— Тебе весело? — спрашиваю я ее.

Она смотрит на меня со своего места, глаза блестят. Мне не нужен ее ответ. Глаза всегда выдают всю правду.

— Неужели тебе так трудно дать мне хоть раз выиграть? — спрашивает Ливи, вымотанная играми, в которые мы уже играли.

Папа смеется, кладя руку ей на плечи. Он притягивает ее ближе и целует ее светлые волосы.

— Где же тогда все веселье? — смеется он, глядя на нее сверху вниз. — Разве не будет приятнее, когда ты выиграешь, потому что ты упорно трудилась ради этого?

— Нет. — Она поднимает на него брови. — Победа — всегда победа, несмотря ни на что.

Мы все смеемся над этим, потому что она отчасти права. Так все и происходит в наши дни. Люди хотят только победы, и неважно, что им приходится делать, чтобы ее получить.

Мы играем еще немного, а потом все начинают кричать, когда Индиго выигрывает. Я не знаю, что заставляет меня делать это, но, когда я вижу, что она счастлива, ее руки явно распахнуты для объятий, я полностью отдаюсь этому. Я хватаю ее за талию, поднимаю в воздух и кружу вокруг себя.

Ее победа в игре означает, что папа наконец-то перестанет себя хвалить. Это также означает, что она не так плоха во всем, как в Mortal Kombat.

Я перестаю кружить ее, но мои руки остаются на ее талии. Темные манящие глаза смотрят на меня, она несколько раз моргает, прежде чем сделать шаг назад. Всепоглощающий зрительный контакт прекращается, когда она закручивает прядь волос за ухо. Это всегда предупреждающий знак для нее.

— Наверное, ты слишком стар, Том, — смеется мама, похлопывая папу по спине.

— Нет. Это была чистая удача.

Он улыбается Индиго, похлопывая ее по плечу.

— Больше такого не повторится.

Отец показывает на нее, и она смеется.

— Да только потому, что папа будет тренироваться, чтобы отомстить тебе, — говорит Оливия.

Он кидает на нее взгляд, который означает: «Не смей больше ничего говорить».

♡ ♡ ♡

— Что? — Индиго бормочет в телефон, напрягая плечи.

Мы только что вернулись домой после игры в дартс, когда зазвонил ее мобильный.

— Как?

Тяжелые ресницы Индиго взлетают вверх в шоке.

Она перестает вышагивать по моей комнате, и ее тело напрягается. Она отбрасывает телефон от уха.

Я хочу помочь, но ничего не могу сделать, особенно потому, что не знаю, что происходит.

Индиго быстро выпрямляется, засовывает телефон в задний карман джинсов и устремляется в ванную. Я сажусь с кровати, чтобы остановить ее.

— Что случилось? — говорю я.

Она вздыхает, ее встревоженное дыхание на короткое мгновение успокаивается.

— Они сносят дерево.

Я хмурюсь. Кто в мире мог бы это сделать? Это ее собственность.

— Я пойду с тобой.

Кажется, она удивлена моим предложением. Ее нижняя губа дрожит, а трясущиеся руки хватают прядь ее волос.

— Что? Нет.

— Да. Идем.

Она не двигается, ее глаза пусты. Я беру ее за руку и открываю дверь. Оливия стоит там, моргая. Если бы я не привык к ее любопытству, это бы меня напугало.

Нахальная улыбка, которая была на ее лице, исчезает, когда она видит наше состояние.

Ливи никогда не была из тех, кто радуется новым друзьям. Именно поэтому я думаю, что Индиго и дерево так много значат для нее. Гриб стал для меня проектом, но, видя, как моя сестра общается с ним, я забочусь о нем еще больше.

Я хочу убедить людей, что растениям становится лучше, если с ними поговорить, и, в свою очередь, они могут сделать лучше вас. Они как терапевт.

— Что? — спрашивает Оливия.

Я слегка подталкиваю Индиго пальцем в спину, и она начинает идти к лестнице. Схватив Лив, мы следуем за черноволосой девушкой.

— Они хотят спилить дерево, — шепчу я. — Больше я пока ничего не знаю.

Она кивает, глядя на меня, пока мы идем.

— Можно мне с вами?

— Конечно.

