Скручивающееся давление замирает, дискомфорт и смущение начинают выдавливать собой блаженство.

— Эш, я никогда…

Я замолкаю, когда он меня лижет там. От одного касания его языка, скользнувшего по моей самой темной тайне. Ощущение непохоже ни на что, что я когда-либо ощущала, — слишком поверхностное, слишком ловкое, слишком грязное, все слишком — и я отчаянно извиваюсь, чтобы отстраниться. Сотня «что, если» проносится в моей голове только для того, чтобы быть изгнанной кончиком пальца и суровым голосом Эша.

— Это мое, маленькая принцесса. Моя дырочка. Да?

Кончик пальца исследует. Надавливает. Постепенно и почти лениво пробивает мой самый фундаментальный барьер.

Его другая рука двигается вверх и шлепает меня по заднице, прямо поверх участков, все еще нывших после порки. Моя нога дергается вверх, и Эш нетерпеливо отталкивает ее.

— Я задал тебе вопрос. Она моя?

Ох, посягательство. Это, должно быть, казалось очень незначительным, и, тем не менее, ощущения были очень значительными.

— Да, сэр, — отвечаю я, и мой голос ломается на последнем слове.

— Правильно, — высокомерно произносит он. — Вот эта и вот эта, — палец вошел в мою киску, — и твой рот. Все эти дырочки принадлежат мне, правда?

— Да-да, сэр.

Палец наконец проходит туннель мимо первого кольца мышц, протолкнувшись до сустава. Я шиплю, часто и тяжело дышу, брыкаюсь ногами, и все, что получаю за свою боль — это еще больше боли.

— И эта задница моя, чтобы кусать или шлепать. И эта дырочка моя, чтобы ее лизать. Моя, чтобы с ней играть. Моя, чтобы ее трахать. Разве не так?

— Так и есть, — задыхаясь, произношу я.

— Моя, чтобы хвастаться, моя, чтобы выставлять напоказ. Я мог бы приказать тебе выставить себя напоказ посреди Овального кабинета, мог бы сдернуть с тебя любую красивую юбку-карандаш, которая была бы на тебе надета, и наклонить тебя для осмотра, как призовое животное на шоу. Тебе бы это понравилось?

Эта мысль настолько унизительна, настолько ужасна, что, конечно же, вызывает во мне волну покорной похоти.

— Тебе не обязательно отвечать, Грир. Твоя киска только что мне ответила.

Я прижимаюсь лицом к кровати, униженная, трясущаяся, на грани оргазма. Палец исчезает, его место снова занимает язык, но на этот раз лижет не переставая. Неожиданно кончик языка начинает проталкиваться в сморщенный бутон, посылая непристойные электрические импульсы к моему клитору.

Удовольствие неоспоримое и мгновенное, но таким же был и стыд, — рефлексивным сопротивлением. Мои руки двинулись назад, чтобы оттолкнуть, ноги попытались сдвинуться, и это вызвало у меня сердитое рычание. Эш с трудом отшвырнул мои запястья и рывком снова развел ноги.

— Я мог бы трахнуть тебя вот так, — шипит он. — Удерживая тебя вот так. Ты этого хочешь?

Мой отвечающий на вопрос стон заполнил комнату.

Его рука обхватывает мою талию, словно железный брус, а затем мое тело поднимают и бросают на кровать, словно я вешу не больше пакета с мукой.

— На живот. Покажи мне свое лицо.

Мне требуется приложить необычайное усилие, чтобы переместить свои конечности. Словно отложенный оргазм внутри моего тела тянул меня вниз, но я справляюсь, и наступает момент неприкрытой нежности. Эш мягко убирает волосы с моего лба, поднимая их вверх, чтобы они не щекотали мое лицо. Затем невесомо целует меня в подбородок.

— Все в порядке?

— Будет лучше, если ты меня трахнешь.

Он смеется.

— Люблю, когда ты становишься отчаянной. Какое твое стоп-слово?

— Максен.

— Не забывай его. Мы сейчас попробуем кое-что новое.

Он выпрямляется, и, с моей удобной позиции я вижу, как сильные и умелые пальцы расстегивают ремень и вынимают его из петель. Я сглатываю, наблюдая за тем, как Эш складывает его вдвое и проводит им по своей ладони.

