Одна вещь, которая мне нравилась в том возрасте, — мои волосы. Длинные, густые, светло-золотистые зимой и почти белые летом. Первым делом люди замечали именно их, с ними играли мои друзья, когда мы сидели и смотрели телевизор в общей комнате. Абилин ненавидела их, потому что это было изюминкой моей внешности, и через несколько недель в «Кэдбери» я поняла, что она дергала меня за хвостик не из-за нашей привязанности, а из-за едва контролируемой ревности.

Несмотря на мои волосы, Абилин по-прежнему оставалась королевой, а я была ее фрейлиной. За ней ухаживали, а я с тревогой следила за учителями. Она уклонялась от домашней работы, а я не спешила писать за нее. Она развлекалась, а я тащила ее на себе домой с холма, подсвечивая фонариком телефона дорогу. Ее волосы пахли пролитым пивом и дешевым одеколоном.

— Ты никогда не целовала мальчика, — сказала она однажды ночью, когда нам было по пятнадцать. Я вела ее по узкой аллее обратно в школу.

— Может, потому, что я хочу целовать девушек, — сказала я, переступая через грязь. — Ты никогда не думала об этом?

— Думала, — пьяно подтвердила Абилин. — И я точно знаю, что это не так, потому что в «Кэдбери» много девушек, которые хотели бы поцеловать тебя. И этого до сих пор не случилось.

Сохрани свои поцелуи.

Даже спустя восемь лет я все еще видела перед собой темные глаза Мерлина, слышала его холодный неодобрительный голос. И помнила жуткое чувство, которое нахлынуло на меня, когда он предсказал смерть моих родителей. Если он верил, что пострадают люди, если я кого-то поцелую, то на это была причина.

Веская причина.

Кроме того, все было не настолько плохо, чтобы сдаваться. Непохоже, что мальчики вставали в очередь перед моей дверью, желая моего поцелуя.

— Мне просто не хочется целовать кого-то, — твердо сказала я. — Это единственная причина.

Подняв голову с моего плеча, Абилин икнула в прохладный ночной воздух. Где-то поблизости заблеяли овцы.

— Просто подожди, Грир Галлоуэй. В один прекрасный день ты станешь такой же дикой, как и я.

Я помогла ей миновать кучку овечьего дерьма, и она снова икнула.

— Сомневаюсь в этом.

— Значит, ошибаешься. Когда ты, наконец, освободишься, то станешь самой странной шлюхой в «Кэдбери».

Я покраснела — то ли от негодования, то ли от стыда. Откуда она могла знать, о чем я думала? Мечты, в которых я просыпалась трепещущей и без одежды?

Нет, кузина не могла об этом знать. Я никому не рассказывала и никогда этого не сделаю.

Как и поцелуй, все свои тайны я держала при себе. В конце концов, это делало меня счастливой. Я заботилась об Абилин и мечтала о колледже.

Ничего лучше и придумать было нельзя.

Настоящее время

— Если мы вернемся назад к Гальфриду Монмутскому, к «Анналам Камбрии» — это Уэльская летопись, для тех из вас, кто не знаком со средневековой латынью, — мы увидим самое раннее упоминание о мордредской фигуре, так называемой «Медраут».

В небольшой аудитории раздается клацанье клавиатур ноутбуков, пока студенты делают заметки. Основная часть присутствующих была либо с факультета медицины, либо из школы полиции, и курс артурианской литературы был им нужен лишь для нужного количества гуманитарных баллов, но это не мешало им стремиться к высоким результатам. «Джорджтаун», в конце концов, не самое дешевое место, и многие студенты стараются следить за своими оценками, чтобы не потерять стипендии и гранты. И я понимаю их. Я все еще помню поздние ночи в кафе, когда заканчивала магистерскую программу по средневековой литературе в Кембридже. Иногда даже трудно поверить, что я действительно в Штатах — занимаюсь взрослой работой с красивым кожаным портфелем и всем остальным.

— Здесь умирающий Мордред упоминается рядом с Артуром, — продолжаю я, переходя за кафедру к доске. — О его роли в битве у нас нет информации, сражался ли он вместе или против Артура, был ли он его сыном, племянником или же простым воином.

