— Дерьмовые украшения и споры между нами тремя?

— Да, — отвечает он, и сквозь улыбку Эша, я слышу в его голосе настоящую тоску.

***

После обеда, когда снег сошел на нет, а солнечный декабрьский свет начал тускнеть над лесом, Эш просил меня пойти на прогулку. Эмбри растянулся на полу и спал после целого дня, проведенного в ничегонеделании (просмотра «Рождественской истории» и распития скотча); в его волосах застряли белые хлопья покорна, которые я бросала в него, пытаясь разбудить.

— С ним все будет хорошо, — говорит Эш, передавая мне пальто. — Он ни разу так не дремал с тех пор, как я заставил его баллотироваться на должность вместе со мной. Нам стоит позволить ему поспать.

Я натягиваю пальто и обматываю шею шарфом, чем пользуется Эш и притягивает меня к себе для поцелуя.

— Ты прекрасна, — бормочет он. — Даже закутанная во всю эту одежду.

Я прижимаюсь губами к его губам, позволяя ему раскрыть мои. Я пробую его на вкус (мята и скотч с оттенком попкорна) и счастливо вздыхаю. Но когда мы отстраняемся друг от друга, на его лице написано смирение.

— Эш? — спрашиваю я. — Что-то не так?

Он долго на меня смотрит, его лоб нахмурен, а уголки великолепного рта опущены вниз. Он не отвечает на мой вопрос. Вместо этого произносит:

— Пойдем прогуляемся.

После обмена парой слов с Люком (главным дежурным агентом), мы направляемся в лес по узкой тропе между деревьями. Снег перед нами глубокий, плотный, нетронутый.

Эш в широком шарфе, в шерстяном пальто, в джинсах с ремнем и сапогах похож на модель. На мгновение я перестаю идти и просто на него смотрю, пока он продолжает двигаться вперед, легко передвигаясь на длинных ногах.

Как это стало моей жизнью? Как так получилось, что я теперь делала гирлянды вместе с президентом и наблюдала за тем, как вице-президент заснул на полу, словно мальчик-подросток? Это кажется таким сюрреалистичным, сказочным, словно я заснула в своем кабинете в «Джорджтауне», и мне приснилась вся эта новая жизнь.

Эш замечает, что я не иду с ним и поворачивается ко мне.

— Что случилось, маленькая принцесса?

— Ничего, — я качаю головой и улыбаюсь. — Просто подумала о том, насколько я счастлива.

Эти слова должны были заставить Эша улыбнуться в ответ, должны были сделать его счастливым, но вместо этого в его глазах появляется новая тень. Он направляется ко мне и берет за руку, кожа наших перчаток поскрипывает на холоде.

— Вот сюда, — говорит он, указывая на проход меж деревьями. — За этими деревьями есть место, которое мне нравится.

Мы двигаемся в том направлении и натыкаемся на милый маленький ручеек, покрытый сверху льдом, но все же бегущий, наметивший себе журчащую серебряную дорожку через лес. Рядом с ним массивный пень, с которого Эш стряхивает снег. Мы садимся на него вместе, наши носы розовые, а дыхание морозное, и слушаем, как бежит вода.

Эш молчит, а я его не подталкиваю, несмотря на то, что нехарактерное для него недовольство вызывало у меня беспокойство.

Он собирается положить конец тому, что между нами происходит?

Эта мысль врезается в меня как метеор, посылая погребенные страхи и неуверенность, летящие словно обломки. Или все дело в Эмбри? Все дело в тех взглядах, которыми мы не можем не обмениваться в коридорах, или, в основном, случайных касаниях плечами в лифте?

Или Морган права? Он спит с кем-то другим?

О, боже, что, если это она?

Я знала, что все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я это знала. И все равно решила верить, потому что так сильно этого хотела.

Я сжимаю пальцы рук, пытаясь контролировать панику, мчащуюся через меня, когда Эш наконец-то начинает говорить.

— Ты веришь в то, что мы несем ответственность за грехи наших отцов?

Я удивляюсь неожиданной теме.

— Нет, совсем нет.

— А в первородный грех?

— Так как мне нравится святой Августин, то нет.

На это Эш улыбается, и вокруг его глаз формируются мелкие морщинки.

— Ты — плохой католик.