Мои губы раскрываются, слова протеста поднимаются к губам. Меня никогда раньше не били ремнем, никогда не использовали ничего значительнее расчески, но прежде чем у меня получилось обдумать варианты действий, прежде чем у меня получилось дать этому рациональное объяснение, попросить Эша остановиться или сделать паузу, он взмахивает рукой, и о верхнюю часть моих бедер ударяется полоска кожи, а меня пронзает боль.

Это мучительно больно. Это невыносимо. Дыхание покинуло мое тело, я выгнулась назад, а мой рассудок помутился. Не осталось ничего, кроме боли, ничего, лишь ее статический разряд, и, когда я, наконец-то, делаю вдох, она приходит и отступает, как и сдавленные рыдания.

Максен.

В первый раз в жизни мое стоп-слово было на моем языке, готовое к тому, чтобы его произносили.

— Это уже слишком? — спрашивает Эш, и тут выстрел эндорфинов попадает в кровоток, и импульс поднимающегося возбуждения поражает мое влагалище.

— Не смей останавливаться.

Ремень снова взлетает, со свистом пробивая воздух. На этот раз он приземляется выше моих бедер, на складку между ногами и задницей. Я издаю настоящий всхлип, самый настоящий крик, начинаю корчиться от боли, зарывшись лицом в кровать.

— Ангел.

Я скорее чувствую, а не вижу, как твердая рука откидывается назад, и я знаю (я просто знаю), что этот удар придется на мою задницу, на то место, которое уже и так воспалено и саднит. Момент зависает в воздухе, как и ремень, и когда я делаю еще один дрожащий вдох, то осознаю, что это был мой шанс произнести его имя. Мой шанс закончить.

Но я его не произношу.

Я сильнее сжимаю губы, всхлипывая и сдавленно вдыхая через рот. Ремень падает, и мои губы раскрываются в крике.

Вся моя попка пылает огнем, а не только то место, по которому попал ремень, огонь везде, словно моя кожа загорелась под полоской кожи ремня, и пламя мгновенно распространилось повсюду. Мой крик превратился в рыдающий стон, одеяло под моим лицом стало мокрым от слез, и я вытираю свое лицо, даже не подозревая о такой реакции.

Слышу, как ремень упал на пол.

— О, Грир.

Голос Эша был таким же сломленным, как и мои ощущения, а мне казалось, что с меня содрали кожу.

— Моя маленькая принцесса, — бормочет он, заползая ко мне на кровать. Его рука скользит между моим животом и кроватью, а затем меня нежно, словно ребенка, переворачивают на спину. — Такой хороший ангел. Такая милая послушная принцесса.

Через пелену слез я вижу его глаза, в темноте они похожи на зеленые огни.

— Эш, — сдавленно произношу я.

Его голова склоняется к моей киске, и он начинает поедать меня, как одержимый. Дико, с шумными звуками, исходящими из его горла, со страстью поклонения. И каким-то образом, волшебным образом, наступает оргазм. Он был в десять тысяч раз сильнее всей боли, словно все нервные окончания, ноющие от боли под моей кожей, теперь соединились воедино, чтобы петь от удовольствия.

Мои стоны боли превращаются в стоны наслаждения, которые в свою очередь превращаются во всхлипывания, и я слышу, как Эш произносит, не убирая губ с моего клитора:

— Ну же, ангел, давай, прими это. Прими это от меня.

Его палец скользит в мое влагалище, а затем еще один, а третий начинает исследовать тугую дырочку, находящуюся снизу. Я взрываюсь. Я превращаюсь в торнадо из страдания, стыда, боли и ощущений, в бурю блаженства и удовольствия, такую дикую и неистовую, что мое лоно пронзает сильная судорога. Думаю, что снова кричала, и, определенно, плакала, пока оргазм прорывался сквозь меня, пробивал во мне дыру, как молоток, пробивающий гипсокартон. Я едва видела, едва слышала, остались лишь ощущения, ощущения, ощущения. Я кончала, а моя кожа была объята пламенем, мускулы шипели от боли.

В этот момент Эш зависает надо мной, одной рукой расстегивая ширинку. Он не утруждает себя, чтобы полностью раздеться, просто стянул штаны достаточно, чтобы выставить напоказ свой член, а затем надавил головкой на мой вход. Я была такой мокрой, что у него получилось проникнуть внутрь без каких-либо усилий. Он с рыком толкнулся в мою распухшую киску, из-за чего у меня подогнулись пальцы на ногах.