— Что? — сказала Энни.

— Это Райс, — сказал он. — Скажи матери, что идешь в клуб поиграть в теннис со стариной Бобом Кэнселом. Встретимся на бензозаправке на углу Сорок шестой и Иллинойс.

И через полчаса они вновь удрали на стареньком синем «форде» мальчика, где на зеркале заднего вида болтались пинетки, а на пыльном заднем сиденье громоздились комиксы.

Когда Энни и Райс выезжали из города, радио в машине пело:

И снова началась пьянящая гонка.

Границу Огайо Энни и Райс пересекли по проселочной дороге, слушая по радио сообщение об их побеге под аккомпанемент гравия, бьющего по крыльям машины.

Они нетерпеливо выслушали новости о мятеже в Бангалоре, о столкновении самолетов в Ирландии, о человеке, который взорвал свою жену нитроглицерином в Западной Вирджинии. Главную новость диктор приберег напоследок: Энни и Райс, Джульетта и Ромео, снова играют в зайцев и гончих.

Диктор назвал Райса «Рик», так его еще никто не называл, и Райсу с Энни это понравилось.

— Теперь я буду звать тебя Рик, — сказала Энни.

— Принимается без возражений.

— Ты больше похож на Рика, чем на Райса, — сказала Энни. — Как получилось, что они назвали тебя Райс?

— А я тебе разве еще не рассказывал?

— Если и рассказывал, — сказала она, — то я забыла.

А Райс ведь точно рассказывал ей не меньше десятка раз, почему его назвали Райсом, но на самом-то деле она никогда его не слушала. Коли на то пошло, Райс тоже на самом-то деле никогда ее не слушал. Они оба сдохли б от скуки, если бы слушали друг друга, но они себя щадили.

Вот почему их разговоры являли чудеса неуместности. В обиходе было только два предмета — жалость к себе и нечто, называемое любовь.

— У моей матери был какой-то предок по имени Райс, — сказал Райс. — Он был врач и вроде как довольно известный.

— Доктор Сайболт — единственный, кто хоть когда-то пытался меня понять как человека, — сказала Энни. Доктор Сайболт был их губернаторский семейный врач.

— А еще имеются и другие известные люди — с материнской стороны, — сказал Райс. — Не знаю, чем там они занимались, но это хороший род.

— Доктор Сайболт выслушал бы то, что я пытаюсь сказать, — сказала Энни. — У родителей никогда нет времени меня слушать.

— Вот почему мой старик всегда на меня ругался — во мне слишком много от матери, — сказал Райс. — Знаешь, я хочу делать что-то стоящее, и чтобы у меня были всякие вещи, и вообще хочу жить и рисковать, а со стороны отца совсем все не такие.

— Я могла бы говорить с доктором Сайболтом о любви — я могла бы говорить с ним о чем угодно, — сказала Энни. — С родителями ни о чем таком не поговоришь, приходится держать в себе.

— Безопасность прежде всего — вот их девиз, — сказал Райс. — Чудненько, только это не мой девиз. Они хотят от меня, чтобы я был таким же, как они, а я просто не такой человек.

— Это ведь кошмар — заставлять кого-то держать такое в себе, — сказала Энни. — Я все время плачу, и родители никогда не догадаются почему.

— Вот почему я угонял те машины, — сказал Райс. — Я просто вдруг в один прекрасный момент сдвинулся. Они хотели, чтобы я вел себя так же, как мой отец, а только не такой я человек. Они никогда меня не понимали. Они так меня и не понимают.

— Но хуже всего то, — сказала Энни, — что мой родной отец велел мне лгать. Вот тогда-то я и поняла: моих родителей вовсе не заботит правда. Их заботит только, что о них думают люди.

— Этим летом, — сказал Райс, — я и впрямь заработал больше денег, чем мой старик или любой из его братьев. Это его точно грызет. Он не может этого вынести.

— Мама заговорила со мной о любви, — сказала Энни, — и я едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Ты не знаешь, что такое любовь! Ты никогда не знала, что это такое!»

— Мои мне постоянно талдычат, чтобы я вел себя как мужчина, — сказал Райс. — И что? Когда я на самом деле повел себя как мужчина, они прям-таки взбесились. Ну и что тут будешь делать?

— Даже если бы я закричала, она бы все равно не услышала. Она никогда не слушает. Она, наверное, просто боится слушать. Ты ведь понимаешь, о чем я?

— Мой старший брат был любимчиком в семье, — сказал Райс. — Он никогда не мог сделать ничего не того, я не мог сделать ничегошеньки как надо, то есть они так считали. Ты никогда моего брата не видела, а?

— Мой отец что-то во мне убил, когда велел мне лгать, — сказала Энни.

— Нам точно повезло, мы нашли друг друга, — сказал Райс.

— Что? — сказала Энни.

— Я сказал: нам точно повезло, что мы нашли друг друга, — сказал Райс.

Энни взяла его за руку.

— О да, да, да, — сказала она пылко. — Когда мы впервые встретились на поле для гольфа, я чуть не умерла, я сразу поняла, насколько мы друг для друга самое оно. Ты первый человек — после доктора Сайболта, — с которым я чувствую настоящую близость.

— Доктора? — сказал Райс. — А это кто?

В рабочем кабинете, в резиденции губернатора, губернатор Саутхард включил радио. Энн и Райса уже сцапали в двадцати милях к западу от Кливленда, и он хотел послушать, что скажут об этом новостные службы. Пока же передавали только музыку, и вот что он сейчас слушал:

— Да как они смеют пускать подобное в эфир? — сказал он. — Вся индустрия развлечений Америки только и делает, что втолковывает детям, как убить их родителей — и самих себя в придачу.

Он адресовал свой вопрос жене и Брентнерам, родителям мальчика, которые сидели с ним в кабинете.

Брентнеры мотали головами, показывая, что они не знают ответ на вопрос губернатора. Они были потрясены тем, что их позвали к самому губернатору. Они почти ничего не сказали — только несколько жалких, бессвязных, невразумительных извинений в самом начале. С тех пор они немо соглашались со всем, что губернатор имел им сказать.

Он же сказал более чем достаточно о том, борьбу с чем назвал самым трудным решением в своей жизни. Он пытался решить, в согласии с женой и Брентнерами, как сделать беглецов достаточно взрослыми, чтобы они могли осознать, что творят, как удержать их от новых и новых побегов.

— Есть предложения, мистер Брентнер? — сказал он отцу Райса.

Отец Райса пожал плечами.

— Он меня вообще не слушается, — сказал он. — Если мне кто-нибудь подскажет, как сделать так, чтобы он слушался, я был бы рад попробовать, но… — и его сентенция безнадежно заглохла.

— Но — что? — сказал губернатор.

— Он уже почти взрослый мужчина, губернатор, — сказал отец Райса, — и управлять им так же просто, как и всяким другим мужчиной — а это не слишком легко. — Он пробормотал еще что-то, что губернатор не расслышал, и снова пожал плечами.

— Простите? — сказал губернатор.

Отец Райса повторил не намного громче, чем раньше.

— Я сказал — он меня не уважает.

— Да ей-богу, он будет вас уважать, если вы установите для него жесткие правила и заставите их придерживаться! — сказал губернатор с пылкостью праведника.

И тут мать Райса совершила самый бесстрашный поступок в своей жизни. Взъярившись от того, что вся вина ложится на ее сына, она дала отпор губернатору Индианы:

— Может, если мы воспитаем сына, как вы говорите, то и вы воспитаете так свою дочь, — сказала она, — и может, тогда у нас вообще не будет больше таких неприятностей, как сейчас.