— Я люблю церковь, но меня трудно убедить в том, что два слова могут подытожить человеческую природу. Тем более, Иисус лично никогда об этом не упоминал.

Морщинки становятся еще глубже.

— Хиппи.

Я кладу руку ему на ногу, сжимая твердую мышцу.

— Что не так?

Улыбка угасает, и Эш отводит от меня взгляд, вытягивая ноги, не позволяя мне удержать там руку. Словно ему не хотелось, чтобы к нему прикасались. Чтобы его касалась я. Метеор в моей груди по-прежнему горячий и разрушительный. Мои щеки краснеют от смущения и страха.

— Я хотел, чтобы это было счастливым бегством. Только мы трое, ни работы, ни стресса. Никаких твоих проверок работ студентов. Только мы, гирлянды из попкорна и снег.

— Это счастливый день, — произношу я, пытаясь найти ответы на его лице. — Я счастлива. А ты нет?

Он делает глубокий вздох.

— Нет. Я — нет.

Теперь меня заживо сжигал страх. Невозможно, чтобы у этого разговора был счастливый конец, нет, Эш привел меня сюда не для того, чтобы сказать мне что-то хорошее. Я протягиваю к нему руку.

— Эш, если все дело…

Он поднимает руку.

— Я гарантирую тебе, что чтобы ты ни думала, дело не в этом.

— Не знаю, — медленно отвечаю я. — Прямо сейчас я думаю о многих вещах.

Он делает паузу, а затем произносит:

— Все дело в Морган Леффи.

Моя рука замирает в воздухе.

— Что?

— Да, да.

Моя рука падает, а голос дрожит.

— Ты… ты с ней спишь?

Его голова прислоняется к моей.

— Что!?

— Именно поэтому мы с тобой еще не спали? Потому что ты спишь с ней? Потому что ты ходишь с ней в клуб, и, может быть, тайно хочешь, чтобы кто-то менее покорный был в твоей постели, и…

В мгновение ока Эш разворачивается, седлает пень и обхватывает руками мое лицо.

— ангел, — говорит он. — Я не был в том клубе с тех пор, как увидел тебя в то воскресенье в церкви. И я, конечно же, не начал снова спать с Морган, и прямо сейчас могу тебе поклясться, что никогда не буду этого делать. Ты поймешь это через несколько минут, но прямо сейчас я просто хочу, чтобы ты знала, что ты идеальна для меня во всех отношениях. И в постели, и вне ее.

— Тогда почему мы об этом говорим? — шепчу я.

— Мы говорим не об этом. Мы говорим о грехах наших отцов. Ну, вообще-то, только про грех моего отца.

Его отца. Пенли Лютера.

— Мерлин сказал, что рассказал тебе всю историю, разве что, думаю… ну, я знаю, что он рассказал тебе не всю историю.

Я морщу лоб.

— Есть что-то еще?

Он шумно выдыхает.

— Да. Еще одно. Имя моей матери. Ты его знаешь?

Я качаю головой. Президенты живут в книгах по истории, а вице-президенты живут в кроссвордах, но старшие советники, конечно же, нигде не живут. Тем более старший советник, который умер до моего рождения.

— Ее звали Имоджен, — он закрывает глаза. — Имоджен Леффи.

— Леффи, — повторяю я.

— Да, — он открывает глаза. — Леффи. Она также была матерью Морган Леффи.

Вот оно. Именно на эти слухи намекали Абилин и Мерлин. Ключевой факт о Морган, который я забыла на государственном ужине. Тот факт, что ее мертвая мать работала в кабинете президента. И то неописуемое нечто, что я видела в ней, нечто, что напомнило мне кого-то еще… это был совсем не Эмбри. Это был Эш, черты Эша я видела в ее лице, зеленые глаза Эша и черные волосы, высокие скулы и чувственный рот.

Эш, Эш, Эш.

Ее брат.

— У тебя с Морган одна мать? — в шоке медленно спрашиваю я. — Вы… вы брат и сестра?

— Единоутробный брат и единоутробная сестра, да.

— И ты… ты…

Все то отвращение, которое я когда-либо испытывала, весь ужас, омерзение и осуждение — все это и даже больше, я услышала в его голосе.

— Да. Я ее трахал. Я трахал свою собственную сестру.

Он смотрит мне в глаза, и в этих зеленых глубинах я вижу такие глубокие чувства ненависти и вины, что это пугает.