— Думаю, это единственный вопрос, о котором языки будут чесать всегда, — сказал Хинкли.

Беспокойный (с недавних пор) взгляд Фуллера метнулся к журнальной стойке. Там красовалось несколько рядов Сюзанн, тысяча квадратных футов влажных улыбок, черных глаз, сливочно-белых лиц. Фуллер порылся в своей памяти, пытаясь найти там звучную фразу, которая придала бы вес его словам.

— А как же детская преступность? — вопросил он и показал на журналы. — Неудивительно, что наши дети сходят с ума!

— Ну да, я сходил, помнится, — тихо произнес старик. — Тоже боялся — совсем как ты.

— Говорю же, я ее не боюсь! — упорствовал Фуллер.

— Вот и славно! — нашелся Хинкли. — Тогда, раз ты такой храбрый, сходи и отнеси ей газеты. За них заплачено.

Фуллер открыл было рот, но возразить ему было нечем. Горло сдавило, и он понял, что сказать ничего не сможет — только опозорится еще больше.

— Если вы в самом деле не боитесь, капрал, — сказал аптекарь, — это было бы очень любезно с вашей стороны. По-христиански.

Пока Фуллер поднимался в комнатушку над пожарной частью, все его тело едва ли не судорогой сводило от напускного безразличия.

Дверь оказалась не заперта. Фуллер постучал, и она сама собой отворилась. В воображении Фуллера гнездо разврата было темным и безмолвным, пропахшим благовониями — эдакий лабиринт из тяжелых штор, зеркал и низких диванчиков, — и где-то непременно должна была прятаться огромная кровать в форме лебедя.

Теперь ему довелось увидеть комнату Сюзанны воочию. Правда оказалась куда прозаичней: перед Фуллером было дешевое съемное жилье с голыми дощатыми стенами, тремя крючками для пальто и линолеумом на полу. Две газовые конфорки, железная койка, холодильник. Крошечная раковина с голыми трубами, пластмассовый стаканчик, две тарелки, мутное зеркало. Жестянка с мыльным порошком, сковородка и кастрюля.

Единственным «непотребным» штрихом в обстановке был белесый круг от талька перед мутным зеркалом — в центре этого круга остались следы двух босых ног. Пальчики были размером не больше жемчужины.

Фуллер поднял голову от жемчужин к настоящей Сюзанне. Она стояла к нему спиной и упаковывала в чемодан последние вещи. На ней было дорожное платье — закрытое и длинное, как у жены миссионера.

— Газеты, — просипел Фуллер. — От мистера Хинкли.

— О, как мило со стороны мистера Хинкли! — сказала Сюзанна. И лишь тогда повернулась. — Передайте ему… — Она тут же осеклась, признав в Фуллере своего обидчика, и поджала губы. Ее крошечный нос покраснел.

— Газеты, — выдавил Фуллер. — От мистера Хинкли.

— Я вас слышала, — сказала она, — можете больше не повторять. Это все?

Руки Фуллера безвольно повисли по бокам.

— Я… я не хотел, чтобы вы уезжали. Я не это имел в виду.

— Предлагаете мне остаться? — чуть не плача, спросила Сюзанна. — После того как вы выставили меня перед людьми распутницей? Проституткой? Потаскухой?

— Силы небесные, да я и не думал называть вас такими словами! — воскликнул Фуллер.

— Вы хоть раз пробовали встать на мое место? — Она ударила себя в грудь. — Здесь, между прочим, не пусто!

— Я знаю… — выдавил Фуллер, хотя до этой минуты не знал.

— У меня тоже есть сердце! И душа!

— Конечно, — проговорил Фуллер. Он задрожал: комната вдруг наполнилась томным жаром. Золотая Сюзанна, героиня тысяч мучительных фантазий, говорила с ним о душе, говорила страстно и пылко — с одиночкой Фуллером, с бесцветным и неотесанным капралом Фуллером.

— Я по вашей милости всю ночь не спала!

— По моей?.. — Ему отчаянно захотелось, чтобы она снова исчезла из его жизни, превратившись в черно-белую картинку из толстого журнала, захотелось перевернуть эту страницу и почитать новости спорта или политики.

— А вы как думали? Я всю ночь с вами спорила. И знаете, что я говорила?

— Нет, — ответил Фуллер, пятясь. Она шагнула за ним. Казалось, она источает жар, точно большой радиатор. Сюзанна была дьявольски настоящая.

