Нильс отгородился от пронизывающего холода за спиной огненного серафима. Эскилль лишь улыбнулся. Они шли по протоптанной в снегу тропинке: или единственная жительница Такканы нередко выходила на прогулку по деревне, или (что куда вероятней) со всех концов Крамарка люди съезжались к ней.
Тропинка привела Эскилля к приземистому домишку, куда более обжитому, нежели остальные. И единственному, от крыши которого поднимался дым. Он поднялся на крыльцо и постучался в дверь. Глянул на хмурого возчика, но тот не выказывал никакого желания присоединиться к ним и зайти в согретый теплом печи дом. Обществу Ингебьерг он предпочел стужу.
Дверь отворилась. На пороге стояла привлекательная молодая женщина с белой кожей и темными волосами. Радужка ее глаз была пугающей и в то же время необычайно красивой – черная, с яркими красными всполохами внутри. Не глаза – раскаленные угли.
– Вы – Ингебьерг? – спросил Эскилль, не смутившись пристального взгляда хозяйки дома.
– Проходите, – бросила она. Видимо, это означало «да».
Едва Эскилль перешагнул порог, стало ясно, что в этом доме он уже бывал. Разумеется, вместе с матерью и отцом и, разумеется, из-за проблем с его Пламенем. В памяти всплыли слова, оброненные недавно капитаном. Странно, что не всплывали сами воспоминания о той давней встрече. Как он мог забыть диковинные, словно раскаленные угольки, глаза?
Ингебьерг жестом пригласила их сесть на резную скамью у печи из белого камня, сама устроилась в плетеном кресле напротив. Две противоположные стены занимали шкафы, заставленные чем-то вроде невысоких кувшинов. Больше в этой комнате не было ничего. Судя по гримасе на лице Нильса, прежде с любопытством оглядывающего дом шаманки, увиденным он остался разочарован.
– Зачем вы пришли? – глубоким голосом спросила Ингебьерг. Даже если она вспомнила Эскилля, то никак этого не показала.
Огненный серафим рассказал шаманке обо всех странностях, что творились в последнее время в Атриви-Норд, но выражение ее лица осталось непроницаемым, для него непостижимым.
– Вы не сможете отыскать вендиго, и я не смогу.
– Почему?
На сей раз от ее взгляда Эскиллю отчего-то стало неуютно.
– Ты знаешь, как вендиго стал тем, кем стал?
– Разве не все исчадия льда рождаются такими, какие они есть? – пожал плечами Нильс.
Шаманка даже не взглянула на него, хотя Эскилль был бы совсем не против. Ох уж эти странные глаза, будто глядящие тебе прямо в душу… Поерзав, он ответил им обоим – и другу, и Ингебьерг:
– Морозная Дымка, Фантом, Дыхание Смерти, Хладный, Снежный Призрак – это души тех людей, что погибли в суровую снежную бурю, что заплутали в лесу и замерзли от холода, заснув вечным сном. Вендиго, возможно, один из них. Один из подданных Хозяина Зимы.
Ингебьерг откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди. Об ее заинтересованности говорила скорее поза, нежели оставшееся бесстрастным выражение лица.
– Это всего лишь сказки, – фыркнул Нильс, но его не услышали ни Эскилль, ни Ингебьерг. В этом доме он, неверящий, был лишним.
– Вендиго – иной, – проговорила шаманка. – Он – темный дух, но он куда более материален, чем духи зимы. Он сложен из плоти, хоть и прежде всего – из костей. И голод его другого толка. Это голод не по теплу и не по живой теплой крови. Вендиго, колдовского духа, не терзает холод. Чтобы унятьегоголод, ему нужна лишь человеческая плоть.
Нильс шумно сглотнул. Эскилль подался вперед, оперся локтями о колени.
– Коконы с человеческими телами… кости, найденные в Ледяном Венце… Мы думали, это звери.
– В нем много от зверя, но те не бродят в стеклянном лесу. Вендиго… бродит. И все же в чем-то ты, дитя пламени, прав. Хозяин Зимы повелевает мертвыми.
Нильс пренебрежительно фыркнул, но Ингебьерг не удостоила его даже взглядом.
– Он извращает искры души своей магией, с помощью духов зимы наращивая вокруг них ледяную плоть. От прошлого у человека остается лишь тело – потухшие угли без его души. Как самый сильный из созданий ледяной стихии, вендиго повелевает и мелкими тварями, и исчадиями льда. Он приказывает инеевым паукам заключить в кокон мертвые тела – чтобы позже ими полакомиться, чтобы хоть ненадолго утолить вечный голод.
