— Например? — спрашивает Эмбри, все еще отвернувшись от нас.

— Нам нужно найти способ быть вместе.

— Что это, черт возьми, значит? — спрашивает Эмбри, поворачиваясь к Эшу. Его лицо хмуро, но глаза влажные. — Вы с Грир теперь женаты. Для нас троих нет никакого вместе.

— Кто так сказал? — спрашивает Эш. — Мы знаем, что происходит, когда влюбляются два человека. Это произошло между каждым из нас. Мы должны выяснить, что происходит, когда влюбляются трое. Все вместе, все сразу.

— Это пиздец как неправильно. — Эмбри хмурится. — И я не хочу быть третьим колесом в вашем браке. Гостем, которого выгоняют, когда он злоупотребил гостеприимством.

— Ты нет гость, и никогда им не будешь, — произношу я, и Эмбри поворачивается ко мне. Это первое, что я произношу с тех пор, как он вошел. — Мы трое должны быть вместе, разве ты не видишь этого? Разве ты не чувствуешь? Сегодня в моей комнате или во время государственного ужина… разве ты не почувствовал того, что происходит между нами? Боже, Эмбри, ты нас не хочешь? Разве ты не хочешь снова меня трахнуть? Чтобы Эш снова был внутри тебя?

Щеки Эмбри стали красными на фоне светлой кожи.

— Конечно, я хочу, черт побери, — говорит он. — Конечно, я чертовски сильно этого хочу. Но это не значит, что все это правильно.

— Просто потому, что это не распространено, не значит, что неправильно, — произношу я, почти умоляя. Подхожу к нему и беру Эмбри за руку. — Я не могу прожить вот так всю оставшуюся жизнь. Разрываясь на части между вами обоими. Наблюдая за тем, как Эш на тебя смотрит. Это разрывает мою душу пополам.

Эмбри выдыхает.

— Но мы не можем ничего сделать, если ты этого не хочешь, — говорю я. — Если ты не можешь быть одним из трех, тогда тебе придется быть одному. Мы должны обговорить границы наших отношений здесь и сейчас, потому что, когда мы с Эшем вернемся из нашего медового месяца, нам нужно будет точно знать, как действовать по отношению к тебе.

— Это не сработает, — произносит Эмбри, глядя на наши руки. — Ты ведь это понимаешь, да? Невозможно найти способ, чтобы мы трое смогли заставить это сработать.

— Будет нелегко, — говорит Эш, подходя к нам. — Будет совсем нелегко.

— Люди будут подозревать. Они узнают правду. Если это когда-нибудь выйдет наружу, то мы трое будем уничтожены. Навсегда.

— Вот именно, — произносит Эш, и берет другую руку Эмбри. — Мы должны быть очень осторожны.

— И у нас должны быть свои границы. Ради вашего брака и моего душевного равновесия, все должно быть предельно ясным в том, что можно делать, и что выходит за рамки дозволенного.

— Да, — соглашаюсь я, глядя на Эша. — И это тоже нам нужно выяснить.

— И в тот момент, когда это будет причинять слишком много боли, в тот момент, когда это перестанет работать, мы должны честно сказать об этом, — говорит Эмбри, и его интонация меняется, перейдя от сопротивляющейся к какой-то-то тихой, умоляющей. — Мы должны суметь остановится, если все это закончится болью.

Мы с Эшем тоже беремся за руки, и теперь мы втроем стоим, соединившись в круг. Это кажется очень торжественным, очень сюрреалистичным, из-за низких бра, отбрасывающих на нас узоры из золотого света, и из-за стука майского дождя, падавшего на стекло.

— Да, — подтверждает Эш. — Но мы должны обещать друг другу, что постараемся сделать так, чтобы это сработало. Что мы не сбежим, когда станет сложно. Что мы будем любить друг друга так сильно, насколько это возможно, всеми возможными способами, так долго, сколько это будет возможно.

Его слова повисают в воздухе, серьезные и возвышенные.

Я глубоко вздыхаю и произношу первой:

— Обещаю.

— Я тоже, — произносит Эш.

Эмбри смотрит на нас, на наши лица, на нашу свадебную одежду, на наши соединенные руки. Смотрит на свои руки, которые мы держим. Он глубоко вздыхает, и вдруг я замечаю слезу, которая сбегает вниз по щеке так быстро, что я едва ее замечаю, прежде чем она падает на пол.

— Я тоже обещаю, — наконец-то горько произносит он.

Этот момент казался чуть священнее, чем брачные клятвы, которыми мы с Эшем обменялись ранее, словно бог знал, что это настоящее обещание, которое нужно сдержать.

