– Я никогда не пойду на это сам, и других такой опасности подвергать не стану, – припечатал Эскилль. – Обращение к теневому колдовству необратимо. Однажды прибегнув к нему, прежним человек уже не будет.

Пепельная шаманка осталась холодна и спокойна как лед.

– Ты же остался прежним.

Нильс вытаращил глаза, пробормотав под нос: «Святое пламя…» Эскилль попросту забыл, как дышать.

– Что… – Дальнейшая часть фразы все никак не складывалась. Наконец он выдавил: – Что вы имеете в виду?

И прежде, чем ответила Ингебьерг, он все понял. Или же почти все.

– То, что вы делали со мной, чтобы присмирить мое Пламя, относилось к темному колдовству, верно? И что же это?

– Я отвязывала от тебя твою тень.

Тишина образовалась такая, будто Ингебьерг взяла все звуки мира и заключила их в непроницаемую стеклянную коробочку.

– Я не темная колдунья, – сочла нужным объяснить она, – но я была ее ученицей. Я быстро избрала свой путь, найдя его не среди тьмы – среди пепла. Но чему-то я все же научилась.

– И в чем именно заключался ваш ритуал? – растерянно спросил Эскилль.

– Я разлучила тебя с твоей тенью и влила в нее ровно половину твоего Пламени. Другую половину потребовал оставить твой отец. – Ингебьерг изменила своим привычкам – прежде невозмутимое лицо исказила гримаса. Всего лишь на мгновение, но его хватило, чтобы понять: пепельная шаманка и капитан Огненной стражи теплыми чувствами друг к другу не прониклись. – Человеческое тело слишком подвержено влиянию той или иной стихии. Но тень… она эфемерна. Какой бы трансформации ее ни подвергай, ее всегда можно вернуть к исходному состоянию.

Эскилль потряс головой. Иногда ему казалось, что Ингебьерг говорила с ним на чужом языке. Или на его родном, но порядком устаревшем – вроде бы ясен смысл, но… не до конца.

– Увы, ничего не вышло. Когда твой отец понял, что без собственной тени тебе становится только хуже, он потребовал провести обратный ритуал.

«Значит, отец ненавидел меня не настолько сильно, чтобы подвергнуть опасности мою жизнь».

– И сейчас вы предлагаете Эскиллю повторить темный ритуал? – недоверчиво спросил Нильс, переводя круглые глаза с друга на пепельную шаманку.

– Тьма вендиго родственна, она вместе со льдом – его стихия. Твоя тень может подобраться к нему, минуя расставленные для людей ловушки. Поможет выследить его, как зверя, памятуя о том, что он – бывший человек. Но помни, огнекрылый – тени вендиго не победить, неравны силы. Чтобы сразить его, тебе понадобится все твои охотничьи умения… и все твое Пламя.

– Понимаю, – сухо сказал Эскилль. Застыл в нерешительности, глядя в глаза-угольки. Мысль, слишком сладкая, больше похожая на грезу, захватила и не отпускала. – Вы сможете снова дать моей тени часть моего огня?

Ингебьерг долго и испытующе смотрела на него.

– Смогу. Но, как и прежде, только на время. Рано или поздно, ты должен будешь соединиться со своей тенью. Долгая разлука с ней в прошлый раз едва не свела тебя с ума. Но не волнуйся, я стерла твои кошмары.

Укол разочарования, а с ним – искра пламенной надежды. Эскиллю выпал шанс стать нормальным… пускай и не навсегда.

– На то время, что твоя тень существует отдельно от тебя, советую держаться на расстоянии от других людей, а лучше – и вовсе от них отгородиться. Раздвоение сознания – не самое приятное из явлений.

Эскилль кивнул, поднимаясь. К затворничеству ему не привыкать.

– И вот еще что… Не теряй свою тень.

– А что будет, если потеряю?

– У тебя с тенью не только одно сознание на двоих, но и одна душа. Заблудится оторванная от тела тень – и Хозяин Зимы может захватить твою душу. Она станет очередным исчадием льда. Ледяным демоном, духом, убийцей. Что же до тебя… ваше сознание едино. Ты будешь все видеть. Все понимать. Да, ты можешь отыскать свою тень и убить ее в ее новом воплощении… Если, конечно, прежде, ты не сойдешь с ума от того, что увидишь ее глазами.

В руках Ингебьерг снова появилась пиала. Не табак внутри – пепел. Наверняка, не обычный пепел – тот, что запорошил побережье Фениксова моря и хранил память о людях, преданных огню.

