Или, может быть, они подогнулись из-за его гигантского члена. Трудно сказать.

Эш отстраняется и снова проникает в меня (входит и выходит с большим трудом), и я начинаю хныкать из-за чувства растяжения, когда он проникает до самого основания.

— Черт, я слишком твердый, — задыхаясь, произносит он. — Почувствуй, какой я твердый. Почувствуй, какой большой.

О, да, я это чувствовала. Меня проткнула его громадина, пронзили его двадцать пульсирующих сантиметров, я снова ощутила себя девственницей. Это был тот же самый совершенный дискомфорт, который я ощущала с Эмбри. Боль, которая, казалось, вычеркивала сильный-пресильный зуд внутри моего тела, такая боль, которая почти против моей воли тянула меня к удовольствию, потому что она была такой очень, очень правильной.

Эш все еще был в свитере, надетом поверх рубашки, и ткань терлась о мои напряженные соски каждый раз, когда он толкался и двигался на мне, напоминая о том, что я голая, а он — нет, что я была уязвимой и он контролировал ситуацию. Секс с Эмбри был как лесной пожар, словно неконтролируемая похоть, словно два штормовых фронта, которые сталкиваются и производят электричество и шум. Но секс с Эшем был другим: сложнее и глубже, более интенсивным и более контролируемым, более духовным, все было «более», и казалось, что Эш был повсюду — и внутри меня, и поверх меня. Его твердое тело покрывало меня, его следы обжигали мою задницу и бедра, его рот был горячим. Он прикусывал мою шею, подбородок и грудь, в то время как его член обладал мной изнутри.

— Я больше, чем он? — отрывисто произносит он мне на ухо. — Я ведь заставляю тебя кончить сильнее, чем делал это он?

На мгновение я забыла, что Эш не знает, что это был Эмбри. Это для моего Господина, для него, это был просто загадочный мужской силуэт из моего прошлого, и я киваю. Я, задыхаясь, произношу «Да». Да, да, это было правдой, потому что в этот момент не было мужчины больше или тверже, чем Эш. Не было другого мужчины, был только Эш, и он заставлял меня чувствовать, что не было другой женщины, словно вся его жизнь и цель заключалась в том, чтобы удерживать меня под собой и вытрахивать из меня жизнь.

Эш продолжал говорить — рассказывал, какая я красивая, какая ценная, как хорошо ему во мне. Какая тугая моя сладкая киска, как она сжимает его, как сильно ему нравятся движения моих сисек при каждом ударе его бедер, что он собирается наполнить меня до такой степени, что я буду истекать спермой еще в течение нескольких дней.

Я тяну к нему руки — его свитеру или к бедрам, — но их закидывают за мою голову. Эта поза освобождает в нем что-то темное: какое-то животное, которое намерено опустошать и помечать, разбудило монстра, который так быстро и жестко проникал, и выходил из меня, словно распиливал пополам. Из моего рта выливался поток бессмысленных слов, смешанных с неконтролируемыми охами и кряхтением, с «да» и «нет», с «о-о-о» и с «пожалуйста, больше, пожалуйста, сэр, пожалуйста, пожалуйста».

В меня вколачивались, я была полностью во власти Эша, и он был таким большим, что это причиняло боль, это причиняло боль. Я не могу сказать, был ли скулеж, срывающийся с моих губ из-за боли или из-за удовольствия. Эш меняет угол движения, и весь мир переворачивается. Это было внезапно, как в предыдущие разы, но еще сильнее; боль объединила силы с нарастающим оргазмом, делая меня бесчувственной. Безмолвной. Я была ничем, я была всем, я была светом и тьмой, воздухом и пустотой. Мощная сила, слабая сила, сила тяжести, электричество, земное притяжение — из-за всего этого я была «на лопатках» под этим жестоким печальным солдатом. Он буквально вытрахивал из меня каждый вздох, и, когда я видела звезды, и, когда я извивалась в отчаянном удовольствии, я знала, что все это истина. Теория струн, магия, многократные жизни, чудеса, Бог, параллельные вселенные — все это истина, и все это было настоящим, и все это происходило внутри меня прямо сейчас, в этот самый момент, когда оргазм взрывается внутри меня, словно умирающая звезда.

