А позже той ночью я просыпаюсь от глубокого сна и обнаруживаю, что Эш обхватил моей рукой свою пульсирующую эрекцию. Он направлял меня короткими жесткими толчками. Так мужчины удовлетворяют сами себя. Так мужчины делают это с другими мужчинами. Он кончил с тихим рыком, и после того, как я вытерла его теплым полотенцем из ванной, он притянул меня в объятия и заснул. Какого бы монстра, находящегося внутри него, он сегодня не разбудил, — он, наконец-то, наконец-то, насытился.

Шесть недель спустя

Сегодня на улице густыми хлопьями падает снег. В комнату с миской свежего попкорна входит Эмбри.

— Ты можешь снова мне объяснить? — спрашивает он, ставя миску на журнальный столик перед нами с Эшем. — Это чем-то похоже на Марту Стюарт? Именно потому, что клюква отвратительна и не пригодна ни для никакой другой цели?

Эш, держа иглу в одной руке, поднимает взгляд от клюквы и длинной гирлянды из попкорна.

— Неужели твоя семья никогда такого не делала? — скептически спрашивает он.

Эмбри изгибает бровь, глядя на беспорядок из попкорна, клюквы и ниток.

— Нет.

Эш возвращается к своей работе и тянется к миске с теплым попкорном, чтобы нанизать еще одну штучку на гирлянду.

— Полагаю, у вас с Морган были слуги, которые и украшали вашу семейную елку.

— Вообще-то, — произносит Эмбри, — так и есть. Елки были слишком высокими для нас маленьких, а для того, чтобы украсить ту, что стояла в главном зале, нужно было использовать строительные леса.

— Похоже, что для такой, понадобилось бы очень много попкорна, — комментирую я, не отрывая взгляда от моей гирлянды.

— Скрытые издержки богатства, — сухо произносит Эш.

— Хотя, у нас была омела, — говорит Эмбри.

Я смотрю на дверной проем, где висела наша собственная ветка омелы; Эш настоял на том, чтобы мы ее туда повесили, едва мы добрались до этого домика, а затем целовал меня под ней в течение нескольких долгих сладких минут. Эмбри, засунув руки в карманы, наблюдал за нами с обеспокоенным выражением на лице.

— Эмбри, нам нужен кто-то, кто поцеловал бы тебя под омелой, — произношу я.

— Я согласен, — отвечает он. — Возможно, сегодня вечером один из агентов секретной службы окажется одинок.

Мы смеемся, но волна печали проходит через меня из-за Эмбри. Вечное третье колесо.

«Я бы поцеловала тебя, если бы смогла», — хотелось мне сказать. Может быть, он уже об этом знал.

Эмбри набирает себе горсть попкорна и подает на низкий диван, расположенный неподалеку, и в течение нескольких минут слышно лишь как горит в камине огонь, как снег стучит в окна, и попкорн шуршит в миске. Затем я спрашиваю у Эша:

— Ты уже слышал от Кей что-нибудь о Карпатском договоре?

Он качает головой.

— Я сказал ей передохнуть сегодня вечером. Нет смысла тратить свои праздничные дни на погоню за сенаторами, которые сами наслаждаются праздниками.

Был Сочельник, и мы с Эшем и Эмбри находились в Кэмп-Дэвиде. Мама Кей и Эша должна была приехать завтра вечером на рождественский ужин, в домике были только мы и служба охраны. Везде было затишье — с тех пор, как мы сюда приехали сегодня утром, пришло всего несколько смс-сообщений от Кей и Бельведера. Эш и его сотрудники упорно трудились, чтобы получить поправки сенаторов и их согласие на новый Карпатский договор, в надежде, что его подпишут до весны, и до того, как станет возможным наземное наступление солдат из Карпатии. Это был тихий декабрь, лишь работа над договором. Он также был тихим и для нас троих (полтора месяца прошли без повторения того, что произошло в вечер государственного ужина). Мы даже не говорили об этом.

