— Ну, это ладно, это можно.
— Есть хочешь?
— Маленько бы не мешало.
Есть Сморчок совсем не хотел, но знал, что без водки Федор завтракать не станет, а значит, и ему перепадет. Старик засуетился, вытаскивая из корзины снедь и раскладывая на столе. Ели молча, изредка перебрасываясь короткими фразами. Водку Федор не жалел: пил сам и наливал Сморчку. Покончив с едой, Парамонов встал, потянулся и начал одеваться.
— Пойдем, тут не близко, к полудню успеть надо.
Сморчок, раскисший от вина и еды, робко возразил:
— Соснуть бы маленько. Ночь-то я не спал. Может, потом сходим, а, Федор?
— Еще чего. У меня и другие дела есть, а тебе к вечеру вернуться надо. Егор Саввич ждать будет.
Старик вздохнул и нехотя поднялся. Вот растреклятая жизнь. Все время делай то, что другие велят.
Федор вынес Варнаку миску с едой и наклонился, что-то шепча собаке. Пес завилял хвостом и жадно набросился на еду, хватая куски и глотая их целиком. Только кости хрустели на крепких зубах.
— Чего ему сказал? — поинтересовался Сморчок, с любопытством и опаской поглядывая на собаку. — Неужели он человеческую речь разумеет?
— Все понимает. Хозяйство наказал сторожить.
— Вот диво. И где ты сыскал такого?
— Знакомый подарил. Пошли.
Парамонов шагал легкой, упругой походкой, умело обходя пни и коряги. Под его сапогами не хрустнула ни одна ветка. И хотя он делал небольшие шаги, Сморчок едва поспевал за ним. Шли без тропы, направление Федор выбирал по каким-то ему одному известным приметам. Деревья временами так густо переплетали ветви, что, казалось, пройти среди них невозможно. Но, Федор, пригибаясь, отыскивал лаз и ловко проскальзывал между стволов. Зато Сморчок цеплялся за сучки одеждой, оступался и тихонько бормотал ругательства. Часа через два старик взмолился:
— Отдохнем, Федор, задохся я совсем. Сил нет больше.
— Успеешь, отдохнешь, — бросил, не оглядываясь, Парамонов. — Теперь близко. Вот сейчас болото будет, а за ним и наше место.
И в самом деле, деревья расступились, открыв небольшое болото, заросшее тростником и осокой. Кое-где поблескивали окна чистой воды. Из тростников, громко хлопая крыльями и испуганно крякая, поднялась пара уток. Федор остановился, осмотрелся и повернул влево. Начались кочки. Он прыгал с одной на другую, уверенно пересекая болото. Сморчок, подражая ему, пытался делать то же самое, но у него получалось плохо. Размахивая руками, он едва удерживался на кочке и боязно примеривался к следующему прыжку. Впереди показалось широкое окно с черной водой и плавающими на ней листьями кувшинок. Здесь с кочки на кочку был переброшен березовый ствол с ободранной корой и обрубленными сучьями. Федор легко перебежал по бревну и остановился на той стороне окна. Сморчок попробовал ногой бревно — крепко ли лежит.
— А ну как оступлюсь? — он жалобно посмотрел на Парамонова. — Здесь, чать, глыбко.
— До пояса, — отозвался Федор и вдруг закричал: — Долго мне ждать?
— Чего ты, чего кричишь-то, — испуганно и примиряюще сказал старик. — Тебе ладно, ты молодой да ловкий.
Ступив на бревно, Сморчок, изгибаясь и мелко переступая ногами, заспешил к Федору. Когда он добрался до половины бревна, Парамонов резко ударил ногой по концу ствола и оно соскользнуло с кочки. Старик, взмахнув руками, упал в воду.
— Федор! — донесся его отчаянный крик. — Тону я, Федор! Помогай.
Сморчок сразу же погрузился выше груди. Над водой торчала только голова с седыми косматыми волосами. Выпученные от страха глаза, готовы были вылезти из орбит. Он хлопал руками по воде, пытаясь удержаться и дотянуться до бревна.
— Господи, да что же это? Фе-е-до-ор! Тону я…
Парамонов стоял не двигаясь и смотрел, как старик барахтается в болоте.
— Федор! Чего же ты? Помогай! Тону я! Фе-до-ор…
Вода уже доходила Сморчку до подбородка. Намокшая одежда тянула его, и сил у старика явно не хватало, чтобы удержаться.
