— Ну, где уж нам, — сказал Феликс, — с профессорскими тягаться...
— Да я ему говорила, — сказала Люда, — брось ты за званиями гоняться. Он, может быть, и породистый, профессорский кобель, а толку-то что? Он уже все свои качества потерял, раз в городской квартире живет. Его пять раз за год вывезут в лес — разве же может быть он настоящей охотничьей лайкой? Он сибаритом стал, выродился... Так Игорь ни за что, ему все по науке надо. Он говорит, что генетическое вещество остается неизменным, хоть в городе пес живет, хоть в лесу. А я так не верю...
— У нас тоже в Вяльниге один чудак есть, — сказал Феликс, — в больнице хирургом работает. У него легавая сучка. Так он ее на повязку в Москву возил, там какой-то есть легаш необыкновенный. На дорогу сколько потратил, да там еще жил, водил на свидания свою сучку. А легаш на все ноль внимания. Он приучен к столичному, избранному обществу, а тут вдруг ему провинциалку привезли... И ни в какую. Так ничем у них и кончилось...
Легко было Феликсу разговаривать с Людой, будто знакомы они много лет. Да и вообще, как всякий истый, азартный охотник, любил он побаять, позаливать.
— Я утром еще собирался заехать, поговорить с вашим мужем, — привирал чуть-чуть Феликс, — а потом вижу, вы щуку чистите, думаю, неудобно с утра пораньше лезть в чужой дом... Вот, думаю, порыбачу, может, хоть рыбки привезу... — Ничего такого Феликс не думал, но, говоря, сам верил себе. Люда знала, что он привирает, но тоже будто бы верила. Кроме того, что они говорили друг другу, меж ними сразу же завязался еще другой разговор — бессловесный, подспудный. Что-то читали они в глазах друг у дружки, интересно было читать... Феликс старался меньше глядеть на Люду. Она извинилась, сказала, что надо домыть полы. Немножко осталось... Из этой ее оговорки, что осталось немного, Феликс понял, что можно ему не уезжать, побыть еще тут. И показалось ему, что Люда рада случайному гостю. «Что, в самом деле, целыми днями одна, — подумал Феликс. — Такая девка, она привыкла быть в центре внимания, раз егершей работала, значит, всегда среди мужиков...» К чему привыкла егерша Люда, Феликс не стал додумывать и гадать. В этой девке и нравилось-то ему, что она решилась поселиться в лесу, не убоялась одиночества. В этом чуялась ему некая родственность душ: и сам он решился, лучшее в жизни находил в одиноком лесном бродяжестве.
Он дожидался Люду на дворе, осматривал моторы и сознавал превосходство охотоведа над собой. В моторах он мало что понимал, только знал, как отрегулировать лодочный мотор «Л-6» да как установить на мотоцикле зажигание. В хозяйстве охотоведа все было моторизовано. Бензиновый мотор вращал динамо-машину, по вечерам на базе горело свое электричество. Другой мотор вращал диск пилы. И это действовало на Феликса, несколько подавляло его. Тут он не мог сравняться, соперничать с охотоведом. Когда он думал о Лубнине, то ставил себя рядом с ним и сравнивал. Да где уж, Лубнин закончил аспирантуру, пишет диссертацию, станет ученым. Об этом все знали на Вяльниге. Каждому, кто побывал на Кундорожи, Игорь об этом сообщил...
Люда вьшла в брюках, перепоясанных широким ремнем. Под ремень она заправила свитерок. Феликс увидел, как высока она, и стройна, и тонка в талии. И бедра ее тоже заметил. Плечи у Люды были прямые, широкие — сильные плечи, годные для всякой, мужской и бабьей, работы.
Долго рассматривать Люду Феликс не стал, сразу заговорил, продолжил начатую беседу:
— ...Щука совсем не берет на блесну. Поздно. Кончился жор. Полдня прокружил по озеру — и ни одной поклевки.
— А вчера, Ванюшка Птахин говорил, трех поймал.
— Ну, одна-то, может, и была, если Ванюшка говорил — трех...
Люда сняла с веревки белье, унесла в дом. Потом вымела сени, крылечко. Сбегала на реку с ведром. Все время она что-то делала по хозяйству. И успевала при этом разговаривать с Феликсом.
— ...Ой, — вспомнила Люда, — Игорь сказал, чтобы сеть в губе похожать, вторые сутки мы не были, там уж, наверно, язей набралось. Я не люблю с язями возиться, в них одни кости... А Игорь вообще рыбоед, это способствует умственной деятельности...
Феликс вызвался помочь Люде похожать сеть. Она сказала:
— Пошли, если делать вам нечего. А то я и одна управлюсь. Игорь меня научил. Я только не люблю рыб из сети выпутывать, у меня терпения не хватает...
Так они жили вдвоем этот день. Хотя день был воскресный, никто не причаливал к бону. Пяльинские косили в губе поднявшуюся тресту: мужики косили, бабы жали серпами. В сеть попало с десяток язей и еще караси.
— Эта сеть у нас как скатерть-самобранка, — говорила Люда, — всегда хоть что-нибудь в ней болтается. На уху да на жареху хватает. Мы с Игорем наедимся и Сайду накормим. Я шестьдесят получаю, Игорь — восемьдесят. Двадцать рублей он алиментов платит. Нам больше и не надо. Зачем? Одежды здесь самый минимум требуется...
Феликс посмотрел на Люду и засмеялся:
— Да...
На рыбалку Люда опять переоделась — только плавки были на ней, тельняшка и резиновые сапоги.
— Ты что, осуждаешь меня за этот костюм? — Люда первая сказала Феликсу «ты». — Пяльинские бабы шипят, а мне наплевать...
— Они еще не привыкли к современной моде. Темнота. Домострой.
Он пихался пропешкой, Люда тащила сеть из воды, вместе они выпутывали из ячей снулых, толстых рыбин. Перемазали руки в рыбьей слизи, в крови. Рыскала лодка. Рыбы вдруг просыпались, прыгали. Из травы выплыла на чистую воду пястка желтых вербных пуховок — утят... Чайки в небе кричали. Нагретый воздух зыбко струился. Так тихо было кругом, что словно и нет на земле, на воде ни единого человека. Только лодка и два рыбака: рыбак да рыбачка.
Люда жарила на летней кухне карасей в сметане. Феликс колол дрова, зажег огонь под плитой. К чаю они нарвали себе земляники, над рекой на береговом увале. Ягода назрела крупная, сладкая. Феликс рассказывал Люде о бобрах, о лосях, о лисах и барсуках, о медведях, о разных потешных охотничьих передрягах. Люда слушала его, как умеют слушать только мальчишки лет семи — девяти. Она глядела во все глаза на него, подперев щеку кулачком, переживала, и рассмешить ее было так же легко, как зажечь сухую бересту.
Люда тоже рассказывала — про сорочонка Пику, про медведицу, про пяльинских рыбаков. И про лютых своих врагов — пяльинских бабок — она рассказывала без всякого зла. Феликс слушал ее, как ровня, ровесник, приятель.
— Люди здесь какие-то открытые, — говорила Люда, — чистые. Все у них на виду, ничего они не прячут, не строят из себя, не выпендриваются. Если к ним подойдешь по-доброму, и они тебе отплатят добром. Злому человеку с темной душой здесь вообще не ужиться. Почва не та. Здешние люди — как дети, бесхитростные, бескорыстные. Вот Ванюшка Птахин. Жена у него учительница в Пялье — она его пилит, пилит, хочет в люди вывести, чтобы у него зарплата была, как у людей, и все другое... А это ему не нужно. Он какой-то блаженный, мечтатель. Ему нравится на лодке по воде плавать. Или вот Сашка, механик с лесоучастка. Прекрасный мастер, золотые руки. Он Игорю помогал моторы монтировать. Собственно, Игорь ему помогал, а он был главный конструктор... — Эта Людина оговорка понравилась Феликсу: «На пару с Сашкой и я мог бы смонтировать любой агрегат». Поминая мужа, Люда чуточку принижала его, будто ставила на место. Видно, шел у них в семье спор — противостояние индивидов... И это давало Феликсу некую надежду.
— ...Сашка — философ, — говорила Люда, — они могут с Игорем часами спорить. Игорь бросил курить и мне не дает, а Сашка смолит без передыха, причем махорку... Игорь считает, что в жизни все зависит от воли человека, — если сильная воля, то человек может построить жизнь такую, какую ему хочется. А Сашка говорит, что жизнь человека, так же как и вообще жизнь на земле, складывается из миллионов разных обстоятельств, независимых от воли. И семейная жизнь тоже... Каждая случайность или там поступок какой-нибудь, слово имеют последствия. Ты хочешь одного, а получается другое. Я слушаю, слушаю их, вообще-то интересно, потом лягу спать — мне все равно слышно. Один раз пол-литра выпили и вот разошлись... Сашка говорит Игорю: «Ты бросил жену и ребенка, причинил им горе, зло. Теперь ты думаешь, что счастлив, а все равно из зла вырастет зло, и оно обернется против тебя...» — Люда посмотрела на Феликса, будто ждала от него ответа. Феликс не знал, что сказать, то есть ему больше нравилась Сашкина точка зрения, но он чувствовал, что встревать в эти Людины с Игорем дела ему нельзя.