– Вы назвали его дитем пламени… тогда кто вы? – с усмешкой спросил Нильс.
Шаманка остановила на нем обжигающий взгляд. Эскилль не сомневался – следопыт уже пожалел о вопросе.
– Я – дитя пепла.
Эскилль кивнул. Он слышал, как горожане называли Ингебьерг из Такканы пепельной шаманкой… что бы это ни значило. Но по-настоящему сейчас его занимали другие мысли.
«Хозяин Зимы повелевает мертвыми».
Выходит, его вера не напрасна. Выходит, не напрасны его ритуалы.
– Хозяин Зимы не имеет права играться с чужими душами. Он не дает умершим шанс на новую жизнь, он просто творит из них своих монстров. – Слова Эскилля обжигали губы.
– Ты осмеливаешься порицать властителя Крамарка? – изумилась Ингебьерг.
– Во мне сила Феникса, а не Хозяина Зимы, – сухо возразил он.
– Сила, которая причинила тебе столько боли…
Эскилль раздраженно повел плечом.
– В этом нет ни моей, ни его вины. Так сложилось. Если кого и винить, так это Судьбу. Но, как бы то ни было, огонь – моя стихия.
– Вот почему со льдом ты сражаешься так отчаянно?
Что Ингебьерг вкладывала в эти слова? Восхищение? Осуждение? Насмешку? С раздраженным выдохом Эскилль признал – его разуму чувства шаманки неподвластны.
– То существование, что влачат исчадия льда – не жизнь. Лишь жалкое посмертие. Они как чума, как проказа, отбирают чужие жизни, будто наказывая за то, что собственной у них больше нет. Убивая исчадий, я верю, что дарую покой их душам. Но кажется, что с каждым годом их становится только больше…
– Потому что Хозяин Зимы становится сильней.
Слова Ингебьерг повисли в воздухе, обретая форму. Воздух сгустился, будто назревала буря. Не здесь, в четырех стенах, а снаружи, где воет ветер, и мертвые души получают ледяное воплощение.
Нильс, уже не пытаясь вставить и слова в их разговор, переводил взгляд с Эскилля на пепельную шаманку.
– Пойми, огненный серафим, ты живешь на острове, который подчинил себе покровитель вечной зимы и стужи. Твой огонь и твои пламенные речи пока ему не мешают… но однажды могут помешать.
Это было явственное предупреждение, на которое Эскиллю нечего было ответить. Поэтому он холодно произнес:
– Может, вернемся к главному?
– Конечно, – понимающе усмехнулась Ингебьерг.
Нильс с облегчением выдохнул.
– Культ людей, которые пытаются вернуть к жизни своих умерших близких… он действительно существует?
Шаманка подошла к шкафу, что-то зачерпнула из стоящей на полке пиалы и поднесла к ноздрям. Шумно втянула воздух, заставив Эскилля изогнуть бровь. Нюхательный табак?
– Не культ, разрозненные осколки – как цветные стеклышки в витражах.
Эскилль помотал головой, пытаясь уловить ускользающий смысл ее фразы. Ингебьерг, повернувшись, в упор уставилась на него. Взгляд ее стал туманным.
– Непохожие, но ведомые одной целью, они образуют единое целое, только опадая мертвыми телами на снег.
Пепельная шаманка явно пребывала в уверенности, что она только что все объяснила. Растерянные взгляды стражей это, однако, опровергали.
– Они идут в Ледяной Венец, к самой его Сердцевине, зная, что могут столкнуться с вендиго, зная, что, скорее всего, проиграют, – медленно сказал Эскилль. – Зачем?
– При жизни вендиго был могущественным темным колдуном. Да, на смену его человеческой сущности пришел неутолимый голод. Но свои черные силы он не растерял. – Взгляд Ингебьерг пьяно блуждал по комнате. – И близко подобраться к нему может только тот, в ком живет та же сила. Та же тьма.
– Манипуляции с темной магией запрещены, и вы это не хуже меня знаете. Или же у вас на примете есть парочка изгоев-колдунов?
Ингебьерг улыбнулась.
– Тем, кто известен мне, нет никакого дела до вендиго и уж тем более – до идущих на верную смерть людей. Поэтому тебе, огнекрылый, нужен новый объект для подобного колдовства.
