И самое тяжелое — это то, что без них уже никогда не будет так, как прежде.

Элиас

Никогда в жизни я не думал, что будет так трудно расстаться с девушкой. Индиго — не просто девушка, она женщина, которую выбрала для меня моя сестра. Она та, чья улыбка озаряет комнату.

Мой план состоял в том, чтобы проснуться и поговорить с ней о том, что я чувствую. Мне это не удалось. Вообще. Я просто не мог сказать ей, что ухожу, когда все, чего я хочу, это остаться в ее объятиях. Уходить — это не то, что я хочу сделать, это то, что я должен сделать.

И вместо того, чтобы быть взрослым и рассказать ей о своих планах, я решил быть мудаком и просто написать ей сообщение. Надеюсь, она не воспримет это как расставание.

Это не так.

Я не отделяю себя от нее. Просто сейчас даже она напоминает мне Оливию. Я знаю, что в будущем это согреет мое сердце, но сейчас это только причиняет боль.

Все пахнет Лив. Дом, моя одежда, воздух.

Сделала бы она это, если бы знала, как сильно это на меня повлияет? Если бы она знала, что это разорвет мое сердце в клочья?

Последние два дня я провел в дороге, ночуя в дерьмовых мотелях, запоминая каждое ее слово. Оливия хотела, чтобы я перестал думать. Но я не могу. Этот побег даст мне время все осмыслить. И только после этого я начну пытаться исполнить ее желание.

Когда я вхожу в закусочную, звонит отец. Я знаю, что вешать трубку неправильно, но у меня нет настроения разговаривать, поэтому я отправляю ему сообщение, чтобы он знал, что меня нет в городе.

Я сажусь за столик в углу, достаю свой ноутбук, заказываю латте макиато и начинаю собирать все свои исследования по древотерапии в одном месте, готовя портфолио.

Некоторые известные ботаники связались со мной и попросили сделать портфолио, чтобы представить его им. Если все пойдет хорошо, мы сможем сделать древотерапию реальным делом к концу этого года.

Вот как быстро все происходит, когда в дело вмешиваются такие люди, как Генри Эванс и Ванесса Скотт. Я сделаю все возможное, чтобы не подвести их.

У меня есть две недели до встречи с ними, и я собираюсь работать над этим каждый день.

— Вот, пожалуйста, — любезно говорит официант, и я благодарю его ленивой улыбкой. — Могу ли я еще что-нибудь для вас сделать?

Я качаю головой.

— Нет, я в порядке, спасибо.

Он кивает и идет обратно на кухню. Я делаю глоток. Это лучший кофе, который я когда-либо пил, и мне понадобится еще, если я собираюсь провести здесь весь день, обдумывая свою презентацию.

Я вернусь в мотель, чтобы поспать. Завтра утром мне нужно будет немного отдохнуть, так как я уезжаю в соседний город. К тому времени я должен успеть сделать большую часть презентации.

И именно это и происходит. Я пишу, редактирую, переписываю и думаю об этом усерднее, чем раньше. Часы проходят в мгновение ока.

Индиго

Прошла неделя с тех пор, как Элиас уехал, и я стараюсь не спрашивать его, что значит несколько дней. Он может быть дома сегодня, насколько я знаю. Или через пару недель.

Я остаюсь на его новом диване, Собака-Один у меня на коленях, Собака-Два на ковре, а Авокадо спит в кровати Элиаса. Его кровать удобная. Просто, когда я одна, это совсем не то же самое.

Вчера я почти схватила собак и пошла домой, но потом вспомнила, что он просил меня быть здесь, когда он вернется. И я буду.

Дело в том, что я не очень хорошо справляюсь. Шок от смерти Оливии был похож на падение с обрыва и выживание, только для того, чтобы дышать в парализованном теле. А когда Элиас ушел, он забрал с собой мой последний вздох.

Мой телефон звонит, отвлекая меня от моих мыслей. Это не может быть Элиас, потому что мы говорили пару часов назад, а он звонит только раз в день.

На моем экране появляется «Дарла терапевт». Я вздохнула и нажала на зеленую кнопку.

— Что?

Она облегченно вздохнула.

