— Дар прежде предлагают и лишь затем принимают. Однако я не вижу беды в том, чтобы принять залог твоей дружбы.

— Славно сказано, король Эльфин! — Аваллах только что не кричал от радости.

Кимры встревоженно переглянулись. Белин с Майлдуном нахмурились.

— И какой же это залог? — не удержался Киалл.

— Неподалеку отсюда на холме есть развалины крепости. Окрестные земли лежат в запустении, тамошних жителей выгнало какое-то племя… римляне, кажется, оно называлось. Земля добрая, но пропадает втуне, потому что никто ее не обрабатывает. Я хотел бы отдать их тебе — крепость и землю вокруг нее.

Киалл начал было вставать, но Талиесин удержал его, положив руку ему на локоть.

— Что?! — Глаза Эльфина сузились, а морщина на лбу пролегла еще глубже.

— Прошу тебя, — успокаивал Аваллах, — я не хочу наносить новых оскорблений, потому не сопровождаю мой дар дальнейшими условиями. — Он улыбнулся. — Приняв его, ты не возьмешь на себя никаких обязательств.

— Однако дар дару рознь, — заметил Хафган. — Столь ценный дар всегда накладывает обязательства, прямые или косвенные.

— Почему? Какое значение имеет размер дара? Это даже не десятая доля того, чем я владею, но будь это хоть половина моего царства, ничто бы не изменилось. Я просто хочу, чтобы вы там жили.

— Зачем? — спросил Киалл. — Чтобы встать на твою защиту, когда с севера нагрянут пикты?

Аваллах повернулся к нему лицом.

— Это такое же оскорбление мне, как вам — мое необдуманное предложение. И все же признаю, что союз между нашими народами был бы весьма полезен, и я буду всячески к нему стремиться, но не коварством и не дарами.

Король кимров огляделся и поймал взгляд Талиесина; тот безмолвно кивнул.

— Нелегко отбросить обычай, который блюли сто поколений твоих предков, еще труднее смирить королевскую гордость, — сказал Эльфин. — В другое время и в другом месте я не принял бы твой дар, ибо он для меня унизителен. Однако король без земли — не король, и ради своего народа я принимаю твой дар, государь Аваллах.

Киалл изумленно затряс головой. Рот его открылся раз, другой, третий, да так и закрылся, не произнеся ни слова.

Хафган следил за происходящим из-под полуприкрытых век и улыбался в усы. Аваллах хлопнул себя по коленям и воскликнул:

— Славное решение, король Эльфин! С землей или без земли, ты король, и не хуже тех, кого я встречал. Будь же моим соседом и другом.

Сородичи Эльфина, втихомолку наблюдавшие за разговором, разразились ликующими возгласами, радуясь привалившему счастью и тому уважению, которое оказано их королю. Все становище охватило веселье и радость. Вынесли арфу и вложили ее в руки Талиесину. Он вскочил и запел, остальные подхватили, и вскоре лагерь огласила звонкая кельтская песнь.

Аваллах хохотал до упаду, запрокинув темноволосую голову, белые зубы блестели в черной бороде, могучие плечи сотрясались. Даже Белин с Майлдуном при виде закипавшего веселья выдавили жиденькие улыбки.

Когда в пении выдался перерыв — женщины разливали похлебку из дымящихся котелков, — Талиесин улучил минутку и отвел отца в сторону.

— Повезло нам, а, сынок? Сдается мне, для тебя это не такая уж неожиданность.

Талиесин покачал головой.

— Все решил сам Аваллах. Я тут ни при чем.

— И дочку его не ты спасал? — хохотнул Эльфин, награждая сына понимающим взглядом.

— Ее не очень-то надо было спасать. Я подоспел, чтобы рассеять разбойников, которые и без того рады были пуститься в бегство.

— Удивительно, — промолвил Эльфин. Он взглянул на Хариту, которая по другую сторону костра помогала Ронвен и женщинам раскладывать еду по мискам. — Смелая и прекрасная девушка — это клад. — Он взглянул на сына, подметил блеск в сияющих темных глазах и улыбнулся. — Славная невеста для знатного кимра. Посватать ее тебе?

— Да, — хриплым голосом отвечал Талиесин. — Я ни о чем другом не думаю с тех пор, как ее увидел.

