И мне интересно. Я не уверена, дело в знаниях, которыми он обладает, или в том, как он мне их преподносит. Независимо от этого, у него отлично получается. Мне кажется, что он говорит на другом языке. Я понимаю лишь отдельные фрагменты разговора, но этого достаточно, чтобы я поняла, насколько это важно для него и как самоотверженно он борется за это.

Время проходит, пока я даю короткие ответы, а Элиас обволакивает дерево моей бабушки красивыми историями. Истории, которые я никогда не слышала. Если бы бабушка была здесь, она бы вышла за него замуж на месте.

Она всегда говорила, что если мы любим растения, то они будут любить нас в ответ. Думаю, его слова о том, что у них есть чувства, очень близки к истине.

Мы сидим спиной к стволу дерева, он смотрит на меня, а я смотрю куда угодно, только не на него. В конце концов, разговор подходит к концу.

Я пытаюсь контролировать свое дыхание. Тишина сводит меня с ума, потребность заполнить ее берет верх. Не зная, как возобновить разговор, я ковыряюсь в кутикулах до крови.

Мои руки дрожат, поэтому я кладу их на колени, но недостаточно быстро, чтобы остаться незамеченной. Он переводит взгляд с них на мое лицо, и я думаю, не стало ли ему от этого не по себе.

— Ты не возражаешь, если я спрошу, кто ухаживает за растениями? — говорит он, возможно, пытаясь скрыть неловкость.

— Я.

Я делаю глубокий вдох, готовая к тому, что он скажет мне, как плохо я в этом разбираюсь.

Элиас подбирает с земли несколько опавших листьев и смотрит на них большими глазами, которые напоминают мне глаза его сестры. Они полны жизни, и в них блестит любопытство.

— Ты неплохо поработала.

Он улыбается, и у меня замирает сердце. Неужели это то же самое, что сказала бы Нонна?

Она была очень похожа на Элиаса: разговаривала с цветами, иногда гладила их, пела им. Ну, я пока не слышала, чтобы Элиас пел для них, но это похоже на то, что он бы сделал.

Его непринужденный комплимент заставил меня почувствовать себя немного лучше.

Элиас

— Как ее зовут, сын? — спрашивает отец из-за стола, передавая соль маме.

Вилка останавливается на полпути к моему рту. Мой взгляд метался от Оливии к маме, от мамы к папе, от папы к маме. Я откусываю кусочек салата, чтобы выиграть время.

Они застали меня врасплох. В один момент мы говорили о том, как они счастливы, что я вернулся, а в следующий момент они сделали разворот. И какой разворот.

Мама поднимает бровь. Она опирается локтями на стол, зажав подбородок между двумя пальцами. Я улыбаюсь, жуя и показывая на свой рот, чтобы показать, что пока не могу говорить.

Оливия выпрямляется на своем месте и бросает на меня быстрый взгляд, прежде чем сказать:

— Индиго.

Я чуть не выплюнул еду изо рта.

— Какое прекрасное имя! — мамины глаза сверкают на меня, а папа кивает, откусывая кусочек свинины.

Прочистив горло, я начал сопротивляться желанию пнуть Оливию под столом. Мамин взгляд настойчив. Он блестит от любопытства.

Я перебираю еду на своей тарелке, главным образом для того, чтобы занять руки, и не задушить Оливию, а еще пытаюсь придумать, как выпутаться из этой ситуации.

За последнюю неделю между мной и Индиго все шло довольно хорошо. Мы проводили время у дерева, пока я работал, несмотря на то, что с каждым днем становилось все холоднее. Мы болтали о незначительных вещах. Большую часть времени говорил я, но она постоянно давала мне хоть какие-то частички себя.

Мой проект по ее Dracaena cinnabari¹ закончился два дня назад. Наши встречи продолжались, и я притворялся, что мне еще есть чем заняться. Просто не мог заставить себя сказать Индиго. Не знаю почему, но я не мог этого сделать.