— Господи, Индиго. Я думала, ты умерла.

Я знаю, что люди говорят так в шутку, но это лишь напоминает мне о безжизненном теле Оливии. Не то чтобы я переставала думать о ней. Каждая моя мысль — о ней или о ее брате. Это ошеломляет и утомляет. Это никогда не прекращается. Даже во сне.

— Ну, — говорю я, — не я.

Горький смех вырывается из меня, а глаза наполняются слезами.

Дарла на мгновение умолкает, обдумывая мои слова.

— Что ты имеешь в виду? — наконец говорит она. Я слышу дрожь в ее голосе.

Я пожимаю плечами, и мои губы дрожат. Мое дыхание сбивается, и я издаю дрожащий всхлип, а из глаз текут слезы.

— Что случилось? — спросила она спокойно, понизив тон.

Я не произношу ни слова. Не могу остановить свои эмоции, когда они вырываются наружу. Они похожи на чертову тошнотворную карусель, смешанную с торнадо, и моя грудь взрывается от боли.

Дарла остается на линии, терпеливо ждет, не заставляя меня ничего говорить. Может быть, потому что знает, что я брошу трубку. Или потому, что она хорошо знает свою работу.

Собака-Один садится мне на живот и лижет мой нос. Я глажу его по голове, и грустное хихиканье отдается в моем теле.

— Хороший мальчик, — шепчу я, всхлипывая.

— Ты хочешь поговорить об этом?

Я обдумываю ее вопрос. Хочу ли я говорить об этом? Нет. Нужно ли мне это? Возможно. Однажды она сказала мне, что сдерживание эмоций принесет мне больше боли, чем их выплеск. И я ей верю.

— Да, — вздыхаю я.

Я рассказываю ей все, не упуская ни одной детали. Наверное, в глубине души я жаждала рассказать кому-нибудь об этом. Каждое слово из моего рта уносит с собой камень с моего сердца. Дышать вдруг становится намного легче.

Она не перебивает меня и не делает замечаний. Дарла позволяет мне плакать, делать перерывы, когда я чувствую, что больше не могу говорить, ждет меня и терпеливо слушает. Она не говорит, что ей жаль, что часто говорят люди в такие моменты. Она молчит.

— А я еще даже не открыла письмо, — признаюсь я, и она втягивает воздух.

— Я думаю, тебе стоит. Есть большой шанс, что это поможет тебе почувствовать себя ближе к ней.

Я киваю и смотрю в потолок.

— Ты можешь думать, что была на правильном пути, и смерть Оливии лишила тебя его, но ты все еще на нем, Индиго. Пока ты не упадешь, все будет хорошо.

— Как я могу убедиться в том, что не упаду?

— Найди что-нибудь, что будет держать тебя на ногах.

— Например?

— Мелочи. Ухаживай за садом, прочитай письмо, рисуй или начни бегать. Все то, что может помочь отвлечься от мыслей.

— Ага, — соглашаюсь я, думая о том, как я провела последнюю неделю.

Я только просыпалась, плакала, ела, смотрела фильмы, плакала еще, а потом спала. Выглядит жалко. Это не то, чего я хочу от своей жизни. Я не сделала ни одного шага вперед, чтобы потом сделать еще тысячу назад.

— И я ожидаю увидеть тебя завтра, — говорит она материнским тоном, почти заставляя меня рассмеяться.

Я кладу трубку и смотрю на белый конверт на столе, на котором написано мое имя. Он лежал там с тех пор, как она умерла. Элиас прочитал свое. Забрал его с собой. Мы все слышали, как его отец читал то, что было посвящено всем нам, но смелость прочитать свое так и не пришла.

К черту.

Я выхватываю его и разрываю, стараясь не повредить бумагу внутри. Я разворачиваю письмо и вздрагиваю, когда вижу ее аккуратный почерк.

«Привет, Блу!

Встретила здесь твою бабушку. Она очень милая. Она заплетает мне волосы и рассказывает мне истории о тебе. Она даже показывала мне твои детские фотографии. Она хочет, чтобы ты знала, что у нее есть свой сад, в котором растет Гриб, и что она хорошо о нем заботится. Теперь я тоже буду заботиться о ней.