Новое пополнение разместили в больших каменных казармах в военном городке, огороженном зеленым забором, в старом сосновом лесу.

С этого дня начиналась для Алексея настоящая армейская служба.

В солдатской жизни есть своя особая романтика. Строгий распорядок дня и твердый режим держат каждого в состоянии здорового беспокойства и постоянной бодрости. Только непосвященному и неопытному наблюдателю кажется, что все солдаты одинаковы, поскольку вся их жизнь подчинена одному военному укладу. На самом же деле сколько солдат, столько и характеров, темпераментов, умов. Солдаты — удивительный народ. Каждый из них уподобляется скульптору, ваяющему самого себя под зорким водительством своего учителя — командира.

Всякая трудность, поставленная перед солдатом, возбуждает в нем прилив силы, закаляет ум и характер, приносит тот реальный опыт борьбы, который необходим каждому, кто идет к большим целям жизни.

Алексей Куприянов с первых дней стал известным человеком в гарнизоне. Эта известность едва не стоила ему жизни.

Знакомясь с гарнизоном и его достопримечательностями, Алексей и Юра Иванеев обнаружили прекрасный летний бассейн для плавания.

— Вот здорово! — сказал Юрка. — Купнемся?

Алексей признался товарищу, что не умеет плавать. Жил он в таком месте, где не было ни настоящей речки, ни озера, вот и не научился.

Юрка с серьезным видом сказал товарищу:

— Учти, Лешка, это серьезный пробел в твоей жизни. Немедленно раздевайся и ликвидируй отсталость, я тебе помогу.

Сам он уже разделся.

— С одного разу не получится, — сказал Алексей.

— Ты хоть попробуй. Окунись и на солнышке погрейся. Давай, не трусь.

Алексей разделся и в одних трусах подошел к краю бассейна. Юрка уже прыгнул в воду и с удовольствием плескался в воде.

— Прыгай! — кричал он Алексею. — С этого края, тут совсем мелко.

Но для Алексея даже самая мелкая глубина была опасна. Держась за перила лесенки, он окунул ноги по колени в воду, немного поплескался и поднялся наверх. Здесь он улегся на бетонную плиту, нагретую солнцем, и задремал.

Юрка Иванеев, освеженный купанием и довольный собой, вылез из бассейна, стал одеваться.

— Пошли на стадион, — позвал он товарища.

— Я полежу, — сказал Алексей. — Иди один.

Иванеев ушел, а Алексей, пригревшись на солнышке, уснул.

Тем временем мимо бассейна проходили солдаты второго года службы и увидели задремавшего товарища. Взяли парня за ноги и за руки, и, несмотря на его протесты и крик, раскачали и бросили в воду. Сами же разбежались и исчезли за казармой.

Очутившись таким образом в бассейне, Алексей отчаянно барахтался в воде, пытался кричать о помощи, но тут же захлебывался, наглотался воды и стал тонуть.

На его счастье, оказалось, что за этой сценой невольно наблюдал один солдат, который смотрел в это время в окно с третьего этажа, где находилась ленинская комната. Увидев тонущего человека, он стремительно с криком побежал вниз.

Алексея вытащили из бассейна, положили на ту самую теплую бетонную плиту, где он загорал, и стали откачивать.

В несколько минут у бассейна собралось много народу.

Откачивали Алексея минут десять. Когда он открыл глаза и увидел целую толпу солдат, ему стало не по себе, но уже не от удушья, а от конфуза.

Спасший Алексея солдат был коренастый крепыш Борис Матвеев, отслуживший в армии уже два года. Он каждый день приходил к Алексею в госпиталь, справлялся о здоровье и даже принес лимон к чаю. Хотя Алексей и без лимона чувствовал себя превосходно, он принял подарок с благодарностью.

После всей этой истории ребята крепко подружились.

Оказалось, что Матвеев был превосходным художником, оформлял клубные помещения, писал картины, рисовал плакаты и наглядные пособия. В свободное время Алексей ходил к Борису в большую клубную комнату с высоким окном, которую называли мастерской художника, наблюдал за работой товарища, иногда помогал сколачивать подрамники, мыть кисти.