Но казалось, что что-то изменилось, даже несмотря на отсутствие разговоров. В объятьях Эмбри (широко известного тем, что у него были разные партнерши для каждого события) почти каждую ночь была новая женщина, а иногда он приходил в Овальный кабинет или в Резиденцию с опухшими губами и взъерошенными волосами, и пах сексом. Знание о том, что он трахал других женщин (множество женщин) причиняло боль тайному уголку моей души, который я прятала ото всех, но именно для этого и нужен тайный уголок. Во время кампании «плейбойский» статус Эмбри был главной шуткой среди знатоков, и, в отличие от Эша, он никогда мне не рассказывал о сексуальной стороне своей жизни, никогда не давал мне никаких обещаний, и ему не нужно было этого делать, потому что мы не были вместе. У меня не было никаких претензий к его сексуальной жизни, и я это приняла, хотя это и причиняло боль.

Эмбри «протрахал» себе путь через элиту Вашингтона, но казалось, что с того вечера, он стал более привязан к нам с Эшем. Вечером он покидал любую вечеринку или торжественный вечер, на котором находился, и присоединялся к нам с Эшем в Резиденции. При этом он являлся к нам оттраханным и в помятом костюме или смокинге. Он смотрел с нами телевизор или помогал мне сортировать мои средневековые исследования. По воскресеньям с утра он находился рядом с нами в церкви, а в воскресенье после обеда растягивался на диване в гостиной Резиденции, болел вместе с Эшем во время футбольных матчей и дразнил меня разговорами о Натаниэле Готорне или о любом американском писателе, которого мы решали ненавидеть в тот день. По утрам, до того как солнце показывалось над горизонтом, а я готовилась покинуть Резиденцию незамеченной, Эмбри был рядом с кофе и газетой. Мы втроем спокойно завтракали, потягивая кофе, просыпаясь перед рабочим днем. Эмбри вписал себя в ритмы наших дней настолько сильно, что всякий раз, когда его не было с нами, казалось, что чего-то не хватает.

И со всем этим, мы с Эшем до сих пор не трахались. И с каждым днем это беспокоило меня все больше и больше.

Поверь мне, ни один мужчина не может продвигаться в этом вопросе настолько медленно. Нет, если только он не получает желаемого откуда-то еще.

Тьфу.

Я выталкиваю из головы слова Морган и стараюсь сосредоточиться на своей гирлянде из попкорна и клюквы. Стараюсь сосредоточиться, как счастлива быть здесь, в домике занесенным снегом, в душевном единении с Эмбри и Эшем. Как никогда. Я получила их обоих в свое личное пользование на целый день и всю ночь, и мне хотелось насладиться каждой проведенной с ними минутой.

— В любом случае, — говорит Эш через минуту, возвращаясь к нашему разговору о договоре, — я думаю, что в большей степени убедил нужных сенаторов.

— Убедил — это доброе слово для того, чтобы описать происходящее, — дразню я. Он провел последние пять недель, лично встречаясь с каждым сенатором из своего списка, уговаривая, льстя, угрожая, используя рычаги давления, да все, что возможно. Эш занимался этим последние пять недель для того, чтобы Соединенным Штатам снова не ввязываться в войну. — Я слышала о том, что на самом деле некоторые конгрессмены испугались, что ты применишь против них физическую силу.

Эш пожимает плечами, но улыбается, глядя на свою гирлянду.

— Главное, что это сработало.

— Никаких разговоров о работе, — тянет Эмбри, прикрывая лицо рукой. И приглушенно произносит: — Я ненавижу работу.

— Говорит человек, который в машине читает вслух ежедневный брифинг.

— Я делал это лишь для того, чтобы ты перестал слушать ужасную музыку, — говорит Эмбри из-под руки.

— Рождественскую музыку?

Донесся приглушенный стон.

— Да-а-а.

— Врун, — произносит Эш, наклоняясь, чтобы перекусить нитку зубами. Он завязывает узел в конце гирлянды и кладет на стол иглу. — Ты собираешься помочь нам их повесить или как?

— А ты как думаешь?

Но потом он все равно помогает, критикуя то, куда мы развешиваем гирлянды, затем отталкивает нас с пути и делает все сам.

Эш смотря на это, смеясь притягивает меня к себе, стоя позади. Обнимет за живот и кладет подбородок мне на плечо.

— Это должно происходить каждое Рождество.

Эмбри его осмеивает, расправляя гирлянду и распределяя ее равномерно по ветвям.