Эскилль невольно вздрогнул, когда Ингебьерг склонилась над зажатой в ладони пиалой и, что-то прошептав, втянула пепел ноздрями. Болезненно поморщилась, будто обожглась. Красные всполохи в ее глазах, что окружали расширившийся значок причудливым ореолом, стали ярче. Эскилль кожей чувствовал – пепельная шаманка сейчас видела то, чего он не видел.

Ингебьерг размашистым шагом преодолела расстояние до противоположного шкафа и вынула из нижнего ящичка небольшой серп для сбора трав. Подлетела к Эскиллю – стремительная, словно дух зимы, подпитываемая изнутри силой иного рода. А потом резко полоснула воздух позади Эскилля – там, где виднелась отбрасываемая им тень.

– Я распорола швы, оставив один-единственный стежок, – сказала Ингебьерг заплетающимся языком. Сила пепла, непостижимая для огненного серафима, казалось, поглощала ее собственную. – Чтобы отделиться от своей тени окончательно, тебе будет достаточно его разрезать. Сделай это, когда будешь готов ее отпустить.

Пепельная шаманка поднесла к губам пустую пиалу и медленно выдохнула. Изо рта Ингебьерг потекли дымчатые струйки – подчиненные ее воле, они послушно, словно прирученные животные, забрались в пиалу и улеглись на дне. Заглянув туда мгновением спустя, Эскилль увидел лишь пепел. Ингебьерг заговорила его, окропив толикой своей крови, прикрыла пиалу крышкой и протянула огненному серафиму.

Нильс смотрел на Ингебьерг странным взглядом, и Эскилль не мог понять: хочет ли следопыт бежать от шаманки со всех ног или же преклонить перед ней колени. Возможно, Нильс не знал и сам.

А потом рука Ингебьерг стала эфемерной, словно тень, и темной, словно пепел. Она вонзилась в грудь Эскилля, прошила насквозь, впуская в его внутренности обжигающий холод.

Ингебьерг отдала часть Пламени его тени. Жаль только, не навсегда.

Сольвейг невыносимо клонило в сон: сказывались бессонные ночи. Но она упрямо закрыла глаза, лишая себя не только голоса, но и зрения. Чтобы воздействовать на окружающий льдистый мир, нужно уметь его чувствовать. Не глазами. Кожей.

Она нежно провела по струнам, представляя, как нотами прокладывает себе путь к сердцу ледяной стихии.

Вот бы ей чары, способные рассеять морок, окутавший сознание ледяных сирен! Наверняка кто-то из жителей Крамарка – и, быть может, и самого Атриви-Норд такими располагает. Но сбегать в поисках чар сейчас (если, конечно, Полярная Звезда вообще ее выпустит) – безумие. Обратно она может уже не вернуться. Духи зимы надежно скрывали от глаз смертных свою обитель, а значит, без их магии вход в нее для Сольвейг останется закрыт. Близость к пленным ледяным сиренам и шанс узнать о сестре она не могла потерять.

Судя по рассказу Хильды, духи зимы действительно держали слово, награждая тех, кто сослужил им службу. Возможно, им знакомо понятие чести… Но вероятнее всего, для детей Хозяина Зимы подобное – очередная игра. Как кошка играется с мышью, на время выпуская ее из когтей – чтобы та, вкусив иллюзию свободы, пометалась вокруг, помельтешила перед глазами. Чтобы азарт стал сильней, чтобы не наскучила забава. Потому, отпуская Хильду, они расставляли для нее капканы, играли на ее нервах, сгущая напряжение и рождая в ней страх. Чтобы мышка-Хильда понимала, чем она рискует, если посмеет не подчиниться духам зимы.

Что, если Сольвейг в награду за сшитые снежные платья попросит отпустить ледяных сирен и развеять их морок? Хорошо, если бы Льдинка среди ледяных сирен нашла Летту… Тогда, как говорят охотники, своей исполненной в награду просьбой она могла бы убить двух зайцев.

Вернуть Летту. Освободить ледяных сирен.

Но пойдут ли духи зимы на это? Что, если, вероломные, придумают новую уловку? И что тогда делать?

Сольвейг задрожала, резко опуская скрипку. Ей всего семнадцать, а ее дар теперь, после потери голоса – загадка для нее самой. Она собиралась, ни много ни мало, пойти наперекор духам зимы. Готова ли она? И как обмануть того, кто сам силен в обмане?