Я беру ее нос между пальцами, и она отбивает мою руку с грустной улыбкой. Когда мы спускаемся, мама уже в гостиной. Она встает с дивана и ставит фильм на паузу.

— Куда вы, ребята, идете?

Я вижу, как Индиго пытается сформировать ответ в своей голове. Ее губы несколько раз открываются и закрываются, прежде чем я решаю говорить за нее.

— Ее бабушка хочет нас видеть.

Она тепло улыбается на это, кивая головой в знак согласия.

— Одну минуту.

Мама поднимает палец и идет на кухню.

— Ребята, вы останетесь на ночь? — кричит она, звеня кастрюлями.

Я смотрю на Индиго, видя, как она отстранена, и не знаю, примет ли она нашу помощь, но каким бы ни был исход, мы должны быть рядом с ней. Так поступают друзья.

— Да, — говорю я.

Оливия смотрит на меня, но Индиго по-прежнему молчит.

— Если вы не возражаете, — добавляю я, когда мама входит в комнату с ванной, полной сладостей.

— Повеселись и отдай это ей, — улыбается мама, и Индиго дарит крошечную улыбку в ответ.

Мы идем к двери и прощаемся. По дороге к дому Индиго я думаю только о том, как сделать все еще лучше.

Индиго

Я выпрыгиваю из машины, прежде чем она останавливается, и бегу на задний двор. Элиас и Оливия кричат мне вслед, но их голоса кажутся далекими. Мысль о том, что я не успею спасти его, всепоглощающая.

Я слышу Энию раньше, чем вижу ее.

— Сэр, просто подождите!

Я огибаю угол дома и едва не сбиваюсь с ног от представшей передо мной картины. Парень в желтой каске держит руки на бедрах. Он поворачивается, чтобы посмотреть в мою сторону, когда бульдозер позади него начинает двигаться.

Знание того, что Лив и Элиас здесь, дает мне силы идти навстречу своему кошмару. Я делаю глубокий вдох, пытаясь остановить дрожь в руках, зная, что сейчас не время терять голос.

— Мы можем поговорить? — говорю я, подходя ближе к Энии и мужчине.

— Я уже поговорил с этой дамой, — говорит он, указывая на Энию. — Нам больше не о чем говорить.

— Вы находитесь на частной территории. Вы обязаны делать все, что скажет хозяйка, — вмешивается Элиас.

Я пытаюсь скрыть свое удивление тем, как он за меня заступается.

— Я не обязан.

Парень делает шаг назад, а я делаю шаг вперед, чувствуя, как двое позади меня делают то же самое.

— А теперь позвольте нам сделать нашу работу, — говорит он.

Моя кровь закипает в жилах, и мне хочется ударить его. Неважно, как сильно я сжимаю кулаки, эти жестокие мысли не прекращаются.

Слезы наполняют мои глаза, и мне вдруг кажется, что мне снова восемь лет. Все, что я люблю, каким-то образом теряется или отнимается у меня. Это несправедливо. Почему это не может остаться? Это мое. Моей бабушки. Дерево — единственное, что у меня осталось от детства. Больше ничего. Только воспоминания, которые медленно угасают и умирают.

Рабочий смеется, на его лице такое самодовольное выражение, что мне хочется ударить его. Я никогда не была жестокой за всю свою жизнь. Но сегодня я могу рискнуть.

— Мисс, — он делает шаг ближе ко мне, и я чувствую Элиаса у себя за спиной, — боюсь, что это не ваша собственность.

Парень бросает на Элиаса ничего не выражающий взгляд, вероятно, давая ему понять, что он его не пугает.

Он достает из кармана джинсов карту, открывает ее и показывает мне. Рисунок доказывает, что у меня есть только дом и сад. Участок земли за садом, включая Гриб, мне не принадлежит.

— Достаточно ясно? — усмехается он.

— Будь повежливей, а? — говорит Элиас. — Вы не можете просто забрать половину ее двора, не ответив на некоторые вопросы.

— Моя работа — убрать это дерево и уйти.

Элиас ругается себе под нос. Кажется, это первый раз, когда я вижу его в ярости. Мужчина поворачивается, чтобы уйти, но я пытаюсь еще раз.