Мне, можно сказать, повезло. Я был завербован в спецподразделение Чистки в то время, когда никто из простых людей и не слышал о нем. Мне насчитывалось тогда всего четырнадцать лет. И в те смутные времена я отсиживался в колонии для несовершеннолетних преступников, честно мотая свой срок…

«За что?» — спросите вы. Разве это так уж важно в свете сегодняшних моих заслуг. За грехи молодости я расплатился сполна, и любое упоминание об этом с чьей-либо стороны было бы крайне невежливым — кроме моего собственного, конечно.

…Итак, я отсиживался в колонии для всякого отребья: убийц, сутенеров, вымогателей, грабителей, сбытчиков нар коты, мелких воришек и насильников. В общем, имелся практически весь «джентльменский» набор, а ведь возраст сбившихся с пути истинного не превышал в колонии четырнадцати лет. К какому «славному сословию» принадлежал конкретно я, пусть останется тайной. Скажу только, что вербовщики Комитета посчитали меня еще не окончательно потерянным для общества.

Помню, играл я в орлянку с одним корешем. Не на интерес, конечно. У меня хватало ума не попасть из-за такой ерунды кому-нибудь в зависимость. Да и не мой это был профиль — шутить с шулерской фортуной. Я предпочитал баловаться со смертью и двумя пальцами протыкать пустые глазницы ее черепа — не часто, а лишь время от времени. Именно за это меня и уважали в колонии, и еще за мою, не по годам, рассудительность. Что, возможно, также послужило дополнительным стимулом для вербовщиков.

Но вернемся все же к исходной точке. Я играл в орлянку со своим корешем, когда в наш «номер люкс» ввалился Репей — это громила из внутренней охраны лагеря. Мы прозвали его так за вредность и бульдожью хватку, с которой он вцеплялся в своих жертв. Не хвастаясь, могу уточнить, что именно я придумал охраннику это прозвище. За что он меня очень «любил» и частенько жаловал своим вниманием. И на этот раз я тоже не ожидал от него ничего приятного. И был прав.

Бесцеремонно ввалившись к нам в «номер», Репей прямиком направился ко мне.

Я внутренне сжался и спрятал за зубами свой язык. Не хватало мне еще ляпнуть что-нибудь перед взбучкой.

— Ты, — рыкнул охранник и, взяв меня за отворот одежды, поднял вверх. — Пойдешь со мной.

Я не возражал, здраво рассудив, что мое мнение здесь никого не интересует.

Да и не очень-то поговоришь, когда твои ноги болтаются в воздухе, а в горло врезается воротник тюремной «пижамы». Я даже подумал, что сейчас подвергнусь участи Буратино из известной всем сказки. Помните тот эпизод, когда его вешают на крюк в стене? Забавный фильм. Ох и хитер же был этот Буратино. Несколько раз «кореша» пытались его замочить, а он все выкручивался.

Я провисел в лапах охранника несколько секунд, прежде чем он выбросил меня наружу. Мы направились вправо по коридору, значит, к кабинету начальника лагеря. Это не походило на намечавшуюся рядовую взбучку. Если к делу подключался начальник лагеря, то пахло уже чем-то более серьезным. Я мысленно стал перебирать в памяти все свои проступки, но ничего существенного не находил. Кажется, мне предстояло отмазываться от ложных обвинений какого-то стукача. Не впервой, конечно, но все же приятного было мало.

В кабинете начальника лагеря находились еще два каких-то незнакомых типа, в серых, наверняка дорогих костюмах, при галстуках и тщательно причесанные, будто их корова языком прилизала. И один из них, худощавый, с повисшими на большом «клюве» очками — мыслитель, как я таких называл, — внимательно изучал мое дело. Нет, я не видел надписи на папке, просто, кроме меня, малолетних преступников в кабинете больше не было. И соответственно не трудно было догадаться, чье личное дело изучал фраер в костюме. Второй же посетитель являл собой полную противоположность первому. И даже дорогой костюм не мог скрыть бугры его огромных мышц. Мне хватило одного взгляда на этого громилу, чтобы понять его предназначение. Однако старшим здесь явно был очкарик. Начальник лагеря в этой компании играл роль мальчика на побегушках, отчего я невольно проникся уважением к посетителям.

Тот, который изучал мое дело, наконец оторвал взгляд от папки и как-то испытывающе посмотрел на меня. Его очки при этом еще больше сползли на огромный нос, отчего ему пришлось задрать свой «клюв» кверху, чтобы они совсем не упали.

На секунду выпустить папку из рук и поправить свои стекляшки «мыслителю», похоже, просто не приходило в голову.

— Родителей помнишь? — поинтересовался он, не удосужившись ни представиться, ни сказать обыкновенное «здрасьте».

— Только мать, — ответил я предельно честно. Врать я умел легко и даже непринужденно, но сейчас был неподходящий случай, чтобы блистать своими способностями. Отца мне действительно так и не довелось узнать. Мать, правда, рассказывала, что он работает по длительному контракту где-то в Арктике… Вот чушь! Будто я идиот верить этому! Круг знакомых моей мамочки не заходил дальше торговцев оружием, наемников из арабских иностранных легионов и всяких там «борцов за свободу».

Худощавый наконец удосужился поправить свои очки. Он вновь наклонился к папке и принялся быстро читать вслух:

— «Рубен Влох, четырнадцати лет от роду. Отбывает срок за…» — Незнакомец запнулся и вновь воззрился на меня. — Нн-да-а, «живчик», — через некоторое время протянул он и продолжил: — В настоящий момент осталось отсидеть восемь лет… — Незнакомец опять замолчал, видно выискивая в папке интересующую его информацию. — «Выдержан, работоспособен, прямолинеен, неординарно мыслит…» Ну надо же!

— А что вас так удивляет? — заносчиво спросил я, но тут же получил затрещину от Репья.

На вольности охранника очкарик никак не отреагировал. Видно, у него со слухом было туговато, так как затрещина получилась довольно звонкая.

— «…Любит риск, часто неоправданный… Независим и оттого может быть опасен», — продолжил он чтение. Моя гудевшая голова его явно не волновала.

— «Мать, Ремма Влох, профессиональная террористка. Погибла во время устроенного ею же массового самосожжения во славу Аллаха». Надо же! — Незнакомец ухмыльнулся. — «Отец… неизвестен». — Тщательно причесанная голова вновь приподнялась. — Все правильно?

Вопрос предназначался мне, но ответить поспешил начальник лагеря.

— Все тщательно проверено, — торопливо отрапортовал он. — Его можно считать круглым…

Отчего-то мне показалось, что начальник лагеря произнесет «дураком». Но я ошибся.

— …Сиротой, — закончил он.

— Все понятно. — Посетитель встал и подошел ко мне. Он оценивающе осмотрел меня со всех сторон, а затем повернулся к начальнику лагеря. — Выйдите все, нам необходимо поговорить с этим мальцом наедине.

Начальник лагеря и Репей удалились. Последний, однако, не забыл пригрозить мне кулаком и произнести:

— Без выходок, смотри…

Я не без интереса взглянул на тяжелый кулак и понимающе кивнул. Что еще мне оставалось делать перед таким «интеллектуальным» напоминанием о необходимости соблюдения дисциплины. К тому же в кабинете оставался еще один… в костюме. Такие типы обычно мыслят кулаками, а не головой. Так что совершать глупостей мне не хотелось.

Итак, начальник лагеря и охранник вышли. Незнакомцы в серых костюмах пригласили меня сесть. Надо сказать, очень даже вежливо пригласили. Им что-то было нужно от меня — это точно. А когда моя персона представляет для кого-нибудь интерес, я обычно стараюсь использовать это в своих целях. И сегодняшний случай не являлся исключением. Я сел на указанный стул и закинул ноги на стол. Мои вежливые посетители на эту явную провокацию отреагировали довольно интересно. Очкарик протянул мне сигару, а громила щелкнул старой бензиновой зажигалкой и дал прикурить. Они терпеливо выждали, пока я закончу пускать дым — а я не слишком-то торопился, — и лишь после этого «мыслитель» заговорил.