Как они сделали когда-то с Белой Невестой.

На этой печальной ноте история пурги-пересмешницы не заканчивалась. Аврора не могла противиться силе Хозяина Зимы и его детей, с каждой секундой теряя себя, теряя свои воспоминания. Она знала, что смерть в ней человека неминуема… Но до последнего дня в Авроре жила та страсть, что привлекла Хозяина Зимы, то жизнелюбие и упрямство. И внутри нее жила его стихия. Его ледяное могущество.

Она знала – духи зимы никогда не пойдут против своего отца и создателя – того, кто, согласно легендам, и подарил разум зимним ветрам. Даже те, кто, как и Льдинка, зла людям не желали. А значит, рано или поздно он добьется своей цели.

«Цели?» – недоуменно отозвались снежинки.

– Даже в земле… он был силен. Стал сильнее. Мощь стихии… но главное… ярость. Ненависть.

«Их война с Фениксом не закончилась, верно?» – цепенея, спросила Сольвейг.

Льдинка вдруг переменилась. Опали на пол белые хлопья снега, что составляли ее наряд… ее сущность. Лишенная их, она стала лишь диким ветром.

– Ничего не закончилось. Однажды… он… придет. Когда падет огненная преграда… он… заморозит всю землю. Во всем мире воцарится бесконечная зима, и… его… царство станет поистине безграничным.

Эти слова Льдинка взяла не у человека – слишком по-иному они звучали. Голос ее стал иным – глухим, будто доносящимся из бездонного колодца. Сольвейг передернула плечами. Эти слова по миру разносили ветра, а пересмешница их лишь повторяла. Но на миг возникло жутковатое ощущение, что их в уши ледяной сирены выдохнул сам Хозяин Зимы.

В голове молоточками застучало: «Но разве зима и без того не бесконечна»?

Во всем мире…«Он говорил о Большой Земле».

Голова Сольвейг распухала от вопросов, а сердце ныло от понимания, что их все она задать не сможет. Слишком мало времени, чтобы разгадывать ребусы Льдинки, складывая из них, как из ледяных кубиков, слова, а из слов складывая историю.

Для начала нужно было закончить одну.

«Ты говорила, Белая Невеста не сдалась. Что она сделала?»

Сольвейг вздохнула с облегчением, когда Льдинка вернула себе человеческое лицо – пускай даже чужое, пускай мимолетное. В этот короткий отрезок времени, пока пурга-пересмешница была диким ветром, Сольвейг было не по себе.

Словно она в ночной тишине потеряла… подругу.

– Не понимаешь? Белая Невеста… сотворила… ледяных сирен.

Сольвейг задохнулась от удивления, едва не выронив из рук драгоценную скрипку.

– Равновесие… Так вы, люди… зовете. Она – человек… она хотела… равновесия. Огня – серафимов… природного огня… рукотворного – мало. Исчадия льда… словно птенцы вылуплялись. Всюду зима.

Сольвейг ошеломленно качала головой. Белая Невеста хотела дать людям шанс выстоять против своего супруга. С его детьми-ветрами, с его ледяными тварями… Вот почему она создала ледяных сирен, способных противостоять ледяной стихии, укрощать ее. То, что она сама, увы, не смогла.

– Ледяные зерна… заронены… в чужую утробу. В каждом – ее ледяная… сила. Сердца горячи… не забудут… что правильно. Не станут… как мы.

Льдинка задыхалась от невозможности высказать то, что хотела – и горечи, что плескалась внутри. Сольвейг коснулась ее руки с тихой улыбкой, осознавая: дух зимы восхищалась людьми. И чувствовала себя чужой среди ветреных братьев и сестер.

Взгляд льдистых глаз пересмешницы был прикован к лежащей на ее руке ладони. А перед глазами Сольвейг стояла светлокудрая озорная девушка с упрямым характером и чистым сердцем, которая превратилась в ветер… Но не сдалась.

Оправившись от первого шока, Сольвейг разбила тихой мелодией тишину. Снежинки беспокойно затанцевали и не сразу сложились в слова, отражая ее смятение.

«Откуда ты знаешь все это? Какой была возлюбленная Хозяина Зимы, что сделала?»

– Память ветра, – коротко ответила Льдинка. – Мы не знаем… будущего. Настоящее… ограничено… где мы существуем. Но прошлое… Мы шепчем его друг другу.

В памяти всплыли недавние слова пересмешницы о том, что ее сестры – ненадолго – спасли ледяных сирен. Было лишь одно создание, которого духи зимы действительно опасались.