— Так зачем время терять? Сейчас и посватаю.

— Сейчас?

— А когда же еще! Скрепим наш союз брачными узами!

С этим словами Эльфин зашагал прочь. Талиесин смотрел, как отец подошел к Аваллаху, беседовавшему с Киаллом и Хафганом. Он видел, как Эльфин присоединился к этим троим и что-то сказал, указывая на него, Талиесина. Вдруг Аваллах вскинул голову и поглядел в его сторону. Вот зашевелились отцовские губы, и на лице короля-рыболова проступило сначала удивление, потом гнев. Улыбка, не успев сойти с его губ, превратилась в гримасу ярости.

Чернобородый царь что-то сказал его отцу, и широкая улыбка Эльфина сменилась выражением растерянности и отчаяния. Король-рыболов резко повернулся и пропал во тьме. Через мгновение потребовали королевского коня. Майлдун вырос за спиной Хариты и схватил ее за руку. Талиесин видел, как она уже на ходу в отчаянии оглядывается через плечо.

Он видел все это, как во сне: каждая мелочь четкая, ясная и жуткая в своей необратимости. Ноги сами понесли его в обход костра. Он нагнал Хариту, когда ее усаживали в седло. Она была обескуражена и встревожена.

— Что стряслось? — хрипло прошептала она. — Аваллах вне себя.

— Нам надо поговорить, — с жаром произнес Талиесин, подступая ближе, покуда Майлдун садился на своего коня.

— Харита! — крикнул из седла брат. — Едем.

— Нам надо поговорить, — настаивал Талиесин.

— Приходи в сад, — шепнула она, разворачивая коня. — На рассвете.

На следующий день Талиесин встал до зари и поскакал на Стеклянный остров встречаться с Харитой. Ночь была холодная, белый туман еще висел над болотами, расползаясь волнами от речных рукавов, чтобы вскоре рассеяться в теплых лучах солнца.

В саду Талиесин спешился, привязал лошадь к ветке и пошел между цветущими яблонями. Светало. Ночная роса на листьях и цветах искрилась белыми звездочками. Певец шел по высокой мокрой траве. Капельки влаги сбегали по угольно-черным стволам, редким дождем сыпались в мягкую зелень под ногами. Прохладный воздух уже напитался запахом яблоневого цвета.

Талиесин шагал по широкой дорожке. Постепенно он понял, что уже некоторое время слышит за деревьями тихий, но вполне отчетливый звук: переливчатая мелодия, песня без слов была такой же частью сада, как и бледно-розовые цветы. Он пошел на звук, думая, что, может быть, это Харита вошла в сад через другие ворота.

Однако певунью никак не удавалось настичь — стоило уловить, откуда льется мелодия, как пение стихало, чтобы вновь раздаться уже с другой стороны. Наконец, нагнувшись под низкой ветвью, Талиесин увидел посреди сада шалаш из свежесрубленных ясеневых ветвей. Перед шалашом сидела на трехногом табурете девица с волосами как утренний свет. Она была одета во все зеленое и смотрела на стоящий перед нею треножник. На треножнике висел котелок, под которым горел крохотный бездымный костерик. Котелок был круглый из неведомого отливающего багрянцем металла, украшенный изображениями диковинных животных.

Девица тихо напевала про себя и веером из перьев черного дрозда отгоняла поднимающийся над котелком пар. Снова и снова она запускала руку в плошку у своих ног, вынимала листок-другой и бросала в кипящую воду. Талиесин некоторое время смотрел на нее, прежде чем она подняла голову, взглянула на него холодно, без тени удивления в зеленых глазах, и сладким голоском проворковала:

— Привет тебе, друг! Рано же ты пришел сегодня в рощу. Что тебя привело?

Талиесин приподнял ветку и шагнул вперед.

— Я договорился здесь встретиться, — сказал он.

— Вот и встретился. — Девица улыбнулась то ли тому, что он здесь, то ли своей неведомой мысли. — Подойди поближе, певец, — сказала она, бросая в воду еще листок. — Подойди, поговорим.

Девица необычайно походила на Хариту и не уступала ей в красоте, хотя было в ее чертах что-то холодное, нечеловеческое — узор осенней изморози на летней розе или застывшее изящество весеннего снегопада.