Сила духов зимы казалась безграничной. Но все же… За долгие годы люди научились давать отпор и им, и их злобным зубастым собачонкам. Против исчадий – стены с огненным плющом, чаши Феникса и Огненная стража. Против зимних ветров – созданные колдунами знаки-обереги. Убить их, бессмертных, они не могли, но подальше от невинных людей держали.

Не то ли это равновесие, которого так желала Белая Невеста, отдавая свои силы, чтобы создать ледяных сирен?

Одна Сольвейг бороться с духами зимы не сможет. Но ей и не нужно быть одной. На ее стороне – такие же, как она, дочери Белой Невесты.

Против дочерей Хозяина Зимы.

Злым, резким выдохом она прогнала сомнение. Легким похлопыванием по щекам – сонливость. Чтобы прогнать усталость, нужно время, потраченное на хороший сладкий сон. Но времени у Сольвейг больше не было.

Она упрямо взялась за скрипку. В ее воображении ноты оседали в воздухе снежной пыльцой, холодным туманом… ледяным бисером, что горошинами рассыпан по полу. Она не училась ничего новому – лишь вела дар от своего сердца в мир иными тропами. Непривычный к воплощению через мелодию скрипки, дар слушался ее не всегда – часть его утекала мимо, словно из продырявленного кувшина. Но Сольвейг не позволяла себе опускать руки, старательно вплетая в музыку силу сирены.

Сотканная из нот, ее Песнь создавала на стене трещину за трещиной – тонкие, с волосок, с каждой новой нотой они ширились и углублялись. Новая, спокойная Песнь покрыла паутину трещин ледовой глазурью, сшивая края раны, делая стену цельной, литой. На губах Сольвейг заиграла улыбка – странное, до конца не познанное воплощение ее дара возродило в ней мечту.

Мечту стать однажды целительницей.

На рассвете Льдинка вернулась.

– Я нашла… твою сестру.

Сольвейг от волнения забыла, как дышать. Вскочила – лишь недавно прилегла, едва успела смежить веки. Ее повело от усталости. Раскинув руки, она с трудом удержала равновесие. Замелькавшие перед глазами черные мушки побледнели и пропали.

– Идем.

Сольвейг с удивлением взглянула на Льдинку. Неужели дух зимы отыскала не только Летту, но и способ освободить окутанных мороком ледяных сирен? Но что-то в облике пересмешницы показалось странным. От сковавшей и тело и разум усталости Сольвейг не сразу разглядела: бледная, словно призрак человека, а не сам человек, Льдинка мерцала. Того и гляди – исчезнет, снова став диким ветром.

Льдинка нервничала, и ее волнение по воздушным волнам передалось Сольвейг. В голове билось испуганное: «Что-то не так с Леттой?». Но подхватив скрипку, играть она не стала. Оставила внутри переполняющую ее тревогу и просто вышла из комнаты вслед за пургой. Не хотела терять ни мгновения, что отделяли ее от встречи с Леттой.

Она приготовилась спускаться, но Льдинка по крученой ледяной лестнице в самом центре башни (лестнице духов зимы!) повела ее наверх. Сольвейг в нерешительности замерла. Но, несмотря на бледность (вернее сказать, призрачность), Льдинка выглядела как человек, который твердо знает, что делает. Сольвейг не доверяла духам зимы и, как и многие, считала их жестокосердными интриганами, что любили играть с людьми. Но пурге-пересмешнице она… верила. Льдинка, развернувшись к ней, беззвучно кивнула. Губы ее сжались, образуя тонкую линию, как бывает у сосредоточенных людей. Сама того ни зная, с каждым днем дух зимы все больше от них перенимала.

Сольвейг неуверенно сделала первый шаг по скользкой и очень опасной на вид винтовой лестнице. С каждой оставленной позади ступенькой в ней становилось все больше решимости… и тревоги. Что же хочет показать ей Льдинка? Что с Леттой? И, самый странный из них, пропитанный волнением – почему… наверх?

На пути Сольвейг не встретила ни одного духа зимы, хотя отдаленные их голоса до нее все же доносились. Вряд ли пурга-пересмешница сумела под каким-то предлогом увести с верхних ярусов Полярной Звезды всех духов зимы. Скорей, улучила нужный момент и пришла за Сольвейг.

