И что, если я не хотела ничего узнавать?

Настоящее

Открыв дверь своего таунхауса, я настолько встревожена разговором с Абилин, что даже не замечаю высокого мужчину, стоявшего в гостиной. Бросаю сумочку на кресло и решаю направиться на кухню, чтобы выпить немного кофе (кофе с добавлением огромного количества бурбона), и испытываю настоящий шок, когда краем глаза вижу Мерлина Риса.

— Иисусе, — вскрикиваю я, делая шаг назад, и врезаюсь спиной в книжную полку.

Рис выходит из мрака, собравшегося в углах моей гостиной в ноябрьское послеобеденное время, и поднимает руки вверх, чтобы показать, что не имеет дурных намерений.

— Мисс Гэллоуэй. — Он наклоняет голову.

— Как, черт возьми, вы сюда попали? — говорю я (ну, на самом деле, почти гневно кричу), пытаясь скрыть вспышку адреналина грубым поведением.

— Я здесь когда-то жил, — спокойно отвечает Мерлин, вытаскивая из кармана ключ и кладя его на кофейный столик. — Много лет назад, когда я только переехал в Вашингтон, твой дедушка был достаточно добр и позволил мне остаться здесь, пока я не найду себе жилье. Я обещаю, что не вторгнусь сюда снова, но сейчас пришло время нам поговорить.

Облако накрывает солнце, и комната наполняется холодными тенями. Мерлин садится в кресло, скрестив ноги, и это движение изящное, но не чувственное; элегантное, но не женственное. В том, как он себя преподносил, было что-то бесполое, а резкие линии его лица казались неопределенного возраста.

Прошло пять лет, с тех пор как я последний раз с ним виделась, хотя невозможно избегать то, на что я постоянно натыкалась: его лицо мелькало в телевизоре, а имя звучало в новостях. Он был руководителем избирательной кампании Эша, а теперь стал старшим советником Эша (одна из тех должностей, которая кажется такой же вездесущей, как и таинственной), и я знаю, что время, выбранное для этой встречи, не случайно.

— Поговорить, — повторяю я. Во рту образовалась сухость, и я прочищаю горло. — Пять лет назад я пришла на вечеринку в честь вашего дня рождения, и вы сказали мне снова, чтобы я придержала свои поцелуи. Вы собираетесь сказать мне об этом и в третий раз? У меня проблемы?

И во мраке теней, человек, которого я боялась с семи лет, рассмеялся.

Он смеялся.

Это не зловещий смех, не жестокий. А счастливый смех. Дружелюбный. И сквозь тени и годы страха я увидела, что он — всего лишь мужчина. Не волшебник, не экстрасенс, не инспектор по поцелуям. Просто воспитанный проницательный человек, способный достаточно громко смеяться, чтобы этот звук смог заполнить комнату.

«Эш любит окружать себя смехом», — подумала я, отстраняясь от книжной полки, чтобы пойти и сесть напротив Мерлина.

— У тебя нет проблем, — наконец говорит он, и улыбка так и не исчезает с его лица. В его глазах тепло — настоящее тепло, хотя я замечаю ту же осторожность с наших прошлых встреч.

Но мне уже не семь, не шестнадцать и не двадцать лет. Тогда осторожность меня уже не расстраивала, как раньше.

— Тогда, о чем вы хотите поговорить?

— Я хочу рассказать тебе историю, — начинает он, складывая руки на коленях. — Это не займет много времени, и ты можешь так сильно об это не беспокоиться, но думаю, что важно, чтобы ты услышала эту историю.

Я минуту обдумываю. Я вполне могу потребовать, чтобы он ушел. Да и я сама могу уйти. Мне не нужно сидеть здесь и слушать человека, который вел себя грубо и запугивал меня при каждой нашей встрече с самого моего детства. Но я ничего не могу с собой поделать, ведь меня интригует сама идея о том, что Мерлин расскажет мне историю. Я преподавала литературу, в конце концов, истории — это то, с чем я имею дело, в чем я соображала.

— Ладно, — наконец уступаю я. — Рассказывайте. — Как по заказу, облака открывают солнце, и в комнате проясняется от слабого солнечного света.

— Когда-то давно… — медленно начинает Мерлин и иронично слегка кривится… — один мужчина влюбился в замужнюю женщину.

— Это немного отличается от обычного начала, — вмешиваюсь я.