День у Алексея был предельно уплотнен. Кроме обычных дел, предусмотренных расписанием, он ежедневно ходил в крытый бассейн, учился плавать. После конфузной истории, прославившей его на весь гарнизон, он дал себе слово научиться плавать по-настоящему и теперь очень увлекся этим видом спорта.

Жизнь солдата не замыкалась границами зеленого гарнизонного забора. Кроме классных занятий приходилось нести караульную службу, выезжать на учения. Иногда получали увольнительную. Ходили осматривать город, знакомились с жизнью населения. Первый раз Алексею показалось очень странным находиться на улице чужого города, среди чужих людей, говорящих на непонятном ему языке. Еще более усиливалось это чувство, когда он думал о том, что находится среди немцев, к которым теперь приглядывался с более обостренным вниманием. Каждый раз, когда Алексей думал о том, что находится в Германии, он невольно вспоминал того пленного, которому Шура дала хлеба. Когда заходил в магазин, в парикмахерскую, в трамвай, немцы любезно улыбались, в их обращении всегда чувствовалось дружелюбие. Алексею хотелось поговорить с кем-нибудь из них по душам, узнать, что они думают о жизни.

Первый такой разговор состоялся как-то осенью на полевой дороге у свекловичного поля.

Был дождливый, туманный день. Продрогшие и намокшие солдаты возвращались из леса с учений. Видимость была плохая, машина шла медленно и вдруг совсем остановилась.

— В чем дело? — крикнул Бондарчук шоферу. — Почему остановились?

Шофер заглушил мотор и спрыгнул на землю.

Впереди поперек дороги стоял небольшой трактор с длинной четырехколесной платформой на прицепе. Правое заднее колесо платформы сползло в кювет, и, сколько ни пыхтел тракторишко, никак ему не удавалось сдвинуть с места тяжелый груз. Колеса прицепа месили мокрую жидкую грязь и еще глубже сползали по скользкому наклону.

У платформы, нагруженной крупной сахарной свеклой, похожей на снаряды, стояли несколько женщин и тракторист, и соображали, как выбраться из беды.

Бондарчук, Иванеев, Алексей и несколько других солдат вместе с шофером Игнатовым подошли в немцам:

— Авария? — спросил Игнатов.

Тракторист объяснил, что случилось, хотя и без объяснений все было ясно.

Женщины обступили солдат, весело заговорили, стали шутить.

Бойчее всех смеялась белокурая девушка в синей куртке и темных брюках. Подойдя к сползшему в кювет колесу платформы, она закричала солдатам:

— Давай-давай! Помогай, ну!

Эти русские слова, энергично и с акцентом произнесенные немкой, рассмешили солдат. Ребята живо обступили сзади платформу, навалились, подпирая ее руками и плечами. Как только тракторист завел свою машину и включил скорость, солдаты дружно уперлись и, подражая голосу молодой немки, закричали:

— Давай-давай! Давай-давай!

Солдатские сапоги топтались в жидкой грязи, сползали в лужу, снова карабкались на скользкий глинистый подъем кювета. Немки бросились на подмогу, вместе с солдатами подталкивали платформу, кричали «давай-давай!». Молоденькая девушка в синей куртке оказалась рядом с Алексеем. Упираясь рукой в борт платформы, она своим острым плечиком прижалась к Алексею.

Платформа сдвинулась с места, медленно пошла на подъем и через минуту выкатилась на асфальтированную часть дороги.

Теперь проезд был свободен. Но солдаты не торопились уезжать, им не хотелось так сразу расстаться с немецким трактористом и его спутницами.

— Спасибо, камраден, — пожимал руку тракторист всем солдатам по очереди. — Хороший русский «давай-давай!». Все может.

Солдаты закурили, дали сигарету трактористу, предложили женщинам, но те отказались.

Не обращая внимания на неприятный мелкий дождик, который моросил уже второй день и всем надоел смертельно, и солдаты и немцы продолжали стоять на дороге, как будто специально собрались сюда для неторопливой дружеской беседы. Так как многие солдаты умели кое-как изъясняться по-немецки, а немцы в свою очередь тоже знали некоторое количество ходовых русских слов, беседа шла оживленно, и обе стороны понимали друг друга.