— Я вам не Йеллоустонский парк! — кричала она. — Я не принадлежу налогоплательщикам — и вообще никому не принадлежу! Вы не имеете никакого права меня попрекать!

— Упаси Господи! — сказал Фуллер.

— Как же я устала от неотесанных болванов вроде вас! — не унималась Сюзанна. Она топнула ножкой и вдруг показалась Фуллеру загнанной и несчастной. — Я не виновата, если вам хочется меня поцеловать! Разве это моя вина?

Собственная мысль, которую Фуллер так хотел всем доказать, теперь едва поблескивала во мраке — так водолазы видят солнце с океанского дна.

— Я только хотел сказать, что вы могли бы одеваться поприличней…

Сюзанна раскинула руки в стороны:

— Так — достаточно прилично? Теперь вы довольны?!

От ее красоты у Фуллера заныли кости. В груди, точно забытый аккорд, томился вздох.

— Да, — пробормотал он и добавил: — Не обращайте на меня внимания. Забудьте.

Сюзанна вскинула голову.

— А вы попробуйте забыть, что вас переехал грузовик! Почему вы такой злой?

— Я только сказал, что у меня было на сердце, — ответил Фуллер.

— Значит, у вас на сердце ужасно много зла! — выпалила Сюзанна. Вдруг ее глаза широко распахнулись. — Все время, пока я училась в школе, ребята вроде вас глазели на меня так, словно желали мне смерти! Они никогда не приглашали меня танцевать, не разговаривали со мной, не улыбались в ответ! — Она вздрогнула. — Они просто обходили меня стороной и косились подозрительно, точно полицейские из глухого городка. Они смотрели на меня так же, как вы, — словно я сделала что-то ужасное!

От понимания справедливости ее упреков Фуллер весь зачесался.

— Но думали они про другое. Наверно, — сказал он.

— Это вряд ли! Уж вы так точно о другом не думали! Взяли и развопились на меня ни с того ни с сего — а ведь я никогда вас даже не видела! — Сюзанна расплакалась. — Да что с вами такое?!

Фуллер уставился в пол.

— Просто к таким девушкам, как вы, не подойти… вот и все. Обидно это.

Сюзанна с удивлением посмотрела на него.

— Но вы же не знаете наверняка!

— Я знаю, кого вам подавай: парня на кабриолете, в костюме с иголочки и двадцатью долларами в кармане, — сказал Фуллер.

Сюзанна отвернулась и закрыла чемодан.

— Хорошо же вы знаете девушек! Попробовали бы хоть раз улыбнуться, пошутить, сказать доброе слово! — Она обернулась и снова раскинула руки. — Я девушка! У девушек бывают такие фигуры, ничего не поделаешь. Если парни со мной добры и милы, я иногда их целую! Разве это плохо?

— Нет, — потупившись, ответил Фуллер. Сюзанна утерла ему нос самым простым и милым законом Вселенной. Он пожал плечами. — Ну, мне пора. До свидания.

— Стойте! — воскликнула она. — Вы не можете так просто уйти! Я теперь чувствую себя ужасно плохо, вы не имеете права меня так бросать! Я этого не заслужила.

— Но что же мне делать? — беспомощно спросил Фуллер.

— Давайте вместе пройдем по Мейн-стрит, как будто вы гордитесь мною, хвалитесь! — сказала Сюзанна. — Вы восстановите мое доброе имя в глазах человечества. — Она кивнула. — Уж это вы мне должны.

Капрал Фуллер, вернувшийся позавчера с безрадостной полуторагодовалой службы в Корее, молча стоял на крыльце Сюзанны и ждал — на глазах у всей деревни.

Сюзанна велела ему выйти, чтобы переодеться и в должном виде предстать перед человечеством. Еще она позвонила в транспортную контору и распорядилась, чтобы отогнали грузовик.

Фуллер коротал время, гладя ее черного кота.

— Киса-киса-киса-киса, — приговаривал он. Это заклинание — «киса-киса-киса-киса» — действовало на него как сильное успокоительное и притупляло все чувства.

Фуллер твердил его, когда Сюзанна наконец вышла из своего гнездышка. Он не мог остановиться, все повторял и повторял одно слово, и ей пришлось вырвать кота из его рук, чтобы он поднял глаза и предложил ей руку.

— Пока, киса-киса-киса-киса, — сказал Фуллер.