— Правильно!

— Даешь субботник! Все пойдем.

— Комсомольцев надо позвать.

Земцов улыбнулся.

— Кто говорил, что старатели не дружный народ? Давайте сразу же и определим, когда проведем субботник. Я думаю, за коммунистами пойдут и беспартийные.

— Пойдут, факт!

— Все на субботник!

Общее собрание коммунистов обязало Карапетяна в кратчайший срок исправить положение на «Таежной». Он ушел мрачный, ни с кем не попрощался.

После смерти жены Егор Саввич ходил словно пришибленный. Некому было за ним ухаживать, не на кого было кричать, если что-то не так, а при случае и поделиться своими заботами. Вечерами, а порой и ночью подолгу простаивал перед иконами, моля бога о чем-то ему одному известном. Вспомнив о наказе Аграфены Павловны, упросил соседку Мелентьевну перейти к нему жить и вести хозяйство. Вдова сначала отказывалась, но потом согласилась. Мало-помалу жизнь в доме Сыромолотовых стала налаживаться.

Яков особенно тяжело переживал утрату матери. Это был единственный по-настоящему близкий ему человек. С отцом он никогда не откровенничал, даже старался избегать разговоров и встреч. Но Яков побаивался отца — привычка, прочно усвоенная с детства, и не было еще случая, чтобы он ослушался. За последнее время сын еще больше отошел от отца. Весь день проводил на шахте, вечерами уходил в клуб, где продолжал встречаться с Любой Звягинцевой, или к товарищам, а возвращался домой, когда отец уже спал. После смерти Аграфены Павловны Сыромолотов ни разу не заговаривал с ним о женитьбе. И Яков надеялся, что отец изменил свое решение.

В тот вечер Егор Саввич не ушел по обыкновению рано спать, как часто делал в последнее время. Сходил в баню, хорошенько попарился и теперь блаженствовал у самовара. А Яков пришел домой тоже рано. Данилка Пестряков почему-то не явился в клуб, а без гармониста какая же вечеринка. Молодые люди посидели, щелкая семечки, и разошлись. Яков проводил Любу, постоял с ней немного у ворот и распрощался. Вот так и получилось, что отец и сын встретились неожиданно друг для друга.

— А, гулена, — благодушно сказал Егор Саввич, увидев Якова. — Совсем от дома отбился. Садись чай пить. Мелентьевна, поставь ему чашку.

— Не хочу чаю, — отказался сын.

— Не хочешь, не надо. Посиди хоть так с отцом.

Яков опустился на стул, взял крендель и начал грызть. Сыромолотов молча наблюдал за ним. «Не моей породы, — с обидой думал он, — не в меня пошел».

— Как живешь-поживаешь, сынок?

Ласковый тон отца насторожил Якова. Он быстро вскинул глаза и тут же опустил. Нехотя ответил:

— Известно как: сегодня работа и завтра работа.

— Все в клуб бегаешь? Возле учителки крутишься?

— Бываю в клубе, туда никому дорога не заказана, — и внезапно оживился. — Я, тятя, заявление в комсомол подал. На днях принимать будут.

— Принимать, говоришь? — отец встретил известие, вопреки ожиданию, спокойно. Отодвинул чашку с недопитым чаем. — А примут?

— Отчего же не принять? Каргаполов обещал. Биография у меня чистая. На работе все ладно. Хвалят даже.

— Кто хвалит-то? Петровский? Это хорошо, он нынче в почете у нового директора. Старайся, Яша, старайся. Выходит, ты у меня теперь комсомолия. Так-то оно, пожалуй, и лучше. Пусть все думают, что и мы за Советы, пропади они пропадом.

— Зачем так говоришь, тятенька? Я по-серьезному.

— И я по-серьезному. Что говорю — знаю, а ты слушай да помалкивай. Потом уразумеешь.

— На «Таежной» завтра субботник. Все комсомольцы пойдут. И я с ними. Работать, значит, будем.

— Иди, иди, надрывай пуп-то.

— Тятенька, ты как-то про золото говорил. Будто знаешь, где оно в тайге лежит.

Егор Саввич испуганно отшатнулся.

— Еще чего выдумал. Да когда я говорил? Не было такого.

— Говорил, — упрямо повторил Яков, — забыл, что ли?

— Не знаю я никакого золота. Не выдумывай.

— Я и не выдумываю. Сам сказал, а теперь отпираешься. А если знаешь, сказал бы директору. За находку большая премия полагается. Разве плохо? Вот я, если бы нашел — сразу сказал. И премии мне не надо.

— И то верно. Зачем тебе премия? Ты у меня богач. Вот свадьба скоро, а где деньги брать? Об этом думал? Или твои комсомольцы дадут?