— Федор! Фе-де-нька! Ну помогай же. Господи, господи… Фе…
Голова Сморчка скрылась. Вода еще беспокойно плескалась, со дна поднимались пузыри и лопались, распространяя вонь.
— Все, Егор Саввич, нет больше Сморчка.
Парамонов нагнулся и, подняв конец бревна, укрепил его на прежнем месте.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Кончился сентябрь, задули холодные октябрьские ветры, а отряд Виноградова не возвращался. Все чаще небо заволакивали серые низкие облака, северные ветры гоняли по улицам Зареченска сухие листья, моросили нудные дожди, а потом стали пролетать мелкие колючие снежинки или сыпала такая же мелкая снежная крупа.
— Теперь, поди, скоро, — говорила Домна Никифоровна и по несколько раз в день выходила за ворота посмотреть, не едет ли Ваганов и его товарищи. Заходила старушка и в контору, спрашивала директора, но и он не мог сказать ничего определенного. Инвалид Савелий, встречая ее в конторе, говорил:
— Сами ждем не дождемся.
Домна Никифоровна каждое утро делала уборку во всем большом доме, держала наготове самовар, запас воды в кадках для бани — знала, Степан Дорофеевич первым делом захочет попариться.
И все-таки приезд Ваганова был для нее неожиданным. Отряд разведчиков появился в поселке под вечер. Степан Дорофеевич условился с начальником отряда, что как только он доложит приисковому начальству о прибытии, сразу же придет к нему, Ваганову, у него пока и поживет.
Когда дядя и племянник вошли в дом, старушка всполошилась, словно они и вправду были для нее нежданными гостями.
— Ах, батюшки, — запричитала Домна Никифоровна, бестолково метаясь по комнатам. — Вот ведь оказия. А у меня ничегошеньки-то и не приготовлено.
— Ты, матушка, не кудахтай, — ласково заметил Степан Дорофеевич. — Чего готовить-то? Первым делом, нам баньку надо. Заросли грязью в тайге-то. А вторым делом — самовар. Веники у тебя есть?
— Есть, хозяин, как не быть. Сама летом с девоньками ходила ломать. На всю зиму запасла.
— Гость к нам пожалует. Надо бы ему комнату приготовить.
— Кто же такой? — Домна Никифоровна остановилась, растерянно смотря на Ваганова.
— Виктор Афанасьич, начальник наш по таежному походу.
На старушку известие произвело столь сильное действие, что она окончательно смешалась.
— Господи, господи! Вот напасть-то! И куда его определить-то, хозяин?
— Да хоть в Фенину комнату, — Степан Дорофеевич по привычке все еще так называл комнату, в которой когда-то жила его любимая дочь. — Тепло там?
— Тепло, хозяин, тепло. Каждый день печи топила вас поджидаючи.
— Постель ему застели, чтобы все как полагается. А нам с Никитой в спальне. Поесть-то у тебя найдется чего?
— Ничего не готово. Вот разве яиц сварить али яичницу, молока да творогу, сметаны, капусты, можно огурчиков соленых, грибков, опять же картошки сварить.
— А говоришь ничего нет. По такой-то еде мы и соскучились.
— Тесто поставлю, к утру-то пироги будут.
Старушка опять заметалась по комнатам, таская белье, звеня посудой, открывая разные шкафчики, сундуки, ящики. Степан Дорофеевич вышел во двор. Плетнев укладывал под навесом походную амуницию.
— Что, племянничек, в баньку сначала, а потом и почаевничаем?
— Можно и так. Воды, поди, натаскать надо да дров наколоть.
— А вот я сейчас посмотрю.
Степан Дорофеевич нашел баню в полном порядке. Здесь тоже чувствовалась заботливая рука Домны Никифоровны. Было чисто, хорошо пахло березовым листом. У печи лежала вязанка дров, котел и кадка до верху наполнены водой. В печи даже была растопка, а на скамье — мочалки и мыло. Не мешкая, старик растопил печь.
Когда пришел Виноградов, баня была уже вытоплена. Предложение помыться он встретил с восторгом.
— Люблю баню. Чего мне всегда не хватает в тайге, так это бани.
Домна Никифоровна дала таежникам по смене белья из запасов Ваганова и полотенца, а сама стала готовить ужин. Она уже немного успокоилась. Молодой инженер ей понравился. Старушка встретила его приветливо, оказывая уважение, какое, по ее мнению, и полагалось такому начальнику. Виноградов любезно поблагодарил старушку за внимание, поговорил с ней немного о жизни, дал даже какой-то совет относительно лечения больных ног, чем окончательно завоевал ее расположение.