— Я бы это заслужил, Грир. И я не мог позволить нам двигаться вперед, пока ты не знала обо мне худшего. Это было бы несправедливо по отношению к тебе.

— Даже если это было несправедливо, я все равно останусь. Я бы вытерпела все что угодно, чтобы остаться. Но я не считаю, что это худшее в тебе. Эти грехи — это грехи хорошего человека, а не грехи проклятого человека.

— Иногда я чувствую себя проклятым. — Его губы двигались под моим пальцем, а дыхание щекотало мою кожу. — Только когда я с тобой и с Эмбри, я чувствую какое-то здравомыслие. Словно в жизни для меня могут быть хорошие вещи, даже после всего того зла, которое я совершил.

— О, Эш, — я смотрю ему в глаза. — Война может быть злом, но не ты, и даже если бы понадобилось убить всех этих людей, чтобы привести тебя сюда ко мне, то я бы не позволила тебе больше из-за этого мучиться. Меня не волнует, что ты сделал, меня волнует то, что ты делаешь, и то, что сейчас ты здесь, со мной.

Эш втягивает в себя воздух и всматривается в мое лицо. Я вижу слабый блеск невыплаканных слез в его глазах и слышу, как он сглатывает.

— Ты действительно именно так считаешь? — шепчет он.

— Да, — это слово вышло ясным, честным.

Правдивость моего ответа поражает Эша, словно пуля в кевларовый бронежилет. Грубая сила, рваный вздох, сломленный человек. Он обрушивается на меня, притягивает меня так близко, что я чувствую его даже сквозь плотную шерсть наших пальто, и зарывается лицом в мои волосы.

— Что я сделал, чтобы заслужить тебя? — бормочет он.

Я всегда буду любить другие версии Эша (хладнокровного политика, всеми любимого героя-президента, жестокого доминанта), но эту версию? Этого разбитого, уязвимого мужчину? Нет достаточно сильного слова. Я чувствую эту вибрацию в своих костях, в своей крови, где-то на клеточном уровне, вибрацию, словно каждый мой атом хочет улететь и сплавиться с его атомами. Это больше, чем желание истекать кровью, подвергаться оскорблениям или опускаться на колени, это больше, чем слушать одну и ту же политическую речь снова и снова, жертвуя сном и временем, чтобы выработать стратегию. Это желание развалиться на части ради него, в буквальном смысле. Это желание так глубоко зарыться внутрь него, что он должен будет носить меня с собой вечно. Это подразумевает собой ощущать открытые раны, истекать кровью, подвергаться избиению хлыстом, получать наказания, это подразумевает получение новых ран поверх старых, которые были нанесены на еще более застарелые раны, и каждая рана — это шепот обещания.

ты можешь владеть мной

потому что теперь я знаю, что владею тобой

дай мне больше

и я дам тебе все

И вот тогда я нахожу мужество, чтобы наконец-то это сказать:

— Я тебя люблю.

— Боже, эти слова из твоего рта, — с чувством произносит он, отстраняя свой рот от моих волос и приближаясь к моим губам. — Я этого не заслуживаю, но, бля, я приму это.

Эш меня целует, трепетная честность нагревается до расплавленной срочности, и…

— Я тебя люблю, — выдыхает он мне в рот. — Ты, конечно же, уже это знаешь. Ты должна знать.

— Сейчас я это знаю, — тяжело выдыхаю я между поцелуями, проклиная всю ту кожу и шерсть, которые удерживали наши тела от тех объятий, в которых я нуждалась. Но как только я начинаю раскачиваться, потираясь о его бедра, Эш выпрямился и улыбается.

— У меня кое-что для тебя есть, — произносит он, кусая губу, как застенчивый ребенок.

— Рождественский подарок?

— Да. Я хотел сначала рассказать о Морган, а потом тебе его отдать… Я не хотел, чтобы ты думала, что я пытаюсь манипулировать твоей реакцией.

Я закатываю глаза на такое непрекращающееся рыцарство.

— Ты слишком осмотрителен для мужчины, который проводит свои ночи, шлепая меня, пока я уже не могу дышать.

— Именно поэтому я осмотрителен, — говорит он и сползает с пня, и мне сразу же становиться холодно без его тепла. Затем я осознаю, что он делал, и все мое тело охватывает жар и счастливое неверие.

Эш стоял на коленях.

В двух футах снега он встал на колени.

Позади нас ручеек, словно искривленная серебряная проволока, безлистными стражами стоят деревья, а снег словно бесконечный плащ сверкающей ткани. Щеки Эша были красными (от холода или эмоций, я не знаю), и он все еще по-мальчишески кусал губу, нервно и взволнованно. Между его одетыми в кожаные перчатки пальцами зажато кольцо, платина с бриллиантом, который сверкал в угасающем свете.

— Я хотел это сделать чуть позже сегодня вечером, но я не могу ждать, — произносит он. — Грир Галлоуэй, ты выйдешь за меня замуж?

Сердце болезненно стучит о мою грудь, словно пытается выбить свой путь наружу, и я чувствую, как молекулы покидают мое тело, чтобы найти Эша, словно сдуваемые ветром листья перед бурей. Наше дыхание, наша жизнь — это уже переплетено, и, наконец-то, наконец-то, наконец-то, я понимаю, что люди имеют в виду, когда говорят о судьбе. Понимаю, что они имеют в виду, когда говорят: «это — судьба». Понимаю, почему в сказках не теряли времени на объяснения того, как принц и принцесса влюбились друг в друга, потому что все это так же естественно и неизбежно, как и дыхание.

Я присоединяюсь к Эшу в снегу, не обращая внимания на холодный влажный укус сквозь джинсы. Я обхватываю руками его руку, держащую кольцо, а затем оставляю след из поцелуев вдоль обнаженной линии плоти между рукавом и перчаткой. Я поднимаю голову, испытывая головокружение от счастья.

— Да.

Мы возвращаемся в домик. Эмбри нигде не видно. И после того, как мы сбрасываем пальто и раскручиваем шарфы, Эш прикладывает палец к моим губам. Я киваю, чтобы показать, что я понимаю, и Эш берет меня за руку и ведет в нашу спальню. Мне казалось, что мы, прокрадываясь украдкой, каким-то образом обманываем Эмбри, хотя непонятно, почему я так себя чувствую. Мы с Эшем имели полное право идти спать вместе, и, возможно, то, что мы скрывали это от Эмбри, было самым добрым делом… учитывая обстоятельства.

О боже.

Обстоятельства.

Теперь я должна рассказать Эшу о нас с Эмбри. После его признания относительно Морган, после его упорной настойчивости относительно того, что мы будем двигаться вперед без секретов, с моей стороны было бы постыдно и нечестно утаивать это от него. Но если быть правдивой с самой собой, то я понимала, чего боялась. Боялась того, что Эш будет злиться и, возможно того, что он будет… недостаточно зол. Боялась того, что Эмбри будет чувствовать себя преданным из-за того, что я рассказала наш секрет, не спрашивая его. Я боялась того, что, если я признаю то, что произошло в Чикаго — Эш заподозрит то, что у меня все еще остались чувства к Эмбри, и это будет концом любому истинному доверию между нами. Ведь, действительно, как мы трое когда-либо сможем друг другу доверять после того, как раскроется правда?

«Доверие без правды — это на самом деле не доверие», — напоминаю я себе. И если, и было лучшее время, чтобы это исправить, то прямо сейчас. С кольцом на моем пальце и с признаниями Эша, все еще эхом раздающимися в моих мыслях.

Но когда Эш закрывает за нами дверь спальни, он снова прижимает палец к моим губам.

— Я хотел это сделать с тех пор, как мы впервые встретились, — произносит он, приближаясь ко мне. Его эрекция упиралась в мой живот. — Я фантазировал об этом в течение десяти лет.

Я быстро и сдавленно вздыхаю под его пальцем. Это о чем я думаю?

Он находит мою руку и лениво играет с подаренным им же кольцом на моем пальце.

— Это будет нелегко — быть моей женой. Будет так много внимательных взглядов и нужно будет многое принести в жертву, и я беспрестанно буду тебя просить встать между публичными и частными ролями, иногда без перевоплощения и без предупреждения. Но прямо сейчас… прямо сейчас, есть только мы. Сейчас до этого еще далеко. И прямо сейчас, я собираюсь сделать тебя полностью моей.