Наконец Льдинка прикосновением открыла дверь в одну из комнат. Всю не слишком долгую дорогу Сольвейг готовила себя к… чему-то, внутренне подбиралась, как зверь перед прыжком. И все равно была ошеломлена.

Потому что в комнате была Летта. Настоящая – Сольвейг поняла это по ее глазам, ярко-голубым, но не мертвенно-льдистым. Эту разницу сложно разглядеть в первое мгновение, но кто хоть однажды видел духов зимы вблизи, заметит ее непременно. Волосы Летты стали полностью белыми, словно изморозь – ее дар расцвел.

Потому что Летта казалась не пленницей, а королевой. Посреди ее комнаты стояла огромная ледяная кровать, пол устилали белые шкуры. В оправу придвинутого у окна трельяжа вместо зеркала был вморожен кусок льда – не тающий, несмотря на царившую в комнате жару. Дарили ее, как и прежде, прикованные к камину огненные саламандры.

На Летте было платье, красивей которого Сольвейг не видела никогда. Сотканное из кружев и подогнанных друг к другу белых птичьих перьев, что складывались в пышную юбку со шлейфом. Длинную шею покрывала тонкая ажурная сеть – ожерелье с капельками-льдинками вместо каменьев.

Потому что Летта была полупрозрачной, как Льдинка – ветер, что от волнения едва удерживал человеческую маску на своем эфемерном теле.

Ноги Сольвейг подкосились. Она сумела удержать в слабеющих пальцах скрипку, из последних сил цепляясь за нее. Хоть что-то в окружающем ее мире привычно и неизменчиво. Хоть что-то не пытается на ее глазах исчезать.

Летта с сожалением смотрела на роскошный костяной гребень на трельяже. Попыталась его коснуться, но тонкие прозрачные пальцы раз за разом проходили насквозь. Ей все же удалось… уплотнить свое эфемерное тело и взять в руки гребень. Сольвейг никогда не видела, чтобы такое происходило с Льдинкой. Летта казалась больше диким, свободным ветром, чем обернутым в скорлупу человеческой личины духом зимы.

Северное Сияние – не чествование Авроры, что создала ледяных сирен. А восхождение на трон новой Белой Невесты.

Летты.

А значит, скоро она навсегда потеряет человеческий облик. Станет самым сильным ветром, королевой ветров, способной запорошить снегом целый остров.

Сольвейг беззвучно всхлипнула. Летта ее даже не узнавала.

Плохо слушающими пальцами Сольвейг вывела в воздухе мелодию. Снежинки оторвались от платья Летты, сплетаясь в полный отчаянной надежды вопрос: «Это можно исправить»?

Льдинка, и так будучи бледной тенью себя прежней, замерцала – она была на грани между призрачной видимостью и полным исчезновением. Сорвавшись с ее щеки, о пол со звонким стуком упала бисеринка-льдинка.

– Прости. Нет.

Закрыв глаза, Сольвейг осела на пол. Весь ее путь оказалось бессмысленным.

Или… Если Летту нельзя вернуть, нельзя снова сделать ее бесплотное тело вновь осязаемым, может, возможно хотя бы заставить ее полностью не исчезать? Не становиться супругой Хозяина Зимы?

Летта, с тихим любопытством глядя на младшую сестру, не задавала вопросов. Ее не интересовало, что в ее комнате делают дух зимы и… по-видимому, незнакомка со скрипкой. Такое равнодушие ко всему было совершенно несвойственно прежней Летте – приветливой, участливой, сострадательной… Прежней Летта и не была.

«Не раскисай. Нельзя», – приказала себе Сольвейг. В уголках ее глаз закипали слезы.

Говорят, у каждой снежинки свой узор, и каждая неповторима. И сейчас Сольвейг мысленно сплетала узор истории из инеевых нитей паутины, в которой поневоле запутались они с Леттой.

Если бы она, подобно околдованным ледяным сиренам, плела снежное полотно, то нитями основы была бы история Авроры. Белая Невеста, бывшая смертная девушка, что подарила жизнь ледяным сиренам, снова предстала перед мысленным взором Сольвейг, будто нарисованная белым на черном полотне. Потерявшая себя, свои воспоминания и человеческое тело, человечность она не потеряла. Вместе со своей свитой Аврора десятилетиями блуждала среди ледяных сирен, стучала крыльями-ветрами в их разрисованные инеем окна.

И не помнила, не подозревала, что она же их и создала.