— Это начало более распространенное, чем ты думаешь, — отвечает он. — Давид и Вирсавия? Тристан и Изольда? Артур Димсдэйл и Эстер Прин?

— Это не очень счастливые истории, — подчеркиваю я.

— Я никогда не говорил, что это будет счастливая история. Обычная история, — отвечает Мерлин, немного откидываясь на спинку кресла. — Теперь вернемся к нашим мужчине и женщине. Это обычная история, и поэтому этот мужчина испробовал все обычные способы, чтобы заставить эту женщину его заметить. Он флиртовал, он умолял, каждый день пытался произвести на нее впечатление. Понимаешь, они работали в одном месте, и поэтому он мог быть беспощадным, чтобы за ней ухаживать, так же как его собственная любовь к ней казалась ему безжалостно-настырной. Но она любила своего мужа, и кроме того, относилась к тем, кто верит в нерушимость брачных клятв.

— Тем лучше для нее.

— Согласен. Хотя, было трудно устоять перед этим человеком, тем более что это длилось годы. Он был красив и силен, и хотел ее, даже когда она была беременна от своего мужа. Уверен, тебе знакомо это лестное чувство, когда тебя желает президент Соединенных Штатов.

Я не могу скрыть свое удивление.

— Этот мужчина был президентом?

Мерлин смотрит мне прямо в лицо.

— Президент, которого очень хорошо знает твоя семья. Президент Пенли Лютер. Правящий друг твоего деда.

Все мое тело застывает в шоке. Дедушка всегда восторженно отзывался о президенте Лютере — в действительности, все о нем восторженно отзывались. Трудно представить себе героя американской экономики и международной дипломатии, добивающегося замужней женщины.

— Ты должна помнить, — говорит Мерлин, — что Лютер был тем еще плейбоем. И был разведен. Для него казалось естественным, что она его захочет, а Лютер никогда не отказывался от естественных желаний во имя нравственности, по крайней мере, в личной жизни.

— Итак, что случилось?

Мерлин смотрит на свои руки.

— То, что обычно происходит в таких случаях, хотя это произошло не обычным способом. Был экономический саммит, организованный Соединенным Королевством в уединенном поместье в Уэльсе. Лютер привез с собой эту женщину, так как она была его старшим советником, так же, как я сейчас для Максена. Саммит был недолгим, но насыщенным, и в последний вечер для собравшихся там людей была организована небольшая вечеринка. Много напитков. Теплый огонь в камине в холодный весенний вечер. Представляешь положение дел, — он делает паузу. — Настал поздний вечер, и все разошлись, но Лютер, который остался у камина в центральном зале, выпивал и смотрел на огонь. Он был настолько этим поглощен, что не заметил ни уборщика и его жену, собирающих пустые стаканы, ни их маленького сына, который им помогал. Наконец, маленький мальчик подошел к нему и коснулся его руки, со словами: «Хотите, я помогу вам вернуться в свою комнату?».

«Я действительно хочу отправиться в кровать, но не в свою собственную», — сказал Лютер. Он был слишком пьян, чтобы заботиться о том, что разговаривал с ребенком. Но этот ребенок был более наблюдательным, чем другие дети.

«Я могу отвезти вас в ее комнату», — тихо предложил мальчик. Мужчина не ответил, но было очевидно, что его сковывала некоторая нерешительность.

«Я могу провести вас наружу и через балконную дверь, — сказал мальчик. — Тогда вас никто не увидит». Лютер поднял глаза, его взгляд стал более осмысленным, а затем он встал и последовал за мальчиком.

Я обнаруживаю себя наклоненной вперед. Прилагая усилия, я сажусь прямо.

— И что же случилось потом? Он пошел в ее комнату? Она его выгнала?

— Нет. Она его пропустила и заперла за ним балконную дверь.

— Но она сопротивлялась ему годами! Зачем теперь сдаваться?

Мерлин пожимает плечами.

— Человеческое сердце — загадка. Возможно, она любила его так же горячо, как и он ее любил, и больше не могла сдерживаться. Возможно, все дело в алкоголе или уединении. Возможно, он ее утомил. Я знаю, что вскоре после этого она разошлась со своим мужем — возможно, к этому времени они уже решили расстаться, и она больше не считала себя замужней женщиной. Но определенно, что она и президент провели ночь вместе, и еще несколько ночей после этого. И в ту зиму она родила ребенка.