Ведь мы проиграли войну не из-за ружей и пушек, а потому, что мы были деморализованы. Но всякому, у кого открыты глаза, ясно видно, как просыпается понемногу сознание общества и дух страны, и в этом та необоримая сила России, с которой победоносно боролась она с завоевателями полмира.

Мне возразят может быть, что деятельность новоявленного спасительного учреждения еще ничем значительным себя по-видимому не проявила. По-видимому, да. Но ведь лиха беда начало, а ведь людей наивных, мечтателей, любителей звонких фраз у нас найдется не мало, главное же — свобода действий. Она дана. Следовательно, успех уже частью обеспечен. Но думается мне, что теперь, в наши дни, когда в ответ речам о мире и благоденствии звенят несмываемой угрозой отточенные штыки и сабли, ежедневно вырастают, словно из земли, новые полки и батареи, а моря покрываются разрушительными плавучими крепостями, обманывать себя и других сказками о вечном мире значит быть или трусом, или предателем».[659]

Возможно, что в скором времени в России начнет издаваться ряд масонских газет. Издателем их (по словам «Kreuzzeitung») явится французский депутат-масон Поль Думер. Издательское товарищество масонов собрало капитал в размере 25 миллионов франков. На эти деньги будут издаваться в Петербурге, Москве, Киеве и Одессе четыре большие масонские газеты на русском языке.

Пока же масонство открыто проповедует в России свои идеи путем различных лекций и конференций. В начале 1910 года в «Обществе народных университетов» (в Тенишевском зале) состоялась лекция г.

Филатова, в которой масонство возносилось на недосягаемую высоту, а 7 декабря того же года состоялась там же лекция «генерального секретаря международного комитета защиты прав человека в Париже», В. В. Авчинниковой-Архангельской на тему: «мировое масонство и карма ордена рыцарей филалет в современной Франции».

Из уст масонской делегатки мы услышали, что масонство представляет собою социальную силу, которая всегда стремилась к освобождению человечества от уз, что оно подготовило великую французскую революцию, что Мирабо, Депремениль, Дантон и другие деятели революции были членами масонских лож, которые все объединились в одну великую масонскую державу, именуемую «Великим Востоком»… Масонство, по мнению лекторши, представляет собой верх совершенства и готовится дать миру будущего царя и творца вселенной (sic!). В особенности прекрасен по своим освободительным стремлениям орден рыцарей филалет, при котором основан «комитет защиты прав человека», в состав которого входят представители всех наций и секретарем которого является г-жа Авчинникова-Архангельская.

Орден рыцарей филалет стоит за открытые выступления, принимая на себя все вытекающие из них последствия. «Масонство уже давно стучится в дверь России и мы надеемся, воскликнула г-жа Авчинникова, что наконец мы добьемся легализации, так как Россия — страна конституционная, в которой должна быть допущена свобода совести, слова, печати и собраний»! (Г-жа Авчинникова при этом не была остановлена представителем полиции.)[660]

На этой лекции было сказано о Льве Толстом: «Толстой никогда не был масоном, но все же он был прекрасным человеком».[661] Эта фраза означает на масонском жаргоне, что Толстой, хотя и не участвовал в масонских ложах и не проделывал их церемоний, но был одним из самых сильных масонских орудий, вроде Вольтера во Франции в XVIII веке.[662]

Масонство стучится в двери России!..

Тайная еврейская сила не дремлет. Она чутко прислушивается ко всем явлениям нашей русской жизни и спешит «использовать» всякое событие по мере сил и возможности. Умирает ли актриса Коммисаржевская, профессор Муромцев, писатель Толстой, или анархист Сазонов — тайная сила немедленно делает из этого антихристианскую и антиправительственную демонстрацию. Так были подняты студенты и рабочие по поводу смерти Толстого и посредством их произведена 11 ноября 1910 года демонстрация, в пользу… отмены смертной казни, хотя Толстой не был казнен, а умер естественной смертью.

«То, что Лев Толстой, — говорит Меньшиков, — был противником смертной казни, явилось конечно лишь крайне внешним предлогом для революционного выступления. Толстой был вообще противником очень многого: и Церкви, и государства, в особенности, и брака, и войны, и пр. и пр. Стало быть с тем же основанием студенты на Невском проспекте могли бы кричать: «долой Церковь!» «долой государство!», «долой брак!» и т. п. В революционных формулах, поверьте, недостатка никогда не будет. Имеют значение вовсе не они, а слепая сила, ими движущая, — та злая воля, которая заставляет в тяжелые дни печали, вызванной смертью великого человека, оскорблять его память и достоинство его родины неприличнейшими политическими скандалами»…

Тут одна ошибка: сила, руководящая повсеместно беспорядками — не слепая, наоборот, она всевидящая и можно сказать, пожалуй — всемогущая, ибо она всех видит; а ее почти никто, и поэтому она бьет наверняка. Однако чуткий русский публицист угадывает происхождение этой силы.

«Cherche le juif, — пишет он далее, — что бы ни случилось теперь скверного в России, особенно в политике, поневоле приходится разыскивать влияние микроба, которым заражен наш общественный организм. Это все равно, что в чахотке или в сифилисе: возможны конечно и другие болезнетворные агенты, но отдельные поражения всего вероятнее объясняются основной инфекцией. Вспомните ближайшее поведение жидо-кадетской печати вообще и «всееврейской» Речи в особенности. Вспомните неустанное в течении ряда лет оплакивание освободительного движения, бесконечное лганье, заподозривание власти, науськивание против нее, подстрекательство, а главное шум, неистовый шум по всякому более или менее громкому поводу, и вы поймете что этот еврейский гвалт вовсе не так невинен. В конце концов он оказывает свое раздражительное влияние..

Я не знаю, в силу каких причин, но в последнее время в Петербурге замечается вообще огромный наплыв евреев… Петербург жидовеет с той же быстротой, как Киев и Москва. Множество либеральных профессий уже в руках обрезанного племени. Журналисты, врачи, дантисты, адвокаты, художники, фотографы, музыканты, всевозможные счетоводы, комиссионеры, торговцы, торговцы, торговцы — все это уже галдит громко на гортанном жаргоне и составляет уже огромную политическую толпу. Правительство наше едва ли интересуется конструкцией петербургской толпы, ее этнографическим в социальным составом, между тем тут стоило бы учредить такую же обсерваторию, какую итальянское правительство содержит у жерла Везувия. Там ведутся ежедневно наблюдения над стихией, угрожающей извержением. Нынешние столицы больших стран тоже своего рода вулканы. Даже такие столицы как Берлин, не обеспечены от внезапных потрясений, причем даже немецкая образцовая на весь мир полиция оказывается несведущей относительно подлинного настроения народных масс…

Правительства культурных стран, мне кажется, опасно отстают от жизни. Если сто лет назад столичное население держалось почти в неизменном составе, то теперь, когда десятки поездов со всех вокзалов ежедневно вливают все новые и неизвестные полчища, теперь от полиции требуется удесятеренное внимание. Для революции уже нет надобности возникать на местной почве, как было пять лет назад в Москве, революция может нанять курьерский поезд, приехать когда нужно издалека, прогастролировать с большим или меньшим блеском и опять исчезнуть. Мы живем в эпоху всевозможных съездов. Было бы странно думать, что существуют организации и съезды только известные правительству. Конечно было бы актом благородной учтивости со стороны революционеров извещать правительство о всех своих предприятиях, но революционеры почему-то этого не делают. Весьма допустимо, что та же антреприза, что с такой помпой хоронить Муромцева в Москве, на другой день производить манифестацию в Киеве, на следующий день — в Петербурге. Ведь чтобы собрать огромную толпу в десятки тысяч, достаточно всего несколько сот агитаторов, так как в каждом большом городе существует подготовленная для этого почва. Поразительно вообще, с какой уверенностью евреи управляют нашей смутой. Ни одно крупное событие не остается ими не использованным. Едва Лев Толстой испустил последний вздох, его великое имя поднимается уже как знамя бунта, причем русскому обществу не дают очнуться, не дают даже вспомнить, что Толстой-то был ведь врагом всякой насильственной революции, что политическую толпу митингов и манифестаций он презирал. Нужды нет, — «Толстой — наш!» «кричат еврейские экспроприаторы и обманутый еще раз мир готов им в этом поверить».[663]