«Хозяин Зимы узнал, что Белая Невеста сотворила ледяных сирен. Тех, кто способен противостоять исчадиям льда, его тварям».

– Не сразу, но… да.

«Как?»

– Сирена. Сильная… белые волосы. Из Атриви-Норд. Она пришла… в Ледяной Венец. Яростная сила. Яростная Песнь. Чуть не уничтожила Полярную Звезду. Ледяной Венец… чуть не разбила. Ее сила… ее ярость… столь велики… Хозяин Зимы услышал. Учуял зерно… своей собственной силы… в ней. Его гнев… тоже страшен… и холоден.

«Как ее звали?» – вздрогнув, спросила Сольвейг. Не нужно быть ясновидящей, чтобы понять: кто бы это ни был, подобная смелость стоило сирене жизни.

– Человеческие имена для нас… ничего не значат.

«Что, если это… Летта? И поэтому Дыхание Смерти и похитило ее?»

Леттой напугавшая Хозяина Зимы ледяная сирена быть никак не могла, Сольвейг это понимала. Сестра никогда ничего от нее не скрывала. И при всей храбрости и благородстве Летты, она никогда не рискнула бы жизнью понапрасну, зная, что может оставить сиротой младшую сестру. Вот только разум и сердце не всегда были в ладах друг с другом. Ногти впились в ладонь, свободную от скрипки.

«Фрейдис, – подумала Сольвейг с мрачным осознанием. – Она – одна из самых сильных сирен Атриви-Норд. Она больше других желала уничтожить исчадий льда – тех, что порочили создавшую и ее саму стихию».

«Поэтому Дыхания Смерти открыли на нас охоту»?

Льдинка словно поблекла. Смазались черты в сложенной из снежных хлопьев человеческой личине. Кажется, это происходило всякий раз, когда она поддавалась эмоциям. Тем, что, в общем-то, не свойственны духам зимы.

– В тот же день. Да.

В тот же день, когда Летта пропала, а Сольвейг лишилась голоса.

Взгляд упал на скрипку. Родовой дар и дар Белой Невесты все еще жил в ней. Став немой, она не перестала быть сиреной. А Летту… Летту она найдет.

– Наш отец… увидел в вас… сиренах… угрозу.

«Как мы можем быть угрозой… ему?»

Льдинка указала на повисшие в воздухе снежинками слова.

– Ты не призываешь… холод. Но повелеваешь им. Как он… повелевает. Приказал… похитить. Но сестры… тщеславны. Хотят… красивые наряды.

«Духи зимы решили воспользоваться силой похищенных ледяных сирен, я поняла. Чего им понапрасну гнить в темнице? Но что с ними будет теперь?»

– Они доткут… полотна… для тебя… для вас. И споют… Песнь. Белая Невеста… начнет. Они… подхватят. Когда закончится… Северное Сияние… исполнив предназначенное… они умрут.

Сольвейг плавно вела смычком по струнам, готовясь задать еще один вопрос. Последняя реплика заставила ее вздрогнуть. Фальшиво, надрывно взвыла струна.

– Только слышала… не знаю... точно. Сестры сторонятся. К людям… ближе… чем к ветрам.

Видя, что происходит в душе Сольвейг, Льдинка сказала, будто извиняясь:

– Не смогу… освободить. Как дух… как ветер… слабая.

В голове вихрем закружились вопросы: о Северном Сиянии, о Песне, о Хозяине Зимы. Но рваная, нетерпеливая мелодия задала главный. «Помнишь девушку, которую ты изображала? Чей образ в моей памяти прочла? Летта, моя сестра… Ты можешь ее отыскать среди пленниц?»

Пересмешница коротко кивнула. И упорхнула диким, лишенным снежной оболочки, ветром, оставляя Сольвейг одну в ее ледяной тюрьме.

Когда впереди показались силуэты утонувших в снегах домов, белобородый возчик остановил снежногривов и знаком потребовал, чтобы огненные стражи вылезли из саней. Дальше ехать он отказывался наотрез. Нильс поморщился, но Эскилль возчика не винил: его страх – больше, нежели просто суеверия.

Он вошел в заброшенную деревушку. Ветер прогудел в провалах разбитых окон, до ужаса напоминая чей-то горестный стон. На крышах домов гигантскими шапками лежал снег – убирать его было некому. Таккана сама по себе не выглядела уютной, а знание, что когда-то здесь убили несколько десятков человек, привлекательности ей не добавляло.