Я беру маркер для доски и начинаю изменять семейное древо, над которым мы работали на протяжении всего осеннего семестра, поставив рядом с именем Мордреда вопросительный знак.

— Легенда короля Артура известна нам всем: Святой Грааль, Круглый стол, но это также самый знаменитый эпический рассказ о любви между Ланселотом и Гвиневрой. — Я рисую сердце между двумя именами на доске, и смех распространяется по классу. — Но как мы видели чуть раньше, от Кретьена де Труа до Гальфрида Монмутского, Ланселот был персонажем, созданным французами, ведь им всегда нужен кто-то для придворного романа. Он совсем не упоминается в легендах.

Я вычеркиваю имя Ланселота на доске и подписываю над именем: «придуман французами». Слышатся еще щелчки клавиш.

— Но есть намек на другой роман, который старше истории о Ланселоте и гораздо опаснее. — Я рисую сердце, на этот раз между Мордредом и Гвиневрой. — После летописи следующее упоминание о Мордреде описывает похищение им королевы и попытки на ней жениться. Обычно это указывается в качестве причины раздоры между ним и Артуром, которого задолго до этого изображали его отцом или дядей, а на самом деле он просто был его соперником в любви.

Я надеваю крышечку на маркер и возвращаюсь за кафедру.

— Я думаю, Мордред больше Ланселота показывает нам главную проблему суда Артура… что вера, любовь и семья не всегда остаются вместе.

Позади меня раздается сигнал старых настенных часов, и студенты начинают собирать свои вещи. Они пытаются выглядеть сосредоточенными, но их мысли уже блуждают вне класса.

— Это все на сегодня, — объявляю я. — На следующей неделе начнем с «Уэльских Триад». И не забудьте предоставить заключительные темы для ваших проектов!

Студенты заканчивают складывать свои вещи, а я возвращаюсь к своему столу, чтобы собрать свои. Несколько студентов подходят с вопросами и с выполненными заданиями, а после я остаюсь одна.

Спустя несколько минут, я смотрю на свободные места, и роюсь в памяти. Разумеется, я ничего не забыла, ничего не случилось, но меня сковывает ощущение беспокойства.

«У меня есть все, что нужно. Хорошая работа, дом, дедушка, который меня любит, кузина, которая по совместительству моя лучшая подруга», — напоминаю я себе.

Мне больше ничего не нужно. Всего, что у меня есть, достаточно.

Но тогда почему я все время чувствую себя потерянной?

Мой кабинет в «Джорджтауне» небольшой и используется еще двумя преподавателями, поэтому заполнен столами, папками и книгами, а также огромными стопками работ. Мне нравится. Я настолько это люблю, что иногда остаюсь тут на ночь, вместо того чтобы ехать в свой таунхаус рядом с парком Дамбартон (который я могу себе позволить только потому, что он принадлежит дедушке Лео, который и слышать не желает об арендной плате). В этом что-то есть… Ты в старом каменном здании, один в коридоре с пустующими классами, темнота из окон, заполняющая все комнаты… Легче представить, почему я жаждала этой жизни. Жизнь с книгами вместо поцелуев. Жизнь, в которой предупреждение Мерлина больше не казалось проклятьем, а скорее выбором.

Я привыкла работать до поздней ночи, оставаясь последней в здании английского факультета, и сегодняшний день не исключение. Я проверяю несколько работ и затем перехожу к книге, которую пытаюсь написать — литературное исследование королевской власти, описывающее множество легенд об Артуре.

Знаю, это звучит скучно, но клянусь, это не так. По крайне мере, не для меня. В конце концов, однажды я встретила настоящего волшебника, моего собственного Мерлина… Хотя повзрослев, теперь я могу только рассмеяться над идеей магии и сказать себе, что то предупреждение было лишь глупостью.

Все-таки я проигнорировала его дважды, и ничего не произошло.

Не считая того, что мое сердце дважды было разбито, ничего не произошло.

Я глубоко погружаюсь в воспоминания, пытаясь воссоздать свои вчерашние размышления о лидерстве в Темные века, но меня прерывает ощущение, словно кто-то стоит позади меня.