— Немножко… что-то прибавилось, да. Джино считает, что бизнес пора уже продавать.

— Ты же только что сказал, что остаешься еще на полгода.

— А у меня выбора нет, — злобно бросил Ники. — Мой компаньон, большой поклонник оперы, подстроил все так, что я не могу продать без его разрешения. Господи! Каким же я был младенцем неразумным!

— Ого, вот это неприятно. А кто он?

— Без понятия. От его имени выступает банк.

— И все-таки на вид дела-то идут неплохо.

— С твоей точки зрения — конечно. Этим бизнесом должен заниматься такой, как ты, а не такой, как я. Вот ты из тех, кому бы это понравилось — наблюдать за конкурентами, придумывать новые подходы, новые рекламные слоганы, всю эту муру. — Он похлопал меня по колену. — Человек двадцатого столетия! Повезло тебе, что ты не родился с талантом.

— Да-да, очень мило. Извини за вопрос, а по какому делу ты в центр едешь?

— А… Одна молочная компания размышляет над возможностью доставлять наши пончики по утрам на дом вместе с молоком. Позвали вот на встречу.

— «Размышляет над возможностью»?

— Ну, в смысле, они уже решили, что хотят, — уточнил Ники рассеянно.

— Ники! Да ты будешь деньги лопатой грести! Самородок! Вот это деловая хватка!

— Какой же ты бесчувственный!

— Не хотел тебя обидеть. Можно мне пончик?

— Возьми светло-зеленый.

— Он с отравой, что ли?

— Новый вкус хотим попробовать.

Я запустил в пончик зубы.

— Ого! Мята! Неплохо!

— Нравится? — живо спросил Ники.

— Тебе-то какая разница, артист?

— Если уж я обречен печь пончики, надо хотя бы печь их хорошо.

— Да, сохраняй мужество. Мне тут выходить.

Ники остановил машину, но даже не посмотрел в мою сторону, когда я вылезал. Он во все глаза уставился на что-то на другой стороне улицы.

— Ах ты лживый мерзавец! — пробормотал он и нажал на газ.

Через дорогу я увидел ресторан с неоновой рекламой: «Лучший кофе в городе».

Вскоре после Пасхи на мой день рожденья от Ники пришла посылка. Я не видел его почти год и предполагал, что неизвестный партнер Ники уже позволил ему продать долю, так что теперь мой богатый как Крез приятель снова целыми днями учится вокалу под руководством Джино. Идея доставки пончиков с молоком сработала, это я точно знал — молочник раз в три дня приносил нам полдюжины с мятной глазурью.

Посылка, доставленная с вечерней почтой, подтвердила по крайней мере часть этого предположения: Ники определенно купался в деньгах.

— Что это? — спросила Эллен.

— Не знаю. Судя по весу и размеру, там вполне может быть трехколесный велосипед.

Я разорвал многочисленные слои ярких оберток и был ослеплен серебряным чайным сервизом бог знает на сколько персон. Пожалуй, такого рода дар мог бы преподнести посол дружественного государства на бракосочетание какой-нибудь наследницы престола.

— Боже милостивый! — выдохнула Эллен. — А это что приклеено к подносу?

— Десятидолларовая банкнота. И записка. — Я стал читать вслух: — «Ты, небось, уже и не надеялся. Спасибо. С днем рожденья. Ники».

— Как неудобно, — сказала Эллен. — Я ума не приложу, куда его поставить…

— Мы могли бы оплатить этим остаток кредита на дом… — Я помотал головой. — Просто бред. Нет, надо вернуть.

Эллен снова завернула сервиз в бумагу, и я повез его Ники.

У двери в квартиру я чуть не развернулся, подумав, что он переехал. Под дверной колотушкой значилось имя «Джордж Б. Джеффри». Звуки с той стороны доносились тоже нехарактерные — танцевальная музыка и женские голоса. Прежде мне не случалось видеть Ники в компании женщины, кроме разве что его матери. Предполагалось — то есть им самим и предполагалось, что сотни прекрасных и талантливых женщин сами прибегут к нему, как только он достигнет карьерных успехов. Именно так было с его отцом, значит, так произойдет и с сыном.

Тут я вспомнил, что «Джордж Б. Джеффри» — это псевдоним, взятый Ники для бизнеса, и постучал в дверь. Мне открыла горничная в униформе. На одной руке она держала поднос с бокалами мартини.