— Нынче свадьбы не обязательно играть.

— И чего ты мелешь? Чай, люди вы. Это собаки снюхались на ходу и ладно, а людям так не полагается. Ты вот что, Яков, ты не дури. Свадьба после рождества.

— Не хочу я на Дуне жениться.

— Зато я хочу, чтобы ты на ней женился. Матери слово давал, не забывай тоже. Если я тебе в комсомолию поступать позволяю, так тут у меня свой расчет. И не воображай, что везде буду твоим прихотям потрафлять. Потом еще спасибо скажешь.

Яков молчал, знал, начни возражать отцу, он так разойдется — не обрадуешься.

Егор Саввич снова принялся за чай. Исподлобья смотрел на сына. «А я-то думал, помощником станет мне. Вот тебе и помощничек. Про золото сдуру чуть не рассказал ему. Господь не допустил. А что потом будет, когда законная власть вернется? Внучонка надо мне, внучонка. На Якова надежды нет».

А Яков думал свое и тоже исподлобья посматривал на отца. Выходит, не забыл он про женитьбу. Что теперь делать? Как сказать Любе? Эх, разнесчастная судьба. Бросить бы все, уйти с Любой куда глаза глядят. Да куда уйдешь…

— Егор Саввич, — в столовую вошла Мелентьевна и склонилась к уху Сыромолотова, что-то шепча. Тот утвердительно мотнул головой.

— Сейчас выйду. Покорми его, ежели что после ужина осталось.

Подождал, когда Мелентьевна ушла, сказал Якову:

— Сам видишь, как нам без матери худо. А ты, дурень, жениться не хочешь. Иди нето, если с отцом больше говорить не о чем.

Яков словно только и ждал этих слов. Поднялся и ушел в свою комнату. Егор Саввич проводил его взглядом, вздохнул и тоже встал. В кухне на скамейке сидел Сморчок. Увидев хозяина, живо вскочил, угодливо поклонился.

— Егору Саввичу мое почтение.

— Ладно, ладно, — отмахнулся тот. После разговора с сыном он был не в духе. — Не люблю я этого, знаешь ведь.

— Не гневайся, Егор Саввич, на убогого.

Мелентьевна собрала на стол. Сморчок послушно вымыл руки и принялся за еду. Как всегда, ел он жадно, торопливо, словно боялся, что ему не дадут съесть все. Временами он выразительно поглядывал на шкафчик, где стоял графин с водкой, вздыхал, но попросить не смел, а хозяин, будто не замечая его взглядов и вздохов, расспрашивал о новостях. Тот подробно передавал ему все, что знал. Новая должность позволяла Сморчку все время находиться в конторе, быть в кабинетах директора и секретаря партийной ячейки, слышать их разговоры, быть постоянно в курсе всех дел. Сыромолотова устраивало это, он даже стал ласковее со Сморчком и без лишней воркотни давал ему небольшие суммы, а тот незамедлительно пропивал деньги.

На этот раз Сморчок не засиделся. Он теперь и ночевал в конторе, чтобы утром, встав пораньше, затопить печи до прихода людей. На дорогу Егор Саввич все-таки налил старику полный стакан водки, и тот ушел довольный.

А через две недели в доме Сыромолотовых играли свадьбу. Собственно, торжества не было. Неудобно после недавней смерти жены затевать пышное гулянье. Не было «именитых» гостей — приискового начальства. Правда, Егор Саввич пригласил и Майского, и Петровского, и Слепова, но когда каждый из них, поблагодарив, сказал, что едва ли сможет прийти, он не настаивал. Важно, что приличие соблюдено. Пришло несколько знакомых, ближайшие соседи. Родственников в Зареченске у Сыромолотова не было, у сироты-невесты — тоже. На угощение Егор Саввич не поскупился: всякой еды и питья поставил вдоволь.

Жених и невеста, как и полагается по обычаю, сидели рядышком в конце длинного стола и не глядели друг на друга, словно все, что происходило в комнате, их не касалось. Яков в новом черном костюме-тройке и белой накрахмаленной рубашке выглядел старше своих лет. Он мрачно пил вино и почти ничего не ел. Весь наряд Дуни — простенькое белое платье с оборками, сшить его помогла Мелентьевна, а денег на ткань дал Сыромолотов. Невеста была на два года моложе своего жениха, примерно одного с ним роста, довольно пышнотелая, с крепкими рабочими руками, не красавица, но и не уродина. Обыкновенное, ничем не примечательное лицо, со здоровым румянцем во всю щеку. Дуня сидела не шелохнувшись, опустив глаза. Если кто-нибудь ее окликал, она вздрагивала, на миг поднимала ресницы и в чистых голубых глазах мелькал испуг.