Вот она, настоящая свадьба, которая сопровождалась не с ладаном и бутоньерками, а со словами, кожей и потом.

Первая брачная ночь

Эш первым приходит в движение. Он опускает руку Эмбри и указывает на большую кровать в глубине комнаты. Эмбри беззвучно кивает, и они оба ведут меня к кровати, все еще держа за руки. Я наблюдаю за двумя влиятельными мужчинами, как их мускулистые руки напрягаются под рубашками, пока они тянут меня к кровати, и напоминаю себе о том, чтоб нужно дышать. Они, наконец, действуют вместе.

Мы добираемся до кровати, и Эш поворачивает меня к Эмбри.

— Поцелуй ее, — мягко приказывает он своему другу.

И Эмбри, выглядящий как грешник уже находящийся в аду, обхватывает руками мое лицо и целует, как и попросил президент. Когда его губы прижимаются к моим, я ощущаю вкус скотча и нужду. Эмбри слишком нетерпелив, чтобы долго оставаться поверхностным, раскрывает мои губы своими губами и буквально нападает языком, скользя внутрь. Я инстинктивно пячусь и спотыкаюсь.

Эш ловит меня, и я опираюсь на его грудь, пока Эмбри целует меня словно в последний раз. Я чувствую, как меня тянут за волосы, и понимаю, почему Эш поставил меня лицом к Эмбри: он хотел развязать элегантный балетный пучок, распустить мои волосы, иметь к ним доступ. Локоны рассыпаются по моим плечам шелковистыми волнами, пока Эмбри искушает мой рот. Его язык твердый и ищущий, а вдохи между поцелуями быстрые и отчаянные.

«Мы не целовались до этого, — понимаю я. — Это наш первый поцелуй после Чикаго».

Я ждала пять лет, чтобы поцеловать этого мужчину, а он целовал меня так, словно ждал сто пять лет.

Должно быть, мои мужчины обменялись знаком. Эш укладывает меня спиной на кровать и вытягивается рядом. Эмбри ложится с другой стороны.

Я снова забываю, что нужно дышать.

Эш тянется и берет руку Эмбри, и тот низко стонет, когда Эш направляет его ладонь к моей ноге и прижимает к голени. Медленно (так медленно, что думаю, я не выдержу и умру), Эш двигает руку Эмбри все выше, выше, и выше, задержавшись на кружевных резинках моих чулок, а затем к чувствительной коже внутренней стороне бедра. Увидев, как они оба скользнули руками мне под юбку, и, понимая, что мой муж заставлял своего лучшего друга прикасаться к моей киске, я перестаю дышать. Чувствую переплетение их теплых, чуть шершавых кончиков пальцев на моей дрожащей плоти, и придя в себя, начинаю ловить ртом воздух и раздвигаю ноги.

Эш, улыбаясь, смотрит на меня.

— Чего ты хочешь, ангел?

— Мы дадим тебе это, — шепчет Эмбри. — Мы дадим тебе все, что ты захочешь.

Я мгновение жую свою губу, надеясь, что именно это он и имел в виду. Поскольку мне хотелось, чтобы меня трахали пальцами и поедали, действительно этого хотелось, но кое-что хотелось еще больше. То, чего я никогда раньше не делала.

— Я хочу посмотреть, как вы двое будете делать нечто большее, чем просто целоваться.

— О, правда? — спрашивает Эш, и в меня скользят два толстых пальца. Я счастливо вздыхаю. — Это тебя заводит?

— Ты и понятия не имеешь.

— Ну, у меня есть кое-что на уме. Почувствуй, насколько она мокрая, Эмбри. Почувствуй это. — В меня скользит третий палец, принадлежащий другому мужчине, и мои бедра поднимаются с кровати от этого ощущения.

Эмбри утыкается лицом мне в шею, и сначала я думаю, что он хочет меня туда поцеловать. Но по мере того, как проходят секунды, а его губы не двигаются, я начинаю задумываться, что Эмбри нервничает из-за поцелуя с Эшем.

— Эмбри, — бормочу я. — Позволь мне увидеть вас с Эша вместе. Дай мне это.

И когда он поднимает голову, я вижу, что его глаза стеклянные, словно тающий лед. Чужие руки исчезают и мужчины встают надо мной на колени. Я становлюсь самой счастливой женщиной во всем чертовом мире, потому что оказываюсь свидетелем того, как президент Соединенных Штатов медленно обхватывает свой член через штаны, а вице-президент за ним наблюдает, прикусив зубами нижнюю губу.