— Да? — сказала мне она.

За спиной у нее была та самая квартира, некогда служившая обиталищем Ники, — только теперь безукоризненно прибранная и элегантно обставленная темной викторианской мебелью. На столе виднелся все тот же блокнот с торчащими вырезками, но переплет у него был новый, дорогой, из кожи и бархата. Афиши и фотографии со стен тоже никуда не делись — их спрятали под стекло и заключили в массивные позолоченные рамы. Все это больше напоминало ухоженный музей, чем однушку без перегородок между жилой зоной и кухней.

Судя по музыке и смеху, где-то там была вечеринка, но я не видел ни души. Поразительно, где все гости? Не в ванной же с туалетом они прячутся…

— Мистер Марино дома? — спросил я горничную.

— Мистер Джеффри?

— Э… да, мистер Джеффри. Я его друг.

Распахнулись тяжелые портьеры на одной из стен, и появился Ники — довольный, раскрасневшийся. Я сообразил, что стены между этой квартирой и соседней больше нет. Очевидно, теперь апартаменты Ники занимали весь этаж. То, что скрывали портьеры, я увидел лишь на секунду — там была комната, полная смеха, сигаретного дыма и самой новомодной роскоши. Я словно взглянул на закат из глубины пещеры.

— С днем рожденья, с днем рожденья! — поздравил меня Ники.

— А ты там что, неужели продажу бизнеса празднуешь?

— А? О… нет, не совсем. — Как и прежде, Ники опечалило мое вторжение в его новую жизнь. — Так, неформальное общение с деловыми контрагентами. — Он перешел на доверительный шепот. — Иногда это совершенно необходимо, чтобы все шло гладко.

— Значит, уйти тебе пока не дают?

— Нет. Мерзавец крепко меня держит. Может, через полгода…

— Что там у вас, еще одна сделка?

— Да они одна за другой! — воскликнул он с отчаяньем. — Теперь вот еще сеть из Милуоки пытается открыть точки у нас. Конечно, мы в ответ вынуждены расширяться! А что делать? Псы пожирают друг друга. Но через полгода, бог свидетель, Джордж Б. Джеффри исчезнет, и Ники Марино возродится из пепла.

— Джорджи, милый, спой нам! — позвал женский голос из-за портьер.

Было ясно, что Ники вовсе не хочет знакомить меня со своими деловыми контрагентами и показывать мне соседнюю комнату. Но женщина снова позвала его, высунувшись и чуть приоткрыв портьеры. Одним глазком я увидел на стенах рекламные плакаты в рамках, а над камином висела карикатура, изображение пончика с чертами лица Ники — нахально ухмыляющегося и очень довольного собой.

— Слушай, Ники, я по поводу сервиза. Большое тебе спасибо, но это перебор, мы…

Ники переминался с ноги на ногу, ему не терпелось поскорее выпроводить меня и вернуться к гостям.

— Нет, нет, это подарок. Я хочу, чтобы ты его взял — иначе зачем дарить? Твои десять долларов тогда меня здорово выручили. — Он начал вежливо, но твердо подталкивать меня к двери. — В общем, возьми сервиз и передай Эллен привет от Джорджа.

— От кого?

— От Ники. — Он вытолкал меня в коридор, подмигнул и захлопнул дверь.

Я медленно спустился по лестнице, волоча в руках тяжеленный мешок серебра, и постучал к Джино.

Старик выглянул в щелочку, просиял и впустил меня.

— Добрый вечер, маэстро. Я уж думал, вы переехали. Вывески больше нет.

— Да, я ее снял. Решил наконец уйти на покой.

— Ники только что выставил меня за порог.

— Нет, это Джордж Джеффри выставил тебя за порог. Ники бы никогда такого не сделал. Чем тебя угостить? — Джино пребывал в благодушном настроении. — У меня есть хороший ирландский виски, бывший ученик прислал. Он теперь весьма успешный сварщик.

— Прекрасно.

— В любое другое время года, даже на Рождество, мне хорошо одному, — говорил Джино, наполняя стаканы, — но вот весной одиночество начинает меня тяготить, и тогда я только и могу, что тихо надираться.

С улицы донесся голос Ники.