Масонство, (все продолжая уверять, что оно не занимается политикой), сначала признало временное правительство.

«4 марта была открыта подписка в пользу раненых. 6 марта масонская депутация отправилась к городской ратуше для поднесение адреса временному правительству; их встретили братья Кремье, Гарнье–Пажес, Марра и Паньерр, облаченные в свои масонские одеяния… «Хотя согласно своим статутам, — говорилось в адресе, –братство французских масонов не должно производить никаких политических выступлений, тем не менее оно не может воздержаться, чтобы не выразить своих горячих симпатий только что совершившемуся великому национальному и общественному движению. Во все времена слова — свобода, равенство, братство — красовались на масонских знаменах, а теперь, когда эти слова перешли на знамена французской нации, мы в них приветствуем торжество своих учений и рады возможности сказать, что благодаря им все отечество получило масонское крещение.[143] Итак масонство кричало: «да здравствует республика!»

Новое правительство было масонское, причем никто того не знал; из одиннадцати членов — девять были масоны: Арого, Дув Блан, Ледрю–Роллен, Кремье, Гарнье-Пажес, Альбер, Мари, Флокон и Арман Марра. Только двое из них не были масонами: Ламартин и Дюпон де л'Эр, но и те, окруженные масонами, действовали под их влиянием. Так, когда 10 марта 1848 года главный совет Шотландской системы явился поздравить временное правительство, Ламартин от имени последнего отвечал: «те чувства, которые руководили великим взрывом 1789 года и которые народ французский недавно снова проявил (и я надеюсь, уже в последний раз), я знаю, исходят из ваших лож сначала во мраке, затем в полумраке и наконец при полном свете».

Генеральный секретарь временного правительства Паньерр в префект полиции Косендьерр также были масонами, и таким образом Франция, сама того не подозревая, имела чисто масонское правительство. Вот отчего масоны лож и правительственные чины так хорошо понимали друг друга. Они понимали, что под «делом возрождения» подразумевалось то, чего нельзя было говорить, т. е. «дело процветания масонства».

Масонство действительно при своих изъявлениях сочувствия республике преследовало одну только цель — захват власти в свои руки.

Это доказывают последующие события.

Несмотря на давление со стороны временного правительства, Франция послала в национальное собрание депутатов, которые, отражая действительное состояние духа страны, не пожелали следовать за правительственными масонами. Этого было достаточно, чтобы правительство, которое было представителем одного только масонства, предприняло ожесточенную борьбу против национального собрания. Лишь только правительственные масоны убедились, что страна не принимает их масонских идей, они стали организовывать восстание с целью свергнуть республику.

В описаниях Эккерта говорится, что когда масоны увидели себя побежденными собранием, т. е. Францией, они начали новую тактику и завязали сношение с Людовиком-Наполеоном, дабы вернуться к империи.

Людовик-Наполеон слыл за карбонария; поэтому были шансы, что империя, во главе которой станет он, будет государством чисто масонским, а тем более, если он получить власть от самих же масонов. Масонство не колебалось, предпочитая конечно такую империю республике, в которой оно не могло главенствовать. Многие влиятельные масоны немедленно вошли в сношение с будущим императором, и переворот в пользу Бонапартов стал не только возможным, но и совершившимся фактом.[144]

«Когда объясняют избрание Наполеона III только престижем его имени, — говорит Макс Думик, — забывают о том, что он с тем же именем два раза делал попытку захватить самостоятельно престол и два раза терпел поражение».[145]

На другой день после переворота 2 декабря, «Великий Восток» провозглашает своим великим мастером принца Люсьена Мюрата, двоюродного брата Наполеона, что одно уже доказывает предварительное соглашение между новым императором и масонами. Но еще более доказывает это адрес, поднесенный Наполеону 15 октября 1852 года масонами, оканчивающийся следующими словами: «истинный свет масонства озаряет вас, великий принц! Кто может забыть дивные слова, произнесенные вами в Бордо! Нас они всегда будут вдохновлять, и под властью такого вождя мы будем гордиться быть солдатами человечества! Франция обязана вам своим спасением! Не останавливайтесь на столь блестящем пути! Обеспечьте счастье всех, возложив императорскую корону на свою благородную главу. Примите наш почтительный привет и разрешите нам довести до слуха вашего общий крик наш от чистого сердца: «Да здравствует император!»…

Вот как масонство «не занимается политикой»! Вот каковы республиканские чувства масонства в 1852 году! Да здравствует император — за шесть недель до провозглашения империи!

Однако льстиво заискивающие слова адреса не помешали масонам несколько времени спустя начать относиться с самым откровенным и циничным презрением к «декабрьскому проходимцу» (иначе они Наполеона уже не называли) и призывать все проклятия на его голову.[146]

Дело было в том, что масоны поддерживали «декабрьского проходимца» до тех пор, пока могли рассчитывать на его послушание.

Еще в 1855 году они посылали ему восторженные адреса по случаю рождение наследного принца. Но понемногу они охладели, по мере того, как племянник «любимца Предвечного», считая свое положение достаточно упроченным национальными чувствами народа, стал проявлять самостоятельность в своих действиях.[147]

До чего Наполеон был подчинен масонству, показывает крымская война, затеянная им в угоду масонству против России, не терпевшей у себя «вольных каменщиков».

В 1861 году произошел окончательный разрыв. У Наполеона III, вполне понятно, объявились заботы о династических интересах, а так как он был императором французским, то понятно также, что эти интересы слились с интересами Франции, в ущерб интересам масонства, т. е. Наполеон по самой логике вещей делался все менее и менее масоном.

«Наконец он решительно отказался продолжать дальнейшее выполнение масонских вожделений по отношению к внешней религиозной политике Франции, и с этого времени начинается его падение».[148]

Уже с 1848 года были пущены в ход все тайные средства, чтобы пошатнуть религиозные верования в высших классах общества. Окончательный разрыв между масонами и Наполеоном III произошел после голосование сената относительно поддержки светской власти папы, и масонское усилие прежде всего обратилось против авторитета императора в армии.

Гойя в своем сочинении[149] весьма наглядно показывает, как восстало масонство против реорганизации французской армии, предпринятой маршалом Ниелем, как французское масонство с умилением радовалось основанию в Париже немецкой ложи «конкордия», как бр. Анри Бриссон ходил в эту ложу, обнимался с немецкими братьями и праздновал с ними «уничтожение границ» и «всемирное братство».

Германия в это время неусыпно увеличивала свои боевые силы.[150]

В Пруссии все сводилось к военным вопросам, и все обучение, все воспитание стремилось к возбуждению национальных чувств и мыслей о победе. Во Франции же масонство деятельно распространяло гуманитарные теории о «братстве народов» и противилось проектам военной реформы, называя их «маневром деспотизма», имеющего дело ограничить свободу. Масонство призраком милитаризма пугало честолюбивых адвокатов, стоявших во главе республиканской партии, внушая им, что гражданским элементам угрожает «господство преторианцев». Адвокаты увлекались теорией всеобщего разоружения, и масонству удалось посредством своих ложь захватить управление республиканской партией, т. е. средней буржуазией. Параллельно с этим была организована группировка для рабочих: приняв руководящую роль среди рабочих, масонство основало так называемую интернационалку, т.е. «интернациональный союз рабочих».[151]