Она постепенно приходит в себя, и, кроме того, с ней приятно общаться. Кажется, она любит растения. Даже рассказы о моей практике с доктором Холлом, которые Эва называла скучными, заинтересовали ее. У нее мрачное чувство юмора, и она не пытается быть той, кем не является.

Щит, который она создала вокруг себя, непрост, но я уверен, что она добьется своего, когда будет готова и окружена хорошими людьми. А людей на Земле очень много. Если ни Оливия, ни я не можем залезть ей под кожу, есть куча других людей, которые могут это сделать.

Я еще не так много о ней знаю. Недели недостаточно, чтобы узнать кого-то вроде нее. Она сдержанна, но в то же время у нее нет фильтра между разумом и ртом.

— Откуда ты знаешь ее имя? — спрашивает папа у Ливи.

На ее лице появляется огромная улыбка.

— Я встретилась с ней лицом к лицу, когда Эл принимал душ.

Оливия говорит это так, как будто в этом нет ничего необычного. Это заставляет меня задуматься о том, сколько раз она, должно быть, лгала нам, если у нее это так хорошо получается. Она и глазом не моргнула.

Этого достаточно, чтобы я сам залез в огромную черную дыру лжи. Она толкает меня еще глубже, а это последнее, что мне нужно.

Отец смеется над ее ответом, понимая, насколько это похоже на его дочь. Она всегда была такой. Проскальзывала в мою комнату, надевала мою одежду, смывала мой гель для душа, пользовалась моим одеколоном, воровала деньги из карманов моих джинсов. Любопытная, с отношением мне плевать.

— Неужели она не может приехать раньше? Мы так хотим с ней познакомиться.

Мама кладет теплую руку на мою щеку, наблюдая за мной своими прекрасными зелеными глазами.

Я качаю головой, откладывая вилку и глотая еще раз, прежде чем заговорить. Это моя вина, что все зашло слишком далеко. Оливия только пыталась помочь. Она не заслуживает того, чтобы ее втягивали в мою ложь. И Индиго тоже. Она, наверное, сойдет с ума, если узнает, что моя сестра рассказала нашим родителям.

— Она не придет в воскресенье, ма.

Мой голос, должно быть, выражает стыд, который я испытываю, потому что выражение ее лица тускнеет, разочарование проступает на ее чертах. Плечи моего отца опускаются, как только я заканчиваю фразу.

— Потому что… — начал я, но меня прервал смех моей сестры.

— Это должен был быть сюрприз, но она сказала, что придет раньше.

Лица мамы и папы светлеют, когда Лив сообщает хорошие новости.

— Сюрприз! — она неловко улыбается, выглядя близкой к тому, чтобы обделаться.

Я беру свои слова обратно. Это полностью ее вина.

— Правда? — я пытаюсь изобразить удивление, что я и делаю, но это не чувство счастья и удивления, это больше похоже на то, что ты до смерти удивлен.

Я разблокирую свой телефон, позволяя родителям наслаждаться новостями, пока я пишу сообщение своей надоедливой сестре.

Элиас: Ты что, совсем с ума сошла?

Я чувствую, что она смотрит на меня, поэтому я смотрю прямо в ответ, ожидая, что она ответит.

Она вздыхает.

Ливи: Я знаю.

Ливи: Дай мне шанс поговорить с ней, хорошо? У меня есть кое-что.

Индиго

Эния показывает пальцем на телевизор.

— Поставь это на паузу и погуляй с Тори, — говорит она.

Я качаю головой.

— Я жду Оливию.

— Тогда возьми ее с собой.

Она отходит, не придавая значения моим словам. Ясно, что она не оставляет мне выбора.

С тех пор как я согласилась поговорить с Элиасом и выйти из своей зоны комфорта, она не перестает заставлять меня делать вещи, которые, как она знает, я ненавижу. Например, звонить, чтобы заказать пиццу.

Ненавижу это.

Очень сильно ненавижу.

Эта неделя была заполнена работой над собой. Ничего необычного для большинства людей, но было сложно для меня.