и заманивали туда?

Впрочем, он тут же понял, что эта версия не выдерживает никакой критики. Люди уходили в Сердцевину, явно отдавая себе отчет в том, куда идут.

Бьерке устало прикрыл глаза. Он выглядел как человек, за которым вот уже несколько лет неотступно следует бессонница.

Что ж… Он заслужил свои кошмары.

– Я никого не заманивал. Главное условие моей сделки – все участвующие в охоте будут добровольцами. И ты удивишься, узнав, на что готовы те, кто по-настоящему отчаялся. Я знал, как сильна их боль. Снова обретя Ранвайг, знал, как счастливы они могут быть, если… победят. Я говорил прямо, что их ждет, насколько риск велик. Отказавшихся были единицы, остальные… им попросту нечего было терять.

– Охоте?

– Вендиго любит человечье мясо, но звериное начало в нем наслаждается самой охотой – азартом погони, удовольствием преследования, предвкушением победы. Он – опасный противник, опаснее любого исчадия льда, однако я добился права участников охоты брать с собой в Ледяной Венец любое оружие… и использовать любую магию, какая была им под силу.

Бьерке не видел тела тех, кого так лицемерно называл участниками охоты, и кого следовало бы назвать попросту добычей. Эскилль – видел. Преследуя своих жертв, вендиго, полузверь-получеловек, забывал о двойственности своей натуры. Желание растерзать плоть длинными когтями выступало на передний план.

– Условия проигрыша очевидны, – сухо заметил Эскилль. – Но что им надо было сделать, чтобы победить?

– Отыскать Полярную Звезду. Многие искали некий артефакт, талисман, спрятанный в частоколе мертвых деревьев. Пытались отыскать его, в то время как вендиго шел по их следу и… потерпели поражение. Не сразу ищущие узнали, что Полярной Звездой называется башня, которую охраняют духи зимы. Что внутри – никто не знает. Вход туда для людей закрыт. Но башня – и есть «волшебный ларец». Сундук с сокровищами. Найдешь его – и духи зимы исполнят любую твою просьбу.

– Хоть кому-нибудь это удалось? Кроме вас, разумеется. – Эскилль поймал себя на мысли, как похож сейчас его голос на отцовский. Так он звучал, когда капитан пытался сдержать ярость.