Он подходит к кровати, стягивает с меня полотенце, оставив меня обнаженной и влажной. Мурашки бегут по коже, соски твердеют, превратившись в камушки.

— Ты заслуживаешь большего, чем я. Заслуживаешь настоящего мужчину, а не того, кто может подарить тебе лишь часть себя.

— Я возьму все, что ты можешь мне дать, — говорю я, вздрагивая от удовольствия, когда он задумчиво проводит пальцем от моей шеи до соска.

— Я знаю, — говорит Эш, его голос немного печален. — Но это не хорошо для тебя. Ляг и раздвинь ноги.

Я сажусь на кровать, открываясь; такой акт беспрекословного подчинения все еще вызывает смущение и стыд. Но я цепляюсь за стыд, наслаждаюсь им и позволяю руководить мной.

Пальцы Эша ласкают мою киску, раскрывая ее в поисках влаги.

— Я хочу дать тебе все, что могу. И не хочу, чтобы ты скрывала что-либо. — Средним пальцем скользит внутрь, и моя спина откидывается на спинку кровати. Он садится рядом со мной, и вот уже два пальца ласкают меня, а основание ладони надавливает на клитор. Мое тело реагирует на прикосновения, как увядшее дерево на воду.

— Я знаю, что ты держалась подальше от этого мира не просто так. Знаю, что, возможно, прошу о многом, — Эш поднимает на меня глаза, — но я не хочу, чтобы ты просто была у моих ног. Я хочу, чтобы ты была на моей стороне.

Мне довольно трудно соображать.

— Я не хочу быть секретом, — выдавливаю я, мои бедра и живот напрягаются. Я уже так близко к краю. Забавно, как быстро я дошла до этого. Я сжимаюсь вокруг его пальцев. В любую секунду я могу кончить, в любую секунду, всего через секунду…

— Хорошо, тогда ты придешь на государственный ужин на следующей неделе, — говорит Эш, вставая и вытаскивая из меня пальцы.

Моя киска хочет заплакать. Я была так близко. Даже не задумываясь, я прикасаюсь к клитору, желая закончить самой. Но, резкое движение, и Эш оказывается на мне, зажимая мою грудную клетку коленями с обеих сторон, а мои руки оказываются подняты над головой. Затем Эш засовывает пальцы правой руки мне прямо в рот, не затыкая его, но мешая говорить. Я вспоминаю его слова — я могу щелкнуть пальцами, чтобы все остановить, если не могу говорить и не желаю продолжения. Я мгновенно становлюсь мокрой, все мое тело дрожит от жгучей потребности, а президент стоит на коленях надо мной, прижимая меня к кровати.

Я чувствую запах кожи. Чувствую запах огня. Запах и вкус на моей коже. Если я умру прямо сейчас, то умру счастливой.

— Ты не кончишь, пока я не скажу, — говорит Эш. — Мне все равно, ты одна или со мной, если я держу вибромассажер внутри тебя, твои оргазмы — мои, если ты кончаешь без разрешения, ты воровка. Ты не воровка, ведь так?

Я качаю головой. Во мне пальцы Эша, и я чувствую свой вкус — очень сладкий, кислый — и специфический запах влагалища.

— Хорошо, — говорит Эш.

Стоя на коленях надо мной, он больше походит на солдата, и внезапно меня охватывает страх — я представляю, что он сражается с кем-то. Убивает кого-то. Я не могу объяснить, почему чувствую себя в безопасности, когда надо мной нависает опасный человек, я будто ягненок, которого привязали и готовят к смерти. Но он здесь. Бесспорный и завораживающий.

Я чувствую напряжение в его бедрах, пока Эш старается сдерживать меня под собой, вижу контур члена, выпирающего сквозь дорогие брюки.

— Ты знаешь, что делают с ворами? — спрашивает он.

На самом деле, знала. Знакомясь со средневековой литературой, ты знакомишься и со средневековым законом. Но сейчас это не игра, поэтому я снова качаю головой.

— Разумеется, я не собираюсь отрезать тебе руки, — бормочет он, смотря на мои руки. Его захват на моих запястьях усиливается. — Но думаю, что могу разработать собственную версию колодок. Или накажу тебя в соответствии с Библией и заставляя вернуть то, что принадлежит мне семь раз. Это будет семь оргазмов, которые ты вернешь за каждый украденный. Но в любом случае, ангел, наказание будет.

Его пальцы покидают мой рот, а затем Эш встает у края кровати и вытирает пальцы носовым платком. Тщательно разглаживает брюки и надевает пиджак.