Этот оргазм был не наслаждением, а проповедью. Благой вестью. Он был откровением и апокалипсисом. Радостью, приговором и ответом на каждый вопрос, который я когда-либо задавала. Все в моей жизни вело именно к этому мгновению, именно к этому обмену, именно к этому чувству, к моему неудержимо дрожащему телу под Эшем.

— Возьми, — произносит он мне на ухо. — Прими свое удовольствие. Прими меня.

И я это делаю: я принимаю свое удовольствие, я принимаю его и принимаю себя, а затем наступает самая нежная смерть. Эш притягивает к себе и замирает, он извергается внутри меня, словно приносит самую подходящую жертву. Одна его рука обхватывает мою голову, а другая удерживает мое бедро, рот зависает над моим ртом, так что каждый мягкий рык и учащенное дыхание обдувает теплом мои губы. Я чувствую каждую его пульсацию и каждую горячую струю, которых было так много, что его семя выплескивалось из меня.

Эш, не выходя из меня полностью, встает на колени, медленно поглаживает себя, не вынимая головку, словно доит себя до последней капли.

Это действие было таким биологическим, таким притягательным, что мое влагалище непроизвольно сжимается, готовое снова кончить. Эш хмыкает над этим, выходит из меня и наклоняется. Благоговейно целует мою киску, а затем сходит с кровати.

А потом… я не уверена в том, что это было. Эш включает свет и каким-то образом оказывается раздетым в кровати, обнимает меня и начинает тихонечко напевать, поглаживая мои руки, волосы и спину. А еще он бормочет слова благодарности и удовольствия (он был мной доволен, я думаю, что где-то глубоко внутри меня эта мысль делала счастливой). Но я не могу говорить. Я слышала нечетко, словно через наушники, и у меня не было мыслей. Словно я плавала, пустая и разгоряченная, только тело трепетало, дрожало, как лист на ветру.

Понемногу, слой за слоем, я подплываю к осознанию.

— Тебя, — бормочу я Эшу. Это должно было прозвучать, как я тебя люблю, но слова были такими мимолетными, и было так трудно их сформировать.

— Тебя, — произносит он в ответ голосом, настолько наполненным любовью, что я чувствую боль. Эш еще крепче меня обнимает всем телом и закутывает нас в одеяло. Моя дрожь очень-очень медленно сходит на нет, но я осознаю, что подушка подо мной мокрая, а щеки холодные, я осознаю, что плакала.

Эш держал меня, пока у меня сочились слезы, как медленно капающий дождь.

— Я тебя люблю, — шептал он снова и снова. — Я тебя люблю.

В конце концов, через несколько минут или несколько часов, мои слезы прекращаются, и я снова чувствую тепло. Я переворачиваюсь так, чтобы прижаться к Эшу, и он издает удовлетворенный рык, словно его сделало счастливым то, что я обратилась к нему за утешением.

— Моя принцесса, — произносит он, крепко обнимая меня. Вот он — мой мир. Эш — мой мир. — Мой ангел.

Я утыкаюсь лицом в его грудь.

— Пообнимаешь меня?

Он целует мои волосы.

— Столько, сколько хочешь. Я мог бы обнимать тебя всю оставшуюся жизнь. — Он тихо смеется. — И вообще, я никогда раньше не видел, чтобы кто-то так глубоко и так сильно выпадал в сабспейс. Я не спущу тебя с глаз, пока снова не окажешься двумя ногами на планете Земля.

Сабспейс. Несколько раз такое случалось после того, как у нас с Эшем были сцены в Резиденции, но никогда не происходило так, как в этот раз. Никогда это не было похоже на беспамятство наяву, никогда не доходило то того, чтобы я плакала или дрожала, или ничего не чувствовала.

Но по мере того, как мой разум возвращался в мое тело, возвращались и опасения, которые я испытывала ранее.

А именно в отношении Эмбри.

Я должна была рассказать Эшу, когда он делал предложение, до того, как мы занялись сексом. Я должна была рассказать ему шесть недель назад. Я должна была рассказать ему в тот день, в церкви Святого Томаса Беккета. Я должна была рассказать ему прямо сейчас.

— Эш, — произношу я. — Мне нужно кое-что тебе рассказать.