— Почему ты оставляешь меня вот так? — я хнычу. — Ты можешь закончить.

— Потому что, — отвечает он, застегивая пуговицы на своей рубашке, — я хочу, чтобы ты согласилась пойти на государственный ужин.

Я стону, глядя в потолок, будто могу найти ответ там.

— Если я приду, пути обратно не будет. Мы с тобой станем… настоящими.

— Мы уже настоящие, — говорит он, прикоснувшись своими губами к моему лбу. — И я не хочу возвращаться назад. Я хочу, чтобы ты была моей здесь, и чтобы я был твой там. И кроме того, если ты пойдешь на этот ужин, я позже разрешу тебе кончить.

— Это же не раньше следующей недели, — пищу я.

Эш пожимает плечами, кладя свой телефон во внутренний карман, и подходит к двери.

— Тогда я буду знать, что ты очень — очень! — хочешь быть там.

— Ты играешь нечестно, — обвиняю я, оглянувшись на него.

Я тоже играю нечестно, показывая Эшу свои ноги в их наиболее привлекательном виде. Его глаза, конечно же, вспыхивают.

Но его контроль безупречен. Он просто улыбнулся и говорит:

— Я никогда не говорил, что буду играть честно. Но если мы все сделаем правильно, все закончиться весело. — Эш открывает дверь и через паузу произносит: — Это то, что нам обоим нужно, Грир. Разве нет?

Я закусила губу. Кивнула.

Меня вознаграждают львиной улыбкой, а затем Эш уходит. Я с трепетом опускаюсь на кровать, мое влагалище пульсирует, а грудь вот-вот разорвется от счастья.

Он был прав.

Ублюдок был прав.

Настоящее

В тот день Бельведер распорядился, чтобы меня отвезли домой, и все же притворяюсь, что в моей жизни все как обычно. Я провожу занятия, посещаю заседание кафедры, пытаюсь поработать над книгой. Но не могу притворится, когда каждый раз, закрывая глаза, вижу Эша, сидящего передо мной в кресле — его мощные ноги небрежно вытянуты, а голодные глаза наблюдает за тем, как я себя касаюсь. Не могу притворяться, пока все еще чувствую запах дыма и кожи; пока все еще ощущаю тяжесть его руки, находящейся на моем теле, пока мы спим в его кровати.

Нет, нужно было слишком много притворяться, не говоря уже о том, что мне не хотелось делать вид, что все как обычно. Мне хотелось ощущать этот трепет в груди, когда вспоминала, что Эш меня хотел, — хотел меня во всех отношениях. Хотелось чувствовать нервную дрожь своих рук, когда я думала о том, что встречусь с ним снова. Хотелось ощущать это глубокое зудящее разочарование, когда я вспомнила, что не могу к себе прикоснуться; не могу кончить без его разрешения.

Но с желанием пришло и сомнение. Раньше у меня уже было такое же чувство, такое же желание. Три раза: после встречи с Эшем в Лондоне, после нашего разговора во дворе перед скульптурой и после того, как я переспала с Эмбри. Три раза я ощущала дурманящий глоток влюбленности, только чтобы последние тлеющие угольки моего сердца были выброшены на холодную землю.

Разве я могу еще раз по-настоящему довериться этому чувству? И имеет ли это значение? Даже если бы я решила, что не влюблюсь снова в Эша (уточнение: если перестану его любить), разве смогу держаться от него подальше? Сделаю ли то, что хотела? Или же послушаю ту часть себя, которую не следовало бы слушать?

Следующие два дня я провожу в размышлениях, так и не разобравшись в себе. Я любила Эша, хотела его, но также сомневалась в Эше, сомневалась в нашем счастье.

Именно это сомнение сделало мое счастье острым и хрупким, и если оно разрушится, то порежет меня при малейшем прикосновении. Ну, сомнение и две другие причины. Первой причиной был Эмбри.

А второй была Абилин.

***

Через несколько дней после ночи с Эшем я собралась на поиски своей кузины в современное офисное здание «NoMa». Я нервничала: из-за предвкушения разговора с Абилин и из-за трех дней подавления похоти, связывающей в узел мое влагалище. Несмотря на то, что мы не смогли встретиться, Эш звонил мне каждый вечер: иногда приказывая мне трогать себя пальцами, но, не разрешая кончать, иногда приказывая слушать, как он сам себя трогает. Иногда мы просто разговаривали, и, после того как вешала трубку, я с тревогой понимала, какой одинокой я на самом деле была все эти годы из-за того